Прошло полмесяца с тех пор, как Лена стала куратором «Острия копья».
В тот день обошлось без вылазок и погибших, и девушка непринуждённо настраивала парарейд, чтобы провести очередной вечерний сеанс связи. Она всегда беседовала с процессорами из своей комнаты сразу после ужина.
За прошедшие полмесяца процессоры «Острия копья» совершили больше вылазок, чем любой другой эскадрон, но при этом смогли избежать жертв. От элитного подразделения ветеранов другого ожидать не приходилось.
— Всем членам эскадрона. Отлично поработали сегодня.
В парарейде послышался фоновый шум, похожий на отдалённый гул толпы. Скорее всего, он доносился из ангара, или же это были отзвуки ночных сражений где-то в других районах — так или иначе, стоило только процессорам подать голос, как от него не осталось и следа.
— Вам тоже спасибо, Куратор Один.
Первым ей, как и всегда, ответил Могильщик. Его голос был по-обыденному спокоен и тих — так и не скажешь, что это говорит тот, кто носит кличку «Бог смерти».
На другом конце чувствовалось присутствие ещё нескольких процессоров, и часть из них поприветствовала Лену вслед за Могильщиком.
Оборотень. Заместитель командира, любитель посквернословить, но при этом старший брат для всех остальных процессоров.
Сакура. По-детски наивная, но при этом самая отзывчивая, надёжная и честная.
Чёрный пёс. Юморист и заводила.
Cнежная ведьма. Мягкоголосая и вежливая.
Смеющийся лис. Добрый, похожий на девичий, голос и острый как бритва язык.
Могильщик, как ей и показалось с самого начала, был очень сдержан и практически не разговаривал на посторонние темы, и всё же выходившие с ней на связь процессоры каждый вечер оказывались где-то рядом с ним. Помимо них поблизости было ещё несколько солдат, так что командир наверняка пользовался всеобщей любовью.
— Могильщик, сначала я бы хотела ответить на ваш недавний вопрос о дате следующего пополнения припасов…
Райден коротал время за кроссвордами из найденного в руинах журнала и слушал рабочие переговоры куратора и Шина.
Он сидел в комнате командира, внутри барака, покрытого чёрной выгоревшей краской. Вокруг собралось ещё несколько человек, каждый из которых занимался своими делами. Сео с головой ушёл в свои скетчи, Харт, Кайе и Крена играли в карты, Анжу беззаботно вязала кружево, а Дайя упорно пытался починить радио. В столовой и соседних комнатах тоже было многолюдно, и отовсюду доносились звуки веселья.
Шин занимал самую большую комнату барака, которая служила ему одновременно личным уголком и кабинетом, в котором он занимался всякой бумажной работой, вроде отчётов. Райден приходил сюда чтобы обсудить с командиром дела эскадрона, и к ним часто заглядывали другие ребята, так что в какой-то момент эта комната превратилась в одно из общих мест сбора.
Хозяин комнаты волновался только о том, чтобы ему было где читать, и казался безучастным ко всему, что происходит вокруг. Если на кота он ещё обращал какое-то внимание, то остальных как будто и вовсе не замечал, даже если после партии в шахматы вспыхивала ссора, или кто-нибудь прямо перед ним исполнял танец живота (Куджо и Дайя действительно пробовали это делать). Вот и сейчас он занимал привычную позицию в углу на металлической кровати, подложив под спину подушку, и тихо читал старый, взятый из неизвестной библиотеки роман, перебрасываясь фразами с куратором. Чёрный с белыми носочками котёнок тоже был на своей ежевечерней позиции — он уютно вытянулся на груди Шина.
«Как тут спокойно», — подумал Райден и пригубил кофе из кружки. Это был привычный для всех в «Острие копья» кофезаменитель («Ersatz kaffee»), рецепт которого передавался от одного поколения солдат к другому. Делали его из одуванчиков, растущих на заднем дворе, и всё же он был гораздо лучше той подозрительной жидкости из чёрного порошка с непонятным привкусом, который синтезируют на заводе.
«...Интересно, понравился ли бы этот кофе моей старухе?»
Ей всегда было плевать на правила, принципы или богатства, и только кофе был её страстью.
Её любимый сорт пытались воспроизвести в 85 районе, но по вкусу он мало отличался от синтетического кофе в концентрационном лагере или на военной базе.
Интересно, она всё так же каждое утро давится этой безвкусной синтетической дрянью и называет её грязной водой?
И плачет ли она ещё по нам?
Котёнок пронзительно мяукнул, словно пытаясь заглушить колокольчиковый голос куратора.
