Коэн опустил голову и спустился в переулок подземной улицы. Взгляд его был потерян, и он не обращал внимания на нищих и бродяг под карнизами по обеим сторонам улицы, как и на их скрытные взгляды.
— Коэн.
Неопрятный мужчина слева от него прикрыл пятна крови на своей одежде. Чуть поодаль какой-то бандит украдкой приторговывал из-под полы. Нищий под карнизом дома напротив дрался с другим исхудавшим мужчиной за обладание бесхозным кольцом.
Но Коэн просто рассеянно прошел мимо них. Он их не видел и не слышал.
«Причем здесь я?»
— Коэн?
Слава Звезд позволила ему сосредоточиться на своем собственном мире. Его ничто не отвлекало. Шум вдалеке не мог привлечь его внимания, а грязь вокруг не могла повлиять на его мысли. Подземная улица и даже район Нижнего города казались ему просто названием на клочке бумаги.
Казалось, он идет за горизонт, превосходя все и забывая себя. Ему, как и многим благородным отпрыскам, которых он знал, чей взор был обращен к королевству, чье сердце было обращено к миру, им суждено было достичь великих целей.
Но …
— Коэн!
Наконец Коэн, который был потерян, вздрогнул и пришел в себя.
— В чем дело?
Коэн неосознанно огляделся.
Лайорк был еще в десяти шагах. Его отношение к ним было полно презрения и отторжения. Гловер ответственно охранял принца рядом с собой, используя свое тело и выражение лица, чтобы блокировать все злонамеренные взгляды.
Коэн опустил голову. Второй принц пристально посмотрел на него вопросительным взглядом.
— Возьми себя в руки.
Слова Фалеса звучали тоном, не терпящим возражений.
— Ты уже шесть лет служишь в полиции. Слова Морриса не должны были так сильно на тебя повлиять.
«Слова Морриса…»
Глаза Коэна были слегка ошеломлены.
[Ты борешься не с бандами, преступниками и даже не со злом.]
«Ты представляешь власть этой страны. Ты стоишь на стороне сильных и сталкиваешься с сопротивлением слабых».
Коэн яростно замотал головой.
— Нет, слова этого подонка здесь ни при чем. Они не повлияют на меня…
— Да ну, — холодно перебил его Гловер.
Коэн ошеломленно уставился на зомби. Он выглядел так, будто боролся.
Фалес вздохнул.
— Послушай, Коэн, ты должен знать, что Моррис — член Братства. Все, что он сказал…
— Нет!
Неожиданно Коэн громко заговорил, испугав Фалеса и Гловера.
Даже Лайорк нахмурился и повернул голову.
Фалес нахмурился, глядя на Коэна. «Коэн обычно так не реагирует».
— Если это не он… нет, нет…
В этот момент, когда Коэн тревожно бормотал, выражение его лица изменилось.
— Эй, — Гловер осторожно дотронулся до Коэна. В то же время он посмотрел на нескольких бездельников, привлеченных издалека.
— Все в порядке…
Коэн вдруг поднял голову!
— Когда вы перевернули ситуацию во Дворце Героичного Духа и заставили все стороны прекратить сражаться и отступить, Ваше Высочество.
Офицер полиции с нетерпением уставился на Фалеса, как будто искал ответ.
— Они, экстедтианцы, были ли они тронуты вашими словами?
Фалес был ошеломлен.
Экстедтианцы …
Но Коэн покачал головой с горьким выражением лица.
— Мой старик ответил так: «Слова только выражения, действия только о сердце».
«Что касается „сладких слов, чарующих сердца“, то это всего лишь красивый вымысел писателей».
Выражение лица Фалеса изменилось. Он хотел что-то сказать, но сдержался.
— Он сказал, что это не ваши слова тронули экстедтианцев, Ваше Высочество, — Полицейский уныло опустил голову.
— Это были их истинные мысли, их личный опыт и их интересы. Вы просто были тем, кто приподнял завесу и раскрыл их истинные намерения.
Фалес некоторое время молчал.
«Граф Турами Карабеян действительно является потомком „Мудрого министра“». Принц вздохнул.
«Если будет возможность в будущем, я навещу твоего отца».
Взгляд Коэна был противоречивым, как будто он переживал жестокую борьбу.
— В то время меня не убедили слова старика, но…
— Здесь все так же, Ваше Высочество, — Коэн выдохнул, — Этот толстяк хорошо говорит, но он не смог бы поколебать меня несколькими словами. Разве что не было чего-то еще, что поколебало меня.
