— Девушка, девушка, присядь, пожалуйста, нам с тобой нужно серьёзно поговорить.
Однажды вечером я, закончив принимать ванну, уселся на диван в гостиной и пальцем указал Май на другую сторону столика, предлагая присесть.
— Да, в чём дело? Откуда эти формальности? Что-то случилось, нии-сама? — Лицо Май, вытиравшей сухим полотенцем мокрые волосы, приняло недоумённое выражение.
Слегка распаренное лицо, чуть мокрая кожа и увлажнившаяся светло-синяя пижама из тонкой ткани — всё это только подчёркивало изящную, с красивыми пропорциями фигуру Май. Разница между внешним видом и выражением безгрешной невинности на лице ещё больше усиливала её сексуальную привлекательность.
— ...Ах, ничего не поделаешь. Май знает о физиологии старшеклассников. Так и быть, можешь сколько угодно глазеть своим похотливым взглядом на тело сестры, только не доставляй неудобства другим, — сказала Май, безнадёжно разведя руками, и присела на диван рядом со мной, а не на пол, как было указано.
— Так, уймись. И приготовься. Я буду делать тебе строгий выговор, так что будь любезна, сядь, как полагается — напротив, а не рядом.
Это невозможно, она моя родная сестра. Какой бы милой она ни была, пусть даже самой прекрасной на свете, я, как старший брат, не могу позволить себе потерять контроль за ситуацией.
— Хмм, нии-сама? — надувшись, по-детски забубнила Май. — Значит, сестрёнка у тебя непривлекательная?
Просьба сесть напротив была полностью проигнорирована.
— Послушай-ка…
В последнее время она всё чаще стала включать режим избалованной кошки. Когда долгое время возбуждён или нервничаешь, либо наоборот, чувствуешь себя подавленным и уставшим, обычно скрываемая за язвительностью ранимая натура одинокого человека, желающего тепла и ласки, даёт о себе знать. Это я понимал, но дело в том, что Май становилась психически неуравновешенной, — и в этом случае, я очень хотел бы пройти с ней психологическую консультацию. Её ярко выраженная чрезмерная зависимость от меня, очевидно, была с этим как-то связана.
Взглянув на сестру, напоминавшую балансирующий на тонкой иголке бокал, я, немного замявшись, ответил:
— ...Вообще-то, ты очень милая.
Впрочем, сейчас следовало обратить внимание не на её внешность, которая была изумительна как и всегда, а на поведение моей младшей сестры, закончившей, как и я, принимать ванну. К слову, дом у нас обычный, так что ванная была в нём одна.
— Но Май, то, что сегодня было — это за гранью, просто за гранью!
— За гранью? Ты о чём?
— У нас не смешанная баня! Не заходи, когда там я!
Да, в первый раз она вломилась в ванную в закрытом купальнике. «Нии-сама ведь не извращенец, который станет набрасываться на свою собственную сестру?», — она, сверкая улыбкой, всё-таки пролезла внутрь, мотивируя это тем, что если вызвать шок чем-то экстраординарным, чего никогда не делал, можно пробудить память.
Если подумать, нужно было ещё тогда решительно выступить против. С тех пор, как я ей это позволил, вторжения стали происходить ежедневно, причём через несколько дней — уже в раздельном купальнике, а потом и в бикини. И вот сегодня она заявилась, обёрнутая большим полотенцем. Я больше не мог колебаться, всему есть предел.
— В детстве мы вместе купались вообще безо всякой одежды. Мы же брат и сестра, так что нет проблем.
— Проблема есть, и ещё какая, дорогая моя сестра! Куда подевался твой стыд?!
— Значит, нельзя?
— Нет!!!
Видя, с какой категоричностью я показал, что так больше продолжаться не может, Май понуро опустила голову:
— Ладно, ничего не поделаешь. Не хочу, чтобы меня ругали ещё больше, пойду спать.
— А? Эй, стой! Не убегай!
Такое наглое и открытое объявление о бегстве на секунду меня ошарашило. Я поспешно попытался схватить её за руку, но она с лёгкостью увернулась.
— Я не убегаю. Ты обещал сходить со мной завтра в кино, так что я лягу пораньше, чтобы выспаться. Спокойной ночи, нии-сама, — не давая мне ничего возразить, закончила она и быстро упорхнула к себе в комнату.
Оставшись один, я громко вздохнул и, охваченный странным чувством усталости, повалился на диван.
