Восход был ничем не примечателен.
Палящий солнечный свет пробивался сквозь густые серые облака, освещая чёрную, в жёлтых пятнах, землю. Время от времени ветер расчищал участок неба, и тогда яркий свет обрушивался со всей яростью. Странные, гротескные животные, спасаясь от неминуемой гибели, разбегались во все стороны, искали норы, забивались в щели и укрывались под землей. Из всех живых существ, лишь один вид растительности не боялся прямого солнечного света. Это были высокие растения, чахлые на вид с полуметровыми шипами по всему стеблю. Каждый раз, когда солнце разгоняло тучи, эти растения упивались убийственным светом, после чего росли с неестественной скоростью.
Бам! Бам! Резкие звуки прервали утреннее спокойствие. Старик лет пятидесяти усердно молотил ломом по торчащей из земли трубе, да ещё и громко орал.
— Время работать! Пора вам тащить свои задницы сюда, ублюдки! Дайте-ка посмотреть Старому Гансу сколько счастливчиков осталось!
Больше сотни человек вылезли из своих убежищ под землей и ринулись в его направлении. Но все остановились как вкопанные метров за пять до старика, словно их разделял невидимый барьер. В толпе затесалось несколько новичков, которые не знали местные обычаи и продолжили переть вперёд, расталкивая остальных. Здоровенные, грубые мужики, которые стояли вокруг, заворчали, — Новички стоят в конце очереди, куда прёте?.
После этого самым нетерпеливым доказали их неправоту при помощи тяжёлых кулаков, их окружили и избивали руками и ногами до тех пор, пока несколько полумертвых тел не выкинули в сторону. Вдогонку за неудачниками последовало несколько плевков.
Старый Ганс давно привык к подобным вспышкам жестокости. Он просто пожал плечами и наблюдал со стороны. На старике была старая кожаная куртка, давно утратившая свой блеск и выцветшая красная рубашка, украшенная замысловатыми узорами. Его старые, покрытые масляными пятнами, джинсы были заправлены в старые армейские ботинки. На фоне собравшихся нищих бедолаг Ганс казался королём. И вёл себя соответствующе. У него на груди болталась большая серебряная эмблема. На фоне эмблемы были очертания города, а в центре красовался танк. Серебро блестело под солнечными лучами, привлекая к себе внимание. Больше сотни пар глаз постоянно следовали за движениями блестящего куска металла. Некоторые взгляды были исполнены страха, а некоторые — зависти, но большинство — взглядом волка на кусок свежего мяса.
Старый Ганс ни капли не боялся своры голодных волков, стоявшей перед ним. Он подошёл к столу, который стоял неподалеку. На столе стояли банки с нечитаемыми надписями. Старик крепко ударил кулаком по столешнице и рявкнул:
— Всё как и раньше! За сто кило руды оплата пять центов! Цена на еду тоже не изменилась. Для вас, жалкие ублюдки, сегодня есть немного консервов. Только от вас зависит, кто станет их счастливым обладателем! Не толпитесь и подходите по одному!
Собравшиеся хорошо знали правила. Выстроившись в очередь, люди подходили к столу по очереди. Старый Ганс, словно мясник на рынке, рассматривал людей, их внешность, цвет кожи и телосложение, после чего говорил, — Ты подходишь, можешь приступать, или “Не годен!”.
Получившие разрешение оборванцы шли к куче инструментов. Выбрав себе кирку и корзину (которая носится на спине), они спешили к шахтам, находившимся в паре сотни метров от места сбора. Они спешили, поскольку боялись, что Старый Ганс может передумать и тогда уже в их адрес прозвучит роковое, "Ты не годен!”.
— Почему я не годен? — подавленный крик одного из мужчин привлёк внимание толпы. Орал здоровенный мужик под метр девяносто ростом. Чёрнокожий, с густыми взлохмаченными волосами, он напоминал горного медведя. Он с силой опустил кулак на стол и орал, нависнув над стариком.
Старый Ганс сохранял спокойствие, он неспешно достал из кармана платок и вытер лицо от слюны темнокожего. Потом он просто указал пальцем на язву размером с чашку на его лице.
— Ты болен. Я бы пустил тебя работать, но тогда заразятся и остальные работники. Кто тогда останется на шахте?
— Я могу работать! Мне нужно есть и троих детей растить!
