Помнишь, Керил, как ты придумал отправиться в «приключение», когда мы втроём пробрались в охотничий домик за деревней в лесу, и потом нам за это влетело?
Помнишь, Люсия, как ты предложила: «Давай потренируемся быть невестами?», когда мы с тобой помогали готовить рис?
Ну же, скажите, скажите, скажите. Как я тогда вместе с вами смеялась? Я забыла. Столько времени пытала Керила, и ничего не смогла про себя вспомнить.
— А ты помнишь, отец? Как я тогда смеялась? — спросила я мужчину, корчившегося на полу как гусеница.
— Га-а… ай-й… ай-й… Чёрт… чё-ё-ёрт...
Его левая ладонь была вспорота, правое предплечье сожжено, левая лодыжка раздроблена, правое бедро вывернуто под невообразимым углом, а спина утыкана бесчисленными иглами с ядом. Выше шеи я оставила его нетронутым, чтобы иметь возможность наслаждаться его криками и стонами и смотреть, как он заливается слезами, пускает слюни и корчится от боли.
— Неужели ты совершенно всё позабыл? Что, жизнь с твоей новой молодой жёнушкой так хороша? Давай-ка её послушаем, может, тогда ты что-нибудь вспомнишь?
— Угх!
Подойдя к лежащей рядом женщине с кляпом во рту, крепко связанной по рукам и ногам, я наступила на неё. Она жила по соседству и не преминула воспользоваться случаем занять место мамы. Я хорошо помню, как эта дрянь радовалась, когда нас закидывали камнями.
— Х-хватит! Не трожь мою семью!!!
— Заткнись! Не смей мне этого говорить!!!
— Гах!
— Думаешь, я тебя прощу?! Позволю легко умереть?!
— Ги-их!
— Страдай, страдай, страдай! Я заберу у тебя всё, ты будешь выть от боли и отчаяния, а потом сдохнешь, оставшись один!!!
— Гу-хэ!
— ...Ха-а, ха-а, ха-а… — остановившись, я немного перевела дыхание. — Как же… а-а… как же меня это бесит.
Говорить, чтобы не трогали его семью — да как у него язык повернулся! После того как он с такой лёгкостью избавился от нас...
— Ладно, пора заканчивать. Позволить этой стерве жить ещё дольше будет оскорблением для моей покойной мамы.
Я достала из сумки огромные блестящие ножницы и, раскрыв их, зажала ей голову. Острые лезвия разрезали закрывающую рот повязку, и та спала.
— Д-дабай… останобимша, а?.. Не надо…
— Это всё, что ты хочешь сказать напоследок?
— Нет, фтой, ш-шмилуйша… Прошти, прошти меня.
Взявшись за ножницы, я начала сводить заскрежетавшие по полу лезвия.
— Аха, а-ха-ха-ха-ха-ха! Как замечательно! Такая бодренькая даже перед смертью! А маме с таким мучением давались последние слова.
— Штой!.. а-а!.. Не убиб… гье-ех...
Лезвия сошлись с омерзительным хрустом, оборвав её жизнь.
— А-а, а-а-а, а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
— Ку-фу-фу, а теперь — твоя очередь, можешь попрощаться с этим миром. Ты отправишься на самое-самое дно тёмной бездны, в полный агонии нескончаемый кровавый ад.
— ...Какого чёрта… Это… это просто сон… Мне это снится... Бред какой-то… Я же… я же ничего плохого не сделал… — с безумной улыбкой на лице залепетал помутившийся рассудком человек, который когда-то назывался моим отцом.
— Я так и не услышала от тебя ни слова раскаяния… Вгнездитесь в покойника, неповоротливые белые насекомые! Высасывайте досуха, пока крылья не расправите! «Призыв — белокрасы Говаклия»!
На свет появились белоснежные личинки размером примерно пять сантиметров, на создание которых пришлось потратить намного больше маны, чем на других особей. Держа в ладони извивающихся паразитов, я пинком перевернула лежащего на полу продолжавшего бредить мерзавца, а затем запихнула их ему в рот.