Он спокойно смотрел на узкий переулок, как будто не мог увидеть конца.
Фалес взглянул на него и вздохнул в душе.
— Я отказывался признавать это, но… — Коэн на мгновение заколебался, но в конце концов собрался с духом и заговорил решительно.
— Да, мое «Сердце Меча» пошатнулось.
— Мои движения становились все более и более отработанными, а лезвие моего меча становилось острее, — стиснул зубы Коэн, — но человек, владеющий мечом, ржавел.
— Это причина, по которой я застопорился и не улучшился за последние шесть лет.
Фалес нахмурил брови.
— Может, тебе стоит вернуться на поле боя и снова искупаться в крови, — Гловер тихо фыркнул. Ему не понравилось выражение лица Коэна.
— Вместо того, чтобы каждый день выходить на улицу ловить воров.
— Калеб! — Фалес бросил на Гловера предостерегающий взгляд, и тот больше ничего не сказал.
— Я серьезно.
Коэн не выказывал никаких признаков гнева, но взгляд его был удрученным.
— Но то, что поколебало меня, было не вздором этого глупого толстяка. Это был я. Это был мой опыт за последние шесть лет в этом городе.
«Опыт в этом городе».
Фалес сделал паузу на мгновение из-за этой фразы. Воспоминания в Заброшенном доме были похожи на сон или туман, и они снова опутывали его ноги.
— Вы знаете, Ваше Высочество, маленькую девочку, которая только что украла ваши деньги?
Коэн подошел к принцу сзади и рассеянно сказал:
— Возможно, ей не нравится воровать или вымогать деньги. Когда она вырастет, ей может не понравиться принимать клиентов, как ее мать, или дурачиться, как ее отец.
— Но у нее не было выбора.
Фалес и Гловер замерли одновременно. Первый думал о Заброшенном доме, а второй — о Рынке Красной Улицы.
Коэн споткнулся о камень неправильной формы, но, похоже, не заметил этого. Он продолжал говорить.
Он продолжал: «На примере своих матери и отца, или, может быть, просто любовника своей матери, она могла только учиться у них и стать такой же, как большинство людей на этой улице: хитрой, порочной, бесстыдной и узколобой.
Когда она вырастет, то станет лишь еще одной оцепенелой проституткой, как ее мать, или праздной хулиганкой, как ее отец.
Другого пути нет.»
Фалес и Гловер погрузились в молчание.
Коэн стиснул зубы и сжал рукоять меча на поясе.
— Потому что она родилась здесь. Как и все на этой улице.
Гловер поднял голову и холодно перебил Коэна.
— Так сделай что-нибудь.
— Сделай что-нибудь, — пробормотал Коэн.
«Сделай что-нибудь?»
Гловер холодно фыркнул.
— Отправь ее родителей-отбросов в тюрьму или на виселицу. Разве это не ваша обязанность бороться с преступностью и поддерживать закон и порядок, зелено… Офицер?
Но Фалес тайком покачал головой.
Коэн глубоко вздохнул.
«Да, но …
Я…»
Он остановился и расслабил грудь. Слова вертелись у него на языке, но у них не было сил вырваться наружу.
Коэн уныло покачал головой.
«Что случилось?» — тихо спросил Фалес.
Коэн долго молчал. Так долго, что Гловер хотел его подтолкнуть, но наконец он заговорил.
— Шесть лет назад, Ваше Высочество, когда я впервые приехал сюда на несколько месяцев, я был полон уверенности. Я хотел чего-то добиться, что-то поменять.
В то время я относился к этому месту как к полю битвы. Я думал, что моими единственными противниками были Братство и Банда Кровавого Вина. Существовали только их грязь и грехи, только тьма и зло.
Но …
Слова Коэна оборвались.
«То, с чем ты боролся… даже не было злом».
Коэн стиснул зубы и покачал головой.
— Поэтому я работал сверхурочно, чтобы бороться с преступностью, поддерживать закон и порядок, положить конец несправедливости и беззаконию и вернуть сюда безопасность и правопорядок.
Но …
Слово снова появилось на кончике его языка.
— В районе Нижнего города, после ареста группы преступников, появится еще одна. После зачистки гнезд появятся другие.
Дыхание Коэна становилось все более и более прерывистым, и он говорил все быстрее и быстрее.
— Через несколько дней после задержания их отпустят. После зачистки улиц вскоре снова соберутся незаконные банды. Опломбированные склады вскоре станут прикрытием для преступлений. Каждый год число трупов, вывозимых для захоронения, будет таким же, а то и больше…
Слова Коэна были полны горечи и даже с намеком на беспомощность.
