"Эй, что у нас тут? Голый мальчишка, идущий в одиночку по Отреченным землям?" Мужской голос задорно зарычал.
"Хе-хе, сегодня твой счастливый день Туари. Похоже, в этом месяце малышу Лану не придется сдавать кровь. Правда, выглядит он плохо... не уверен, что нам удастся много от него получить". Второй мужчина хриплым и еще более неприятным голосом прокричал.
Вслед за этой безвкусной шуткой раздался еще больший смех и дерзкие шутки. Большинство этих глубоких, злобных голосов принадлежали мужчинам, но среди них было и несколько женщин.
Чтобы понять причину их увлечения, нужно было понять, в каких тяжелых условиях они жили. К сожалению, объект их убогих шуток был не в состоянии понять их тарабарщину.
'О чем они, черт возьми, говорят?! Я не могу понять ни слова из того, что они говорят. Что это за гребаный язык?'.
Голый мальчик лет 14-15, стоявший перед ними на ограде, в данный момент напряженно думал, задаваясь всевозможными вопросами. Он делал бесстрастный вид, но внутренне он был окаменелым.
Его лицо было бледным и покрыто испариной. Его внешность была довольно средней, не то, чтобы уродливой, но он был немного хилым, а костная структура его лица не отличалась особой тонкостью. Две уникальные черты, которые компенсировали это, были его черные, как ворон, волосы и почти такие же темные глаза, сверкающие интеллектом.
Его кожа была покрыта волдырями и плохо зажившими ожогами, а в нескольких дюймах ниже сердца зияла рана, похоже она была нанесена кинжалом, и из нее обильно текла кровь.
Если бы его раны не были немедленно обработаны, мальчик не прожил бы и дня.
Искра.
Бесконечно чистый свет — это было первое, что он увидел, когда его принесли в этот мир. Когда его глаза были еще закрыты, а сознание хрупко, как свеча на ветру, свет уже ослепил его. Когда он наконец открыл глаза, света уже не было, но он все еще ощущал его существование.
Вместо этой искры в его поле зрения внезапно появились пышные джунгли и группа мужчин и женщин, украшенных рисунками и другими племенными украшениями. Все они были очень грузными, их кожа была морщинистой и загорелой, хотя они, несомненно, были моложе, чем выглядели. Всех их объединяли тёмные круги под глазами и почти болезненная худоба, словно они страдали от анемии и недоедания.
Мальчик не был бы так напуган, если бы они не были выше его хотя бы на голову или две. Он еще не понимал, что это он стал меньше. То, что все они были вооружены копьями, луками и примитивными топорами, явно не имело никакого отношения к его дрожи...
Пока эти туземцы препирались, все больше и больше повышая голос на языке, который ускользал от его внимания, мальчик почувствовал, как на него наползает слабость — он истекал кровью.
"... Помогите." Его охватило отчаяние, когда он понял, что едва слышит свой собственный голос, не говоря уже об этих варварах, которые не говорили на одном с ним языке.
Если бы он мыслил здраво, то не стал бы умолять их о помощи, а побежал бы спасать свою жизнь. Он едва мог вспомнить свое имя, а его воспоминания до появления в этой богом забытой дыре были крайне размытыми.
"Хм, Коко, мне показалось, что я слышал, как он что-то сказал..." Брови Туари удивленно поднялись.
К сожалению, хотя он и услышал что-то, но, как и ожидалось, ничего не понял.
"Сдавайся, малыш, и тебе не причинят вреда. Тебе просто придется... немного сотрудничать". Туземная женщина, носившая только корону из листьев на талии и груди, обратилась к нему сладким голосом, но волосы мальчика встали дыбом от ее фальшивой улыбки, обнажившей ряд желтых пней.
'Мне нужно бежать'.
Как только эта мысль пришла ему в голову, светящаяся Искра, загромождавшая его поле зрения, словно жужжащая муха, на какое-то мгновение засветилась ярче, настолько короткое, что он подумал, что ему это привиделось.
Его ноги дернулись назад, но было уже слишком поздно. Это было уже слишком большое усилие. Зрение затуманилось, и он почувствовал, как его колеблющееся сознание снова погружается в ту же яму тьмы и страданий, что и его разум.
Однако, в отличие от прежнего, он еще не осознавал этого, но мучившая его боль, казалось, немного уменьшилась.
Толчок.
Его глаза закатились, а затем он рухнул лицом вниз, как марионетка, у которой перерезали ниточки.
