Начальные иллюстрации
— 20320930, — машинально пробормотал Харуюки восемь цифр.
Его дыхание заставило побежать по воде рябь,быстро разбившуюся о стенки ванны. Харуюки слегка поёрзал, погрузив нос под воду, и принялся задумчиво выпускать булькающие пузыри.
«Теперь я, наверное, буду помнить это число всю жизнь».
На самом деле, он знал его и раньше, ведь тридцатое сентября две тысячи тридцать второго года — день рождения Черноснежки, его Королевы и «родителя». Однако вчера эти цифры навсегда приобрели для Харуюки новый смысл. Он увидел их рядом с фиолетовым штрихкодом, нанесённым на белоснежную кожу чуть ниже её затылка.
Возможно, для нормального мальчика из второго класса средней школы оказаться в ванне вместе с девушкой на год старше себя — веская причина пробыть в прострации недельку-другую, но в память Харуюки глубже всего врезалась не красота обнажённого девичьего тела, прикрытого лишь клубами поднимающегося пара, и даже не гладкость нежной спинки, которую он натирал губкой, а шокирующее признание Черноснежки.
«Моя мать меня не рожала. Я появилась в искусственной матке после Эко. Как говорится, машинный ребёнок. Внутри матки на меня надели нейролинкер и с его помощью скопировали в меня душу. Думаю, тогда-то и появился этот штрихкод. В общем, моя нынешняя душа никак не связана с моими родителями».
Черноснежка раскрыла правду, сидя напротив него в горячей воде.
Рассказ, хоть и совершенно невероятный, помог Харуюки понять, почему эта девушка порой совсем не жалела себя — как например, когда она подставилась под удар несущейся автомашины, чтобы спасти Харуюки. Возможно, она поступала так как раз потому, что считала себя «машинным ребёнком». Если так, то это было абсолютно неправильно. То, что она появилась на свет не из утробы матери, ни в коем случае не снижало её человеческую ценность. Черноснежка в любом случае оставалась незаменимой и любимой для многих людей как в реальном, так и в Ускоренном мирах.
Сразу после вчерашнего признания Харуюки всячески пытался донести до неё эту мысль, но теперь, сидя в своей собственной ванне, начал думать, что сказал слишком мало. Надо было ещё много-много раз повторить, как он ценит её и как рад, что они познакомились.
Харуюки выдохнул, выпустив ещё тучу пузырей, заткнул уши пальцами, закрыл глаза, глубоко вдохнул носом и лёг на спину, уйдя под воду.
Ванная комната была не по-квартирному просторной, а сама ванна глубокой настолько, что миниатюрный (правда, только в плане роста) Харуюки мог погрузиться в воду, просто слегка согнув колени. Вода была такой же температуры, как и тело, так что граница между кожей и жидкостью почти не ощущалась. Пальцы глушили шум кондиционера, поэтому теперь Харуюки слышал лишь собственное сердцебиение.
Может быть, и в искусственной матке получается так же?
Разумеется, сейчас даже Черноснежка не смогла бы рассказать о том, что чувствовала до своего рождения, но существовала теория, по которой ребёнок помнит себя в материнской утробе, пока ему не исполнится два-три года. Быть может, где-то в уголках мозга Черноснежки сохранилась воспоминания об искусственной матке, и Харуюки хотел понять и прочувствовать их, чтобы разделить с ней.
Воздух вскоре кончился, но Харуюки упрямо сидел под водой, пока не стало совсем невыносимо. Наконец, он вынырнул и жадно вдохнул.
«Я хочу стать сильнее», — подумал он, шумно дыша.
Это желание появилось у него, как только он стал бёрст линкером… а может, и ещё раньше. Но сейчас жажда силы была настолько глубокой и яростной, что хотелось кричать.
Он хотел стать сильнее не только как бёрст линкер, но и как человек, чтобы навсегда изгнать из сердца возлюбленной всё, что её терзало.
Харуюки высунул правую руку из воды и сжал в кулак. Он собирался с размаху ударить по воде, но в последнюю секунду остановился.
Спешка делу не поможет. Нужно двигаться к цели терпеливо, делая шаг за шагом, или даже полшага — да хоть по миллиметру, если не получается иначе. Впереди ещё множество дел, что в реальном мире, что в Ускоренном.
— Семпай, я обязательно…
Проглотив окончание фразы, Харуюки встал в полный рост и выбрался из ванны.