— Строго обеспечивать соблюдение закона и беспристрастно наказывать людей. Все эти вещи, которые мы изучили в учебниках по политике, здесь не пригодятся. Я не знаю. Может быть, я плохо изучал политику. Может быть, мои методы пресечения преступлений слишком плохи. Может быть, мне нужно быть как кузен Дерек и каждый раз получать высокие оценки по политике. Тогда я буду знать, что делать.
Фалес молча слушал. Настроение у него было мрачное.
Но Гловер был непреклонен.
— Нет смысла ловить только мелкую рыбешку.
Коэн поднял голову и торопливо сказал:
— Да!
Он уставился на Гловера.
— Я делал это. Я узнал от некоторых моих коллег. Я поднял глаза и начал нацеливаться на крупную рыбу, как Моррис.
Я убрал лидера Братства, который отвечал за детей-нищих, и разорвал все цепи под ним. Но менее чем за два дня новичок пробился снизу и заменил его, чтобы заполнить брешь. Это было быстрее, чем вакантное место в полиции.
Гловер пренебрежительно фыркнул.
— Это означает, что его уровень недостаточно высок. Вы должны найти источник. Может быть, вам придется использовать этот раздражающий черный меч…
— Источник! — Коэн снова повысил голос!
Гловер нахмурился.
В этот момент полицейский ошеломленно уставился на Гловера.
— Ты прав, Зомби. Их уровень недостаточно высок. Надо найти источник.
«Источник.»
Коэн был похож на подвижника, который следовал своей вере. Он смотрел вдаль в оцепенении.
— Как офицер полиции, отвечающий за район Нижнего города, я могу добраться лишь до мелководья. Лишь до поверхности. Я не могу решить корень проблемы.
Итак, подумал я, я должен делать больше, больше, больше.
Я должен давить сильнее, спускаться ниже и проникать глубже.
Коэн глубоко вздохнул.
— И я гнался, следовал к источнику этого зла.
Но его решимость внезапно упала. Подобно подвижнику, который стремился к своей вере, он в конце концов пал на дороге.
— Тогда я встретил их.
Гловер и Фалес были озадачены.
— Их?
Коэн бесстрастно кивнул.
— Та, которую вы только что встретили на улице, Ваше Высочество, была всего лишь маленькой девочкой, — Голос полицейского был едва слышен.
— Но здесь, там и в других местах я встречал бесчисленное количество таких детей.
«Дети.»
Фалес бессознательно открыл рот.
— Детство преступников… Есть ли более глубокий источник, чем этот?
Коэн сглотнул.
— Да, Зомби. Как ты и сказал, я работал, действовал, и вмешивался, как самый компетентный полицейский.
Включая уничтожение банд, стоящих за ними, наказание их подонков-«родителей», очистку их среды обитания и угрозы тем отбросам, которые хотят их использовать. Ненавижу это говорить, но спасибо моей фамилии, низкородный офицер уже давно бы бесследно исчез.
Те дети, я отправил их в приют под юрисдикцией Дисциплинарного управления, в приемные семьи и даже в Дом Благодати Храма Богини Заката. Ради этого я, не колеблясь, столкнулся с враждебностью Братства и Банды Кровавого Вина, внутренними наказаниями полицейского участка и отвращение моих коллег из Дисциплинарного управления…
Я даже подавил свою гордость и пообещал старику поучаствовать в дворянском бале невест. Только тогда я мог получить из его скупых рук немного денег, чтобы помочь некоторым детям, у которых не было родственников, удовлетворить их нужды и уберечь их, чтобы они снова не впали в порок…
Слушая рассказ Коэна, Фалес и Гловер смотрели на него со все более разными выражениями.
Чем больше Коэн говорил, тем больше он волновался. Затем его эмоции внезапно изменились.
— Но …
Полицейский словно застыл во времени. Он был ошеломлен на несколько секунд, прежде чем снова заговорил.
— Несколько лет назад я спас сироту. В то время ему было чуть больше десяти лет. Я попросил Дисциплинарное управление отправить его в приют…
Взгляд Коэна слегка переместился, и цвета в его глазах постепенно исчезли.
— Но через несколько лет я поймал группу отморозков из Братства, которые собирали долги. Они истязали сына должника раскаленными клещами у него на глазах, всего за… черт знает сколько медяков.
Выражение лица Гловера напряглось.