"Доли, твое очарование таково, что он потерял сознание от полного блаженства. Или это твое дыхание стало хуже, чем я помню, хахаха". Другой варвар весело насмехался.
За его насмешкой немедленно последовал общий хохот. Одетая в скудное одеяние женщина посмотрела на них, но ее надутые губы вызвали скорее отвращение, чем жалость, и они рассмеялись еще сильнее.
"Перестаньте быть придурками! Ребенок истекает кровью! Что ты скажешь Малии, если он умрет до жертвоприношения? Ты займешь его место?"
Группа мужчин, которые были мужественными и хамоватыми, задрожала от ужаса, когда их призвали к порядку. Они определенно не хотели занимать его место.
"Доли права. Давайте вернемся к работе. Если другие команды не выполнят свои квоты, нас могут даже наградить".
Тот, кто только что заговорил, был старше остальных варваров и нес единственный в группе бронзовый меч. Он был таким же истощенным и обветренным, как и остальные, но уважение, которое испытывали к нему другие туземцы, было неподдельным.
Не понимая, что происходит вокруг, раны подростка были наспех зашиты, а затем быстро перевязаны с использованием припарки из местных растений. Затем воин Туари взвалил его на плечо, как мешок с картошкой, и отправился в сторону своей деревни.
Вскоре после этого.
СПЛАШ!
Мальчик проснулся от неожиданности: ведро ледяной воды заставило его на мгновение забыть о тяжести полученных травм. Резко дернувшись, он потревожил едва зашитую рану и из-за этого он задыхался от боли, привлекая к себе внимание.
Став мишенью для всех этих глаз, он наконец понял, где находится. Или, по крайней мере, где он больше не находится.
Это была ветхая деревня. И даже так это была, пожалуй, слишком лестная оценка.
На первый взгляд это был просто грязный участок земли, пропахший мочой и навозом, на котором было возведено несколько десятков унылых палаток, сплетенных из звериных шкур. В центре деревни стояли две юрты, достаточно просторные, чтобы соперничать с его спальней на Земле.
В центре этой стоянки доисторической эпохи стоял скромный соломенный домик, сложенный из камней и кусков дерева, который возвышался над селением на вершине небольшого холма высотой всего шесть или семь метров. Сразу за входом, лишенным дверей, стоял жалкий алтарь.
Правильнее было бы назвать его "тенистым местом". Четыре деревянных кола высотой около двух метров были вбиты в землю в виде квадрата, на вершине которого был устроен не слишком поврежденный мех.
Под ним лежала груда камней, которую можно было принять за могилу, а над ней возвышалась небольшая деревянная стела размером не больше кирпича. С таким же успехом это мог быть и кусок коры, потому что на ней ничего не было вырезано.
Сейчас он стоял на коленях и был связан, как и другие, перед этим алтарем вместе с дюжиной других людей разного возраста, которые выглядели гораздо здоровее его. Как и он, все они были голыми, но он был приятно удивлен, услышав, как один из них что-то невнятно говорит по-английски.
Слава Богу, он не был сумасшедшим! В любом случае, он был не единственным, кто попал в эту переделку. Муки от того, что он не знал, находится ли он в ловушке кошмара или полностью проснулся, грызли его изнутри и грозили свести с ума.
Стоя в кругу вокруг заключенных, к которым он принадлежал, около 80 или 90 жителей деревни наблюдали за ними со смесью садизма и облегчения, ожидая решения своей участи. Их перешептывания только усиливали их тревогу.
Внезапно толпа затихла, и подросток заметил двух женщин, вышедших из единственного в деревне соломенного домика.
Первая из них была беловолосой, маленькой и такой морщинистой и костлявой, что могла бы служить живым доказательством существования динозавров. Решив травмировать их раньше времени, она была одета так же скупо, как и другие жители деревни, ее обвисшие груди свободно болтались на жарком солнце.
Мальчик и другие стоящие на коленях мужчины и женщины с трудом сглотнули рвоту, говоря себе, что потеря глаз будет не таким уж плохим завершением этого ужасного дня.
Вторая женщина была полной противоположностью первой, молодая и красивая. Помогая старухе идти, она была спортивной и стройной, ее кожа была слегка загорелой, но хорошо увлажненной, стройной, но не худой. Ее кукольное лицо не было анемичным, как у других местных жителей, а губы и румяные щеки излучали здоровый, сияющий блеск. У нее были круглые миндалевидные желто-оранжевые глаза, длинные ресницы и каскад шелковистых рыжевато-каштановых волос, спадающих до плеч. Она выглядела очень молодо. Не больше шестнадцати. Она также была невысокого роста, даже ниже мальчика.