— Минарис, я свою работу закончила!
— И я как раз управился. Необходимая на сегодня часть готова.
— Хозяин, Шурия. У меня, э-эм… тоже всё готово. Остались последние штрихи, — ответила я вернувшимся Шурии и хозяину.
Хозяин, занимавшийся подготовкой с помощью «Меча Смертных Грехов», выглядел немного бледным и измождённым из-за проклятия Святой. И хотя меня огорчал этот факт, он сказал мне: «Если это сделает твою месть намного лучше, стоит ли переживать из-за такой ерунды?». Я была так счастлива это слышать, что просто не смогла ничего возразить.
— Ясно. Значит, завтра начнётся, как и планировалось… Повеселимся, Минарис, — удовлетворённо заключил хозяин.
— Я закончила с подготовкой твоих жуков, Минарис. Это позволит провести продолжительную экскурсию во время оперативно-тактической поддержки. Никто и ничто тебе не помешает, будь уверена, — бодро рапортовала Шурия.
— Спасибо вам.
Вместе со словами благодарности подул холодный ветер и пошёл снег, медленно засыпая всё вокруг белыми снежинками.
— Похолодало, и пошёл снег. Неудивительно…
Судя по облакам и тому, как падал снег, даже если он будет падать всю ночь, завтра утром будет солнечно.
— Тот день словно продолжается.
Так пусть же снег падает всё больше и больше.
— Ку-фу, ку-фу-фу-фу.
Люсия, теперь я буду смеяться по-другому. Когда я буду смеяться над тобой вот так, вспомнишь ли ты, как я смеялась тогда?
— Ах, жду не дождусь, когда тот день в этом невыносимо белом мире наконец закончится…
А вместе с ним и твой путь, Люсия.
***
Шёл десятый день с тех пор, как я стала свидетельницей жестокой расправы Минарис над Керилом, после чего нас похитил Укэй. Холодный утренний ветерок прошёлся по моей щеке, пробудив от недолгого сна.
— М? Проснулась, Леоне? Как себя чувствуешь?
— ...Ужасно. Зачем спрашивать, если и так ясно? И вообще, с чего вдруг такая забота?
— А почему бы и нет? Мы с тобой вроде не враждуем.
Мы находились в обветшалой, способной с трудом защитить лишь от дождя да ветра охотничьей хижине посреди леса, недалеко о деревни Кикитт. Хижину использовали лишь в относительно тёплое время года, поэтому кроме нас, вокруг не было ни души. Мы лежали связанными на покрытом пучками соломы полу, изредка продуваемые сквозняком сквозь щели в бревенчатых стенах.
— И по чьей же милости мы тут находимся?
— По вашей. Я ведь предупреждал не совать нос в наши дела. То, что вы здесь оказались — результат вашего собственного выбора, иначе бы сейчас спокойно гуляли себе по городу.
— ...Этого бы не случилось, не будь вы так помешаны на мести!
— Ха-ха-ха, время офигительных историй.
В ответ на мои слова Укэй весело рассмеялся и отхлебнул из чашки заваренного на огне чайку́.
— Что смешного? С твоей силой ты мог бы выбрать множество других путей, так почему…
— ...Фух. Давай-ка я расскажу о себе. По утрам я с трудом просыпаюсь, и если пытаюсь вздремнуть ещё чуть-чуть, сестра силком отбирает у меня одеяло с подушкой. Моего отца, как и меня, тоже утром не добудишься, так что мама вытягивает его оттуда за уши. Мама у меня такая растяпа, что тосты у неё вечно подгорают. В школе мы с друзьями постоянно маемся дурью, за что каждый раз получаем по шее от учителя. Обычная жизнь, правда? Сейчас я, не задумываясь, могу сказать, что все эти люди были очень важны для меня.
— ...Тогда живи так, чтобы тебе не было стыдно перед ними. Смог бы ты показаться им на глаза таким, какой ты сейчас?
— Да, не смог бы. Да и не захотел бы показываться таким.