Коэн глубоко вздохнул.
— Этот ребенок, ребенок, которого я спас… Он был среди этих отморозков. Ему было четырнадцать или пятнадцать лет.
Коэн сказал в изумлении: «Он был слишком взрослый.
Он слишком взрослый. Я могу только отправить его в тюрьму.
Так же, как когда я отправил его в приют».
Фалес закрыл глаза, затем снова открыл их.
Коэн болезненно выдохнул.
— Он был не единственным. Только много позже я узнал, что дети, которых, как мне казалось, я спас… Большинство из них снова появятся на улицах.
Дети, у которых изначально были родители… Ха-ха, после того, как их подонки-родители стали послушными на какое-то время, они возвращаются к своим старым привычкам и продолжат воспитывать их… прямо как ту маленькую девочку только что.
Что касается остальных, то они больше не выдержали. Они сбежали из приюта или усыновивших их семей.
Коэн грустно опустил голову.
— Ты идиот.
Гловер внезапно прервал его. Он произнес длинную цепочку слов, что было редкостью для него.
— Большинство детских домов ничем не отличаются от тюрем, за исключением того, что тюремные охранники хуже. Вместо того, чтобы отправлять их туда, можно с тем же успехом вернуть их на улицу воровать хлеб.
Коэн слегка вздрогнул.
— Что касается усыновления, хм, это как делать ставку с завязанными глазами, — Тон Гловера был холоден.
— Если вам повезет, вы сможете съесть остатки в конюшне в качестве доказательства того, что ваша «семья» может получить компенсацию от Дисциплинарного управления. Если вам не повезет…
Зомби затянул воротник и больше не говорил.
Коэн нахмурился.
— Откуда ты знаешь?
Гловер холодно перебил его.
— Я слышал об этом!
Коэн нахмурился.
— От кого…
— Ни от кого!
Гловер, казалось, крайне настороженно относился к этой теме. Он поднял указательный палец и строго предупредил:
— Хватит! Вопрос закрыт.
Фалес тихо вздохнул.
Хотя Коэн был крайне озадачен, он не обратил на это особого внимания. Он лишь беспомощно вздохнул.
— Да, приют и семьи, которые их усыновили. Я знаю об их положении. Я ходил посмотреть позже. Хорошие меры управления эпохи Добродетельного Короля давно испортились.
Коэн опустил голову.
— Что касается Дома Благодати Храма Богини Заката…
— Это еще более отвратительно, — послышался низкий голос.
Коэн и Гловер были потрясены.
Они повернули головы. Тихий Убийца, Лайорк, появившийся рядом с ними в какой-то момент, тихонько фыркнул. Его взгляд был злобным.
— Однажды у меня был друг, который попал туда.
Коэн и Гловер переглянулись, но Лайорк проигнорировал их и холодно сказал:
— В Доме Благодати жил очень хороший старый священник. Он терпеливо учил его читать каждый день, читал наизусть Священное Писание, учил этикету и морали. Мой друг был молод и никогда не получал такую заботу. Он был очень благодарен …
До одного дня.
Лайорк тихо фыркнул. Казалось, он улыбался, но, похоже, он не улыбался.
— Этот добрый священник сказал моему другу, что, как на набожного верующего в Богиню Заката, однажды на него снизошла благодать Богини…
Она была спрятана в его нижнем белье под его толстыми одеждами.
Остальные нахмурились.
— Старый жрец развязал свой пояс и подбадривал ребенка нежными словами. Он просил его прорваться через все препятствия и найти «носителя благодати Богини», обхватить его изо всех сил, благоговейно лелеять его, размышляя об этом всем своим сердцем. Он не покидал его уст, пока не сказал: «Пусть смертное тело творит чудеса и изливает чистый белый божественный дождь»…
Сказав это, Лайорк расхохотался!
— Хахахахаха… чистый белый божественный дождь! Хахахахаха! На алтаре Дома Благодати, перед священным слоном Богини! Хахахахаха!
Он очень преувеличенно рассмеялся. Он даже наклонился, но в глазах его не было радости. Вместо этого у него был пугающий болезненный вид.
Однако остальные, в том числе и Фалес, почувствовали лишь глубокий холод и угнетение.
— Твой друг, — осторожно и холодно ответил Гловер.
— Он передал это совершенно ясно.
Улыбка Лайорка исчезла, и он холодно взглянул на него.
— Потому что он был не единственным.
Группа некоторое время молчала.
Затем Коэн вздохнул.