Прошло две недели с тех пор как я заглянул в ящик стола в комнате Май, и за это время так и не смог спросить её о том перепачканном кровью ноже. Я решил вести себя так, будто ничего не видел, и прикладывал все усилия, чтобы Май ничего не заподозрила. Но даже считая, что это нельзя оставлять без внимания, что-то мне подсказывало: если спрошу Май о ноже в её текущем состоянии, наша обычная жизнь, которая постепенно налаживалась, пошатнётся настолько, что ничего уже нельзя будет исправить. Я, ничего не предпринимая, просто смотрел, как Май потихоньку скатывалась куда-то не туда, теряя по пути одну за другой маленькие шестерёнки из своего сердца.
«Чёрт, до чего же я жалок. Даже своей сестре помочь не могу...»
— Пап, мам, что же мне делать? — задал я вопрос, обращённый стоящим на алтаре фотографиям родителей.
Только после их исчезновения я стал понимать, сколько они для нас делали. Для меня одного эта ответственность была так велика, что я просто не знал, что мне делать. Я лишь сомневался, сомневался и продолжал сомневаться, и в итоге не делал ничего.
В это время зазвонил телефон.
— ...Алло.
— А, прошу прощения за поздний звонок. Я Ониси изполицейского отделения Иидзука. Могу я поговорить с Укэем Кайто-саном?
Звонили из полиции. После ответа, что это я, тон молодого сыщика стал менее формальным:
— Кайто-кун, ты завтра свободен? Миягаве-сануудалось уговорить начальствонасчёт того, что ты просил. Разрешение сверхунаконец получено,— обрадованно протараторил Ониси.
Наша первая встреча с этими двумя детективами прошла не очень гладко, но пока я лежал в больнице, они часто ко мне заходили, и во время нашего общения я постепенно проникся к ним доверием.
— ...Вот как.
Он с Миягавой подал запрос на определённую вещь — одежду, в которую я был одет во время моего появления в школе, и которую впоследствии изъяла полиция. Так как она являлась вещественным доказательством, одежду мне не вернули, но показывали отдельные её элементы, упакованные в прозрачные пластиковые пакеты во время моей госпитализации.
Кожаный доспех, местами разодранный, и плащ-накидка настолько глубокого тёмного цвета, что казалось, он поглощал весь падающий на него свет. При виде их меня пробрало странное чувство, словно это были вещи, которыми я очень дорожил.
Поэтому, хоть и понимая неразумность этой затеи, я всё же спросил детективов, нельзя ли мне их вернуть. Если эти вещи были мне в прошлом так дороги, я подумал, что они помогут мне что-нибудь вспомнить.
— О, значит, завтра всё-таки неудобно, да?
— ...Простите, завтра у меня встреча.
— Тебе не за что извиняться, я просто неудачно выбрал время. Я позвонил, потому что думал, будет лучше сделать это поскорее.
— Я зайду за ними в следующие выходные. Передайте от меня благодарность Миягаве-сану.
— Хорошо, я ему передам. И прости ещё раз, что потревожил.До встречи.
Попрощавшись, я положил трубку.
— ...Какого хрена я делаю?!. — В расстроенных чувствах я бессильно опустился на пол.
Миягава и Ониси были заняты расследованием изредка происходивших преступлений, связанных с «Перемещенцами». «Ты даже не представляешь, сколько у меня работы из-за этих идиотов», — жаловался Миягава на свою загруженность. Но несмотря на это, похлопотал, чтобы вещи мне вернули, а я вместо того, чтобы поскорее их забрать, принялся тянуть резину, хотя сам же об этом попросил. Причём причина была в том, что мне и без того хватало проблем с сестрой, и я не хотел добавлять себе ещё головной боли. Лишь поэтому.
Своя рубашка ближе к телу, да?
— ...Ха-а, пойду спать.
Выключив свет в гостиной, я поднялся к себе наверх и уложился на скрипнувшую кровать под мягкое пуховое одеяло. Небольшая упругость и мягкость будто высасывали скопившееся в моём теле напряжение, благодаря чему я смог немного расслабиться. Надо признать, одеяло стоило всех потраченных на него карманных денег, которые я сэкономил.