Его слова без преувеличения были искренними, и дело даже не в том, что своим навыком я видела цвета — когда Укэй рассказывал о своей прошлой жизни, было видно, что вспоминает он о ней с ностальгией. Похоже, когда он говорил, что ищет способ вернуться в свой мир, это не было стопроцентной ложью.
— Так остановись, прекрати всё это! Когда-нибудь ты сможешь вернуться домой...
Я подумала, что смогу его убедить, но...
— Знаешь, это уже совершенно не имеет значения. Все те, кому я не хотел бы показываться сейчас на глаза, мертвы. Цена моего призыва в этот мир — две сотни человек, находившихся рядом, и ещё пятеро-шестеро моих близких родственников.
Всё, что я хотела ему сказать, потеряло смысл.
— ...О чём... ты?..
— Меня призвали, когда я был в школе. Утром, перед уроком, подо мной внезапно растянулся магический круг, и я оказался запертым в кольце света. В тот момент рядом со мной находились мои друзья и учитель.
От его монолога всё внутри похолодело. Я открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, но слова куда-то пропали. Хотя речь была не обо мне, в груди образовалась сосущая пустота, а ноги словно провалились в какую-то бездну.
— Ты говорила, что мы получили шанс начать всё сначала, да? Что «в этот раз их можно спасти»? Тогда верни мне их: мою семью, моих друзей, мою жизнь. Ну же, верни… Верни всё как было, и я смогу начать с чистого листа...
— ...Я… мне...
— Увы, ты ничего не можешь сделать... Я завидую тебе, завидую от всего сердца, что ты можешь так убеждённо, так искренне говорить, что кого-то спасёшь. Завидую настолько, что, чёрт возьми, это сводит меня с ума.
В его глазах я отчётливо видела зависть — цвет тоски по чему-то далёкому, давно потерянному.
— Сколько ни стараюсь себя убедить, каким жалким себя ни считаю — до такой степени, что хочется выть от бессилия, я снова и снова...
Несмотря на ужасное положение, в котором мы оказались, в моём сердце появилось сочувствие и жалость. Я не могла ничего сказать ему, просто не находила слов — словно внутри что-то захлопнулось.
— ...Что ж, все эти разговоры делу не помогут. Перерыв окончен. Пора снова открыть шкатулку Похоти и поместить вас внутрь.
Его слова заставили меня непроизвольно содрогнуться — запутавшийся и потерянный юноша исчез, и на его месте теперь сидел кто-то бесстрастный и мрачный, словно пустой скелет. Затем Укэй произнёс невероятно высоким, похожим на голос ребёнка голосом:
Сыграем, сыграем, сыграем.
Если захочешь, сделаю миниатюру,
Хочешь — кровь в ней пролью,
Создам для тебя шкатулочку свою.
Хрипи, задыхайся, мучайся и растворяйся,
Изнывай, блажи — всё мне покажи.
Там, где сон и явь станут едины,
О расчудесная расписная шкатулочка,
Полная сокровищ сияющих!
«Меч Смертных Грехов» — Озорница из Кукольного Домика.
Внезапно все звуки пропали, словно их проглотили.
— А-ха-ха-ха-ха, я снаружи! Сна-ру-жи!
Появилась девочка лет семи. Её длинные, до пояса волосы переливались всеми цветами радуги; кожа девочки была ослепительно белой, почти прозрачной; она была одета в белое платье-сарафан и по-детски невинно смеялась. От браслета на её руке к правой руке Укэя тянулась блестящая радужная нить.
— Братик, братик! Давай поиграем! По-иг-ра-ем!
В звонком, бесхитростном голосе звучало что-то демоническое.
— Чёрт, проклятье… Как же хреново.
— У-у, хвати-ит!
— Когда же этот кошмар закончится?..
Её голос разбудил лежавших на полу хижины Дана и остальных.
— Эти четверо ещё раз составят тебе компанию. Поиграй с ними, Похоть. «Расписная шкатулка».