— Не ожидал, что скажу это это, но, Лайорк, мне очень жаль.
— Нет необходимости, — безжалостно отверг его Лайорк.
— Потому что знающий и святой мастер-священник все же ошибся в оракуле. Много лет спустя, в день его выхода в отставку, совместно с моим другом они выяснили кое-что.
Услышав это, Фалес, знавший природу Тихого Убийцы, изменил взгляд.
— Так называемая благодать Богини, божественный дождь, — Лайорк опустил голову и осторожно вытащил спрятанный на поясе клинок. В его глазах был яростный блеск.
— Она ярко-красного цвета.
Выражение лиц Коэна и Гловера слегка изменилось. Какое-то время они молчали.
Затем, когда Лайорк вложил свой клинок в ножны, Коэн очнулся от тишины.
Он поднял голову и помрачнел.
— Короче говоря, когда эти дети возвращаются на улицу, они либо возвращаются к своим старым занятиям: попрошайничают, воруют, мошенничают, либо даже таскаются за отморозками, чтобы заработать на хлеб. Они подражают, помогают или даже жаждут стать такими же, потому что по крайней мере, такие могут хорошо поесть …
Или их жизнь еще хуже. Без организации и защиты банд они как сорняки, и до них никому нет дела.
Я до сих пор помню, что был ребенок, который плюнул в меня. Он сказал, что чем быть спасенным полицией, он скорее вернется в Братство. Даже если там его бьют, у него есть организация и товарищи. Он может выжить, и если ему повезет, он сможет вырасти и стать таким же внушающим благоговейный трепет, как они, и кошмарить других ублюдков.
Фалес подсознательно стиснул зубы.
— Потому что это единственный способ выжить, — с пренебрежением сказал Лайорк, неосознанно присоединившаяся к разговору.
— Это единственный способ для них найти себе подобных, обрести счастье и смысл жизни. А не так называемую «помощь» от вас, людей высшего класса.
Коэн фыркнул. Он был подавлен.
— И почти каждый преступник — игрок, грабитель, аферист, проститутка, вор, бандит и головорез — с юных лет имел подобный опыт. Иногда у них был безответственный пьяница-отец, иногда у них был аморальный товарищ по играм, иногда им приходилось жить в нищете, иногда им приходилось иметь дело с холодным и бессердечным обществом, а иногда им приходилось иметь дело с этой грязной улицей. .
По сравнению с этим даже Братство Черной Улицы и Банда Кровавого Вина не кажутся такими свирепыми и отвратительными.
Слова полицейского заставили остальных погрузиться в глубокие размышления.
— Несчастные, полные ненависти, жалкие и смешные. В конце концов, я даже не знаю, естественно ли было для них стать теми, кем они являются сегодня, был ли это их собственный выбор или нет, заслужили ли они его или были обижены.
— Да, — Лайорк заговорил первым. Он пренебрежительно сплюнул на землю.
— Будто бы нам не все равно, что ты думаешь, зеленокожий.
Но Коэна совершенно не волновала его обида.
— Мы просто снова и снова запираем их подонков-родителей в тюрьму или отправляем их на виселицу. Затем мы оставляем их в большем, еще более грязном и темном водовороте. Мы ждем, пока они впитают его, признают его правила, и понемногу будут взрослеть.
Лицо полицейского было мрачным.
— Они станут новыми подонками.
Тогда мы поймаем их, когда они станут подонками.
Тогда будем ждать, пока их новорожденные дети вырастут в том же омуте и станут новыми подонками…
Он снова поднял голову и посмотрел вдаль полуразрушенной улицы, но конца ей так и не было видно.
— Это их собственный выбор.
Гловер заговорил. В его словах чувствовалось негодование и гнев.
— Они будут нести ответственность за последствия.
— Выбор? Выбор?! — Лайорк снова болезненно рассмеялся. Его смех становился все громче и громче, от чего у всех пошли мурашки по коже.
— Хахахаха…
Коэн не ответил. Он только горько посмотрел на Зомби, от чего последний стал еще более несчастным.
— Но у них нет выбора.
Фалес, который давно не говорил, медленно открыл рот и привлек внимание троицы.
— У них нет шансов.
Принц поднялся выше на несколько шагов и направился к тому месту, которое когда-то было ему наиболее знакомо.
— В таком сообществе социально-экономический статус их родителей ограничен. Извините, я имею в виду, что они не могут ходить в школу с раннего детства, не могут приобрести навыки и не могут видеть мир в целом…
Фалес прошел мимо угла, который он проходил бесчисленное количество раз, когда был ребенком.