Громила не слушал старика, он продолжал орать и молотить кулаком по металлическому столу.
Старик нахмурился. Он погладил свою бороду и дал знак людям, стоявшим за ним. Раздался выстрел и темнокожий громила умолк. Он смотрел на дыру у себя в груди, но не мог поверить своим глазам, он пытался сказать хоть что-нибудь, но слова застряли в горле.
Позади Ганса стоял крепкий лысый мужчина, в руках он держал двуствольное ружье. Прозвучал еще один выстрел, несколько сотен дробинок проникли в тело неудавшегося работника, рана в его груди стала больше и тёмнокожий, наконец, свалился на сухую землю. Мужчина с ружьем был одет в старый костюм, количество складок выдавало внушительный возраст одежды. Всего за Гансом таких стояло трое.
Старик закончил вытирать лицо от чужой слюны и заорал на труп:
— А ещё у тебя, уёбок, изо рта воняет!
Он говорил так, будто тёмнокожий мужчина всё ещё стоял перед ним.
Но перед столом все еще оставалось больше сотни человек, которые желали работать в шахтах, ни у кого из них зависти в глазах не осталось, только страх. Несколько человек пошли прочь. Они забрали с собой труп громилы, позже оставив его в канаве неподалеку.
Очередь быстро уменьшалась. Большинство уже батрачило под землей, не успело небо проясниться. Те, кого в шахту не пустили, пошли в город, чтобы попытать удачи там.
— Больных работников становится всё больше и больше. Выработка в этом месяце не очень…, — снова нахмурился старик. Он встал из-за стола и потянулся, разминая ноющую спину. Не успел он толком потянуться, как остановился. Он только сейчас заметил ребёнка, который стоял перед ним. Ребенок был полностью обмотан куском ткани, настолько грязной, что сложно было определить её цвет. Лицо, руки, ноги — всё было скрыто под полосками старой материи. Виден был лишь левый глаз ребенка, который пристально смотрел на старика. Судя по росту, ребенку было восемь или девять, а мальчик это или девочка понятно не было.
В другой день Ганс не стал бы даже времени терять на явно негодного в работу ребёнка. Но по какой-то причине, может из-за недостатка рабочих рук, а может жалость проклюнулась, а может банальный момент слабости, но Ганс спросил.
— Тоже хочешь работать?
Ребенок кивнул в ответ.
— Ладно. Ты мальчик или девочка?
— Мальчик, — ответил ребенок. Голос казался необычным, уверенности больше, чем у детей такого возраста и голос обладал неким магнетизмом.
— Хорошо. Мальчик, бери инструмент и иди за остальными. За каждые сто кило руды будешь получать пять центов. Ничего лучше предложить не могу. Только не говори, что ты так одет, потому что скрываешь болезнь. Хотя, от тебя не воняет, а нос Старины Ганса заразу чует. Иди, чем быстрее начнёшь, тем быстрее сможешь поесть. Когда не сможешь работать дальше, найди Калеку Пита. Он скажет, сколько ты заработал или сколько сможешь взять еды.
Пока старик болтал, мальчишка подошёл к куче инструмента и взял кирку, которая была больше него. Корзина на его спине едва не касалась земли. Выбрав инструменты, он пошёл ко входу в шахту.
Только когда ребёнок скрылся из виду, Старый Ганс покачал головой и умолк. Он обернулся и посмотрел на стоящих за ним громил.
— Я сегодня не сильно много болтаю?
Крепкие молодые парни невольно отступили на несколько шагов. Удивленные внезапным вопросом, они замотали головами.
Ганс посмотрел на одного из своих ребят и улыбнулся уголками губ.
— Ты, вроде, неглупый парень, поэтому я и поставил тебя начальником охраны. Но не забывай, я единственный агент компании в этих местах. Если я захочу, вы должны без вопросов убить этих голодранцев, но если у меня будет желание, то вы сами станете голодранцами. Старики часто обзаводятся странностями. А от вас требуется только выполнение приказов, понятно?
— Понятно, господин Ганс.
— Вы должны называть меня “Ваше Величество Ганс”!
— Понятно, Ваше Величество Ганс!
Насвистывая веселую мелодию Старый Ганс пошёл к небольшому домику, собранному из металлических листов. В домике не были страшны ветер и дождь, а потому его можно было считать настоящей роскошью.