Мы вновь оказались заперты в бесшовной стеклянной коробке, заполненной ни тёплой, ни холодной, но густой и липкой жидкостью, в которой поразительно легко дышалось. От этой жидкости кожа покрылась мурашками, и магическая сила стала покидать тело, словно её высасывали. Первые несколько секунд было невообразимо приятно, как в раю, но мы уже знали, что нас ждёт дальше — после невероятного «кайфа», наступала жесточайшая «ломка», когда в теле больше не оставалось маны.
— Гуа-а-а-а?! У-у-у-у... С-стой!.. Хватит!.. Прекрати-и!..
Первым дошёл до предела Дан, обладавший наименьшим запасом ОМ и худшим среди нас магическим сопротивлением.
— Кху... у-у-у-у-у… а-а-а-а-а…
— Ха-а… а-а-а… хва… хвати-ит!..
Вслед за ним мана закончилась у Занка и Шпинне.
— Гх!.. Прекрати!.. Я согласна вытерпеть всё это одна!.. Только отпусти их!!!
— Нет, не могу, одной тебя мне будет недостаточно. В этот раз процедура немного затянется, чтобы накопить достаточно маны, так что смирись.
На мою просьбу Укэй ответил резким отказом. Сознание стало затуманиваться, и успевшая восстановиться мана была поглощена.
— Расслабься, это последний заход. Я собрал почти всю необходимую ману. Когда закончу, можете поспать.
После его слов мои запасы маны исчерпались. Внезапно блаженство сменилось болью, а покрытая мурашками кожа начала становиться тоньше, словно растворяясь. Сквозь неё внутрь меня начало что-то перетекать.
«Больно…хватит…не надо…мучительно…невыносимо больно…спасите…мне страшно…грустно…одиноко…кто-нибудь…придите…хочется плакать…тут темно...не хочу оставаться одна...холодно, я замерзаю...хочу сгнить и исчезнуть…хочу умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть…умереть».
— У-у-у-у-у, не-ет! Не приближайся! Прочь, про-о-очь!!!
Негатив, негатив, негатив.
Вся жидкость сконцентрировалась в одной почерневшей капле, полной чего-то предельно отрицательного. Пройдя сквозь кожу, впитавшись в плоть, проникнув в кровеносные сосуды, оно устремилось к сердцу, раздирая тело невыносимой, словно от тысячи мелких зубов болью.
Несмотря на то, что это не раз повторялось за последние дни, я не могла ни привыкнуть к этой боли, ни противостоять ей. Я пыталась о чём-нибудь думать, но становилось трудней даже просто оставаться в сознании. Хотя нет, даже оставаться в сознании мне уже не хотелось.
— Ах, всем так весело внутри моей шкатулочки! Ну же, примите её, а взамен отдайте мне много-много маны!
— ...Нет, это чересчур сильно. Похоть, сбавь немного обороты, ещё три дня ждать мы не можем. В «Облачении тёмного духа» накопилось достаточно создаваемой тобой из эмоций магической силы. Твоя задача сделать так, чтобы они увидели всё своими глазами. В этот раз не нужно этой переполняющей сознание темноты.
— Э-э? Но это та-ак приятно! Не хочу! Не буду!
— Не хнычь и слушай то, что тебе говорят.
— У-у, ла-адно. — Обиженно надув губки, девочка с радужными волосами принялась покручивать локон пальцем.
Дискомфорт никуда не исчез, однако давление резко ослабло. Будучи всё ещё неспособна чётко мыслить, я закашлялась, задыхаясь и пытаясь осознанно дышать тем, что было в коробке.
— ...Поиграй, Похоть. «Небесный пейзаж шкатулки».
Когда прозвучал голос, сформированное внутри коробки пространство словно отделилось от остального мира.
— Где… мы?
В нашем затуманенном сознании открылся вид на заснеженный лес, окружающий маленькую деревушку.
— Это моя игрушка? Моя игрушка, да? Бды-ыщ!
— Эй, стой!
Не слушая пытавшегося остановить её Укэя, она протянула руку… и с хрустом раздавила лес — легко и непринуждённо, как озорной ребёнок, оставивший на стене отпечаток своей ладошки.