Теперь следовало успокоиться, заглянуть внутрь себя и поискать утерянные воспоминания. После того как я нашёл в нож комнате Май, я забросил эту привычку. Мне, честно говоря, было тягостно оставаться наедине с этим поглощающим мутным чувством в моём дезорганизованном душевном состоянии; хотя здесь всё было не так серьёзно как с Май.
Выключив свет, я, словно пытаясь отбросить все мысли, накрылся с головой одеялом. Впрочем, я был уверен, что Май и сегодня проберётся ко мне в постель. И утром незаметно от меня покинет комнату.
«Я слышал, если задремать на три минуты, закрыв глаза, то это не сон, а скорее полузабытьё...»
Вспомнив эти неизвестно где услышанные слова, я быстро заснул, молясь, чтобы сон был достаточно крепким, и я ничего не заметил.
***
«Эй, идиота кусок, долго ты ещё будешь дурака валять?»
Мне это снится. Да, мне определённо это снится.
Бесконечно простирающееся тёмное пространство, в котором парят разнообразные короновидные формы. Посреди этой явной ирреальности находится моё сознание, и я с некоторой досадой думаю, что здесь могло бы быть чуточку ярче. По крайней мере, пускай хоть во сне мне будет приятно и светло, безо всяких тревог и дискомфорта.
«Какого чёрта ты делаешь,пёс?»
Чувствую, как растворяюсь в этом пространстве. В заполнившей его кромешной тьме раздаётся чей-то голос. Тут нет ни единой щели, куда смог бы проникнуть луч света, но тем не менее, я отчётливо вижу человеческий силуэт. По другую сторону этой тьмы человек, чьё лицо я увидеть не могу, будто оно скрыто тёмной вуалью, восседает на вычурном троне, закинув ногу на ногу, и смотрит на меня сверху вниз.
Фигура у него худощавая, а голос немного мальчишеский, до того как начинается ломка, с непоколебимой уверенностью, что обладатель его являет собой абсолютную силу.
«...Кто ты?»
Такое чувство, что где-то я его уже видел: то ли в сериале, то ли в кино. Забавно, почему он кажется мне знакомым, если его лицо скрыто? Но спрашивать о таких вещах, находясь в собственном сне, было бы странным.
«Я — это я. Я часть тебя, твоей силы и одна из форм твоих грехов».
«Вах, вот это меня плющит! Уровень моей чунитости просто зашкаливает».
Я, конечно, слышал, что сновидения являются прямой манифестацией бессознательного, но мне определённо не хочется знать, какой диагноз мне бы поставил доктор Фрейд.
В общем, никуда мне от моего тёмного прошлого не деться. Что ж, может быть, это и к лучшему, что мне снится этот сумасбродный бред вместо какого-нибудь невнятного депрессняка.
«Ха-а, строит передо мной из себя невесть что… Даже потеряв память, дерзости полные штаны. Хотя что ещё ожидать от моего пристанища, вечно стремящегося сбежать от реальности. Это было яснос самого начала».
Эта надменно похрюкивающая моя самопровозглашённая часть, похоже, явилась, чтобы заставить меня умереть от стыда.
Что это за сон такой? Вернее, что за персонажа создало моё воображение?
«Это не важно. Я уже устал ждать, кретин. Просто вспомни и выпусти меня наконец. У тебя нет такой роскоши, нетвремени ждать, ни секунды».
...Не понимаю, о чём он, но кажется, он хочет, чтобы я вернул свои воспоминания.
«Чем дольше будешь держать глаза закрытыми, тем большее отчаяние тебя ждёт. Ты и сам об этом знаешь».
Да иди ты нахрен. Ты всего лишь сон, откуда тебе знать-то? Сейчас у меня голова забита тем, что делать с Май. Что плохого в том, чтобы отложить на время свои личные заморочки? Я и так старательно пытаюсь что-нибудь вспомнить, что ещё ты от меня хочешь?
«...Мне жаль другого тебя, который кричит внутри, всё это время так отчаянно пытается докричаться».
Знаю! Сам знаю!
Я ежедневно, ежедневно, ежедневно это слышу! «Хватит хернёй страдать!», «Вспомни всё!», «Не смей ничего забывать!»
Каждый божий день я слышу этот прокля́тый голос!
«Если знаешь, тогда не разочаровывай меня ещё больше…»
Пусть даже этого не видно, но я уверен: скрытый за тёмной вуалью человек улыбнулся. И с ухмылкой глядит на меня.
«Иначе вновь потеряешь что-то важное».