При виде её глаза мужчин загорелись, но, хотя она была единственной аборигенкой, которую они хотели видеть обнаженной, она, к их сожалению, была единственной прилично одетой женщиной.
Её желто-подсолнечный наряд состоял из юбки и болеро с короткими рукавами, открывающими ее подтянутый пресс, симпатичный пупок, мягкие руки и длинные, стройные ноги. Она была босиком, как и другие варвары, но, что любопытно, это только усиливало ее восхитительное очарование в глазах пленников.
П.п(Болеро — заканчивающаяся выше талии облегающая кофточка, как правило, без застежки.)
Две женщины медленно подошли к алтарю, затем молодая женщина что-то прошептала пожилой женщине, бросив вялый взгляд на пленников. Старуха кивнула, затем подняла ладони к ним и начала что-то напевать на каком-то непонятном языке.
"Гари-гори, гору, гири..."
Мальчик и другие пленники потеряли дар речи.
'Что ты несешь, старая карга?'
Затем произошло чудо.
Ископаемое перестало лепетать, и мальчик почувствовал прилив чужих знаний, затопивших его мозг. Через секунду его глаза расширились от шока, когда старуха объявила носовым голосом,
"Готово".
'Я могу понять ее!'
Неверие и непонимание было на лице каждого заключенного. Мальчик, который был агностиком, едва ли осмелился задуматься о безграничных возможностях, вытекающих из этого осознания.
Это было волшебство.
По мере того, как его сердце принимало реальность, его разум был основательно потрясен, и он медленно приходил к пониманию того, что с ним происходит. Если он попал в мир, где магия была реальностью, значит, все не так уж плохо.
Тем временем к ним подкралась молодая женщина и, остановившись перед самым левым мужчиной, самым крепким из них, мягко спросила,
"Как тебя зовут?"
Даже голос ее был сладким и ангельским, как небесный мед для ушей.
"Томас".
"Хм..." Она задумчиво кивнула.
Затем она перешла к следующему.
"А ты?"
"Антон".
"Хм..."
Процесс повторялся до тех пор, пока она не оказалась перед мальчиком. Увидев его бледное лицо, раны и болезненный вид, она презрительно, почти с отвращением нахмурилась.
"Как тебя зовут?
"Икарис. Меня зовут Икарис".
"Хм..."
Икарис спокойно наблюдал, как молодая женщина вернулась к старому шаману, затем увидел, как она снова что-то пробормотала, указывая на некоторых из них. Всех их объединяло то, что они были крепкими мужчинами. Среди них был и англоговорящий пленник.
Сам не зная почему, мальчик почувствовал облегчение от того, что его не выбрали.
Когда отбор был завершен, группа воинов с деревянными копьями небрежно проводила избранных мужчин к алтарю, где незаметно для них была поставлена большая деревянная чаша. Над деревней воцарилась леденящая душу тишина, и избранные мужчины из инстинкта или настороженности предвидели ожидающую их гибель.
Один из них начал бороться.
"Я не хочу этого делать. Отпустите меня!"
Конечно, его крики были проигнорированы. Из-за своего "энтузиазма" он даже был первым, кто послужил примером. Варвар, толкавший его копьем вперед, заставил его встать на колени перед чашей ударом ноги по икрам. Другой мужчина безжалостно схватил его связанные руки, а затем ножом в свободной руке перерезал ему запястья.
"Аааааарррр!"
Икарис подсознательно закрыл глаза, но, к удивлению, крик не затянулся. Это был не резкий приглушенный крик человека, убитого на месте, а тишина человека, осознающего, что он зря волновался.
Ну, если можно так сказать.
Кровь хлынула из его запястий в стоявшую под ним чашу, но, вылив в нее эквивалент большой банки колы, воин, перерезавший ему вены, подал знак отойти, а другой варвар занялся перевязкой раны.
Остальные жертвы сразу же почувствовали облегчение, когда узнали, что эти варвары не собираются их убивать, и послушно позволили перерезать себе вены, выливая свою кровь с большей или меньшей искренностью.
Когда большая чаша была почти полна, Икарис ожидал какого-то шаманского ритуала для последнего гвоздя, может быть, даже каких-то племенных танцев или гортанных песен, но этому не суждено было случиться.
Их оставили привязанными к солнцу на деревенской площади до конца дня, а потом солнце зашло, и он понял почему.