— А-ха-ха, хрусть-хрусть!..
Её звонкий смех внезапно прервался: радужные волосы обвились вокруг её тонкой шеи и начали её душить.
— Слушай, Похоть. Это тебе не игрушка… Поняла?
Задрыгав в воздухе руками и ногами, она поспешно закивала. Продолжая хмуриться, девочка усмехнулась в нашу сторону. К нам наконец вернулась способность соображать.
— Месть Минарис начинается! И у вас есть возможность увидеть всё собственными глазами.
— Неужели это...
Несмотря на общее оцепенение, голова потихоньку стала работать, позволив наконец понять, что за пейзаж развернулся у меня перед глазами. В пространстве коробки прямо подо мной находилась она, деревня Кикитт.
***
Для того, чтобы Леоне и её команда могли сами всё увидеть, я с помощью силы Похоти создал миниатюру деревни Кикитт, куда направилась Минарис. Своевольная выходка Похоти вывела меня из себя, но уничтоженная часть леса была далеко от деревни и от того места, где мы поместили отделённых от текущих целей мести деревенских детей. После того, как Шурия их изолировала, она при помощи «Связи душ» сразу же сообщила мне, что всё в порядке, и что она направляется сюда.
Успокоившись, я вновь взглянул на деревню и увидел, как деревенская церковь с грохотом разрушилась, превратившись в груду обломков. Похоже, Минарис начала действовать — значит, пора и мне взяться за дело, чтобы по максимуму расширить для неё сцену.
Я произнёс совершенно нехарактерным для себя низким и хриплым голосом:
Хочу покоя как во земле сырой.
Я устал, ко мне не приближайся,
В этом тесном мире не появляйся.
Замри, замри, замри, замри.
Работать не заставляй,
Далеко не убегай, не досаждай.
Оставь в тишине и спокойствии,
В тишине и спокойствии,
Пока в потоке времени растянутом
До заката мастерская работает.
«Меч Смертных Грехов» — Хозяин мастерской из Пещеры Праздности.
Появился огромный дворф размером с тролля. Выглядел он как кузнец, а на его поясе висели тёмные, покрытые серебром и золотом кузнечные молоты. Плечи его сжимали металлические кольца, от которых к моим рукам тянулись кожаные ремешки.
— Без материалов мастерскую не создам. Я ухожу. Дай мне вернуться, — с индифферентным видом лёжа на боку, произнёс парящий в воздухе гигант.
— Никуда ты не пойдёшь, Лень. Когда сделаешь мастерскую, тогда и можешь идти дрыхнуть. Давай, за работу.
Я бросил Лени, который на полном серьёзе пытался вернуться обратно внутрь меча, заранее подготовленный «Клинок проклятой крови».
— ...Он куда хуже предыдущего.
— «Посоха тёмной злобы» лича? Ты губу-то не раскатывай. Этот кинжал вполне подходящий по классу.
Я вздохнул, вспомнив, сколько сил пришлось потратить для создания «Клинка проклятой крови», и снова взглянул на созданную Похотью миниатюру.
— Создайся, «Мастерская чёрного механизма».
— А-а, морока какая.
Лень как ни в чём не бывало вытащил из-за пояса кузнечные молоты и разбил над деревней переданный ему кинжал. Он продолжал дробить кусочки на более мелкие фрагменты, пока наконец оставшиеся частички, словно будучи поглощены, не вспыхнули ярким светом и исчезли. Миниатюрную деревню окружила появившаяся стена света с медленно вращающимися чёрными шестерёнками, и она оказалась заперта в мастерской Лени.
Повернувшись к Леоне и остальным, я сказал:
— Посмотрите на то, что вы пытались остановить.
Отведя взгляд от безмолвной Леоне, я, скрестив ноги, уселся поудобнее и уставился вниз. Теперь можно было расслабиться и наслаждаться зрелищем, поддерживая работу мастерской — для этого я и накапливал ману в «Облачении тёмного духа», терпя боль от наложенного на меня проклятия Святой.
— Наслаждайся и ты, Минарис.