— Они застряли здесь и не могут найти нормальную и стабильную работу. Они могут только скитаться между бездельем и совершением преступлений. У них нет времени заботиться о морали и законе. Они могут расставлять приоритеты только в том, что может поддержать их выживание. не могут понять идеалов и мечтаний, они могут лишь воспроизвести эгоизм, узколобость, злобность, лень, подлость и гнев, навязанный им жизнью в грязи реальности…
Они не имеют возможности почувствовать нравственность, благодарность, самоотверженность, единство и справедливость, как мы, претендующие на звание здоровых людей. Они могут познать истинный смысл жизни только из безжалостности улиц и жестокости и ужаса своих сверстников.
Фалес вздохнул.
— Их бедность будет только передаваться из поколения в поколение. То же самое касается и преступности.
Выражение лица Коэна становилось все более и более неприятным.
Выражение лица Гловера не изменилось. Только дыхание участилось. Лайорк скрестил руки на груди и неосознанно пошел вдоль стены.
— И когда добросердечные люди снаружи спрашивают: «Почему это так?»
Фалес грустно сказал:
— Люди зажмут себе нос и ответят со снисхождением и брезгливостью: «Потому что они отбросы, потому что у них дурное воспитание, потому что они плохо учатся, или даже потому, что они такими родились: эгоизм, узколобость, злоба, лень, подлость, гнев, невежество и даже совершение преступлений. Это все их собственный выбор».
Слова подростка внезапно ускорились.
— Люди скажут: «Мы не заставляли их не быть самостоятельными, не заставляли их не совершенствоваться, не заставляли их быть аморальными, не заставляли их совершать преступления и становиться преступниками, верно?»
Эмоции принца потрясли Гловера. Зомби нерешительно спросил:
— Ваше Высочество?
Фалес рассеянно сказал: «Кое-что из того, что они говорят, правда, но не только это.
Не только это.
Если мы действительно хотим изменить ситуацию, а не утешать себя».
Гловер и Коэн переглянулись. Лайорк все еще скрестил руки на груди и ничего не сказал.
Фалес медленно поднял голову.
— И когда их существование и поведение — взращенные в этой извращенной среде — угрожают свободе и безопасности «людей»…
Люди исполнятся праведного негодования и скажут: «Преступников нужно вешать, потому что они этого заслуживают».
Люди скажут, что покуда эти подонки умирают, они не смогут причинить вред другим, и будущее будет становиться лучше.
Коэн закусил губу.
— Ха-ха, если все подонки умрут, — усмехнулась Лайорк.
— Тогда, что еще люди могут использовать, чтобы доказать, что они хорошие?
Фалес покачал головой и проигнорировал резкие слова Лайорка.
— Точно так же, как вы только что сказали, в пустыне, будь то орки или люди, все они верят, что пока они убивают всех своих врагов и не оставляют никого в живых, наступает мир.
«Тогда наступит мир».
Гловер и Коэн были ошеломлены.
— Но проблема в том… — В этот момент Фалесу показалось, что он вернулся в Тюрьму Костей, к Крассу из Мечей Бедствия. Слова Рики эхом отдавались в его ушах.
— Как же мы будем убивать тех врагов…
Фалес сказал в оцепенении.
— …которых нельзя убить?
Все долго молчали.
— Итак, как и сказал этот толстяк, Братство повсюду и никогда не умрет.
Коэн небрежно причесал волосы и сказал с болью:
— Даже если я убью Черного Меча, все равно будет бесчисленное множество новых Черных Мечей. Они возьмут его оружие, заговорят на его языке и даже примут его облик. Это наш настоящий враг, враг, которого нельзя убить.
Лайорк усмехнулся и потуже затянул черный шелк на руке.
— Наказание не сработает, запрет не сработает, помощь не сработает, благотворительность будет бесполезна…
В тоне Коэна было глубокое чувство беспомощности.
— Тогда я впервые понял, что мой меч может убивать.
Коэн ошеломленно поднял голову.
— Но он не может спасти жизнь…
…хотя бы одну.
_________________________________
Всем привет.
Перевод с вменяемого анлейта с поглядыванием на невменяемый, без обращения к первоисточнику. Если качество анлейта не упадёт до нечитаемого уровня, впереди ещё 40 глав.
Если есть какие-то замечания, в том числе по оформлению, или вы заметили имена собственные, которые раньше по-другому назывались, пишите, пожалуйста.