Лена прервалась на полуслове и моргнула.
— Это что… кот?
— Да, он живёт в бараке, — ответил Чёрный пёс.
— Кстати, подобрал-то его я. Вот сразу после того, как сюда попал. Его снарядом зацепило и выбросило прямо мне под ноги, пищал ещё так. От мамки с братьями один блин остался, только он и умудрился выжить.
— Ага, но сильнее всего он почему-то привязался к Могильщику.
— И это при том, что он совсем с ним не играет и отделывается от него дежурным поглаживанием, когда тот начинает ластиться.
— Да он наверное не привязался, а просто думает что на Могильщике удобнее всего спать. Вот как сейчас, гляньте на них.
— Аа, всё потому что Могильщик не двигается, когда читает. Ну, тогда к Чёрному псу он никогда не привыкнет, слишком уж много шума от него.
— Как грубо... и несправедливо! Я тоже так хочу! Хнык-хнык!
Процессоры начали дурачиться, и Лена, не сдержавшись, засмеялась. Сейчас они похожи на обычных мальчишек и девчонок, её ровесников. Ей даже не верилось, что она находится в другом месте.
— А как его зовут? — спросила она.
Все, кто сейчас был на связи в парарейде, ответили одновременно.
— Куро*.
— Широ*.
— Нике*.
— Чиби*.
— Кити.
— Ремарк.
— ...Называть кота именем автора той книги, которую ты сейчас читаешь, это, конечно, верх безразличия, но то, что ты читаешь, ещё хуже…
Последнюю фразу произнёс Смеющийся лис. Он единственный не предложил свою кличку.
Тем временем Лена перестала понимать, о чём идёт речь.
— Так… у вас много котов?
— Я же говорил, всего один выжил.
Лена окончательно запуталась, но ей на помощь пришёл Чёрный пёс.
— Это чёрный кот с белыми лапками. Поэтому кто-то кличет его чёрным, кто-то белым, а кто-то — двухцветным. К тому же, принятого имени у него нет, и каждый может звать его как угодно по настроению. Недавно он научился откликаться просто на звук голоса.
«Теперь понятно».
— ...Но почему так получилось?
— Нуу, это…
Чёрный пёс как будто на секунду замешкался.
А потом резко отключил парарейд.
Крена внезапно встала, пнула ногой стул и вышла из комнаты. Ближе всех к выходу оказался Дайя, и он кинулся за ней.
Стул упал на пол с громким стуком.
— ...Э, что-то случилось?
Парарейд Дайи был уже выключен, а Крена не включала его с самого начала. Шин торопливо ответил, чтобы сгладить момент:
— Мм. Да просто мышка выбежала.
— Мышка?!
— ...Да уж, верх безразличия, — пробормотал Сео. Его реплика, по-видимому, осталась не услышанной куратором.
— Мышка выбежала?
— Да, плохо у него с этим.
Комната наполнилась взволнованными голосами, и Шин рассеянно им отвечал, глядя на покосившуюся дверь, закрывшуюся за Креной.
В конце коридора Дайя догнал Крену, и та коротко выпалила:
— Почему все… с ней? Меня тошнит от одного её голоса, терпеть его не могу. Раньше эти вечера были только нашим временем, таким важным, приятным и с трудом выкроенным временем.
— Крена…
— Почему все разговаривают с этой девкой?
— Это только на время. Скоро сама принцесса перестанет с нами связываться.
Дайя пожал плечами и посмотрел на неё невероятно серьёзно, словно всё веселье до этого было показным. История повторится. Ещё ни один куратор не смог вытерпеть Бога смерти.
Куратор ещё не знает, как Шин получил свою кличку на самом деле. Ей пока не доводилось иметь дело с теми, но долго это везение не продлится.
Чёрные овцы среди обычных белых. Опасные иные.
Их прозвали чёрными за редкость, но сейчас их стало даже больше, чем белых.
И ещё более опасные пастухи.
Крена сжала зубы. Она понимала, но всё-таки.
— Шину лучше бы прервать с ней связь, — сказала она с нескрываемым раздражением. — Не хватало ещё тратить время на белых свиней. Вот выставить бы на парарейде минимальные настройки…
— Ну, обычно так и делают. Но Шина вроде бы всё устраивает, и прерывать ничего он не собирается.
На фронте всегда настолько шумно, что большинство процессоров предпочитают настраивать парарейд на самый низкий уровень синхронизации, позволяющий нормально поддерживать связь только в пределах ближайшей территории.
— Тут даже не в этом дело. Сможешь ли ты напрямую рассказать обо всём Шину? Попросить его прекратить с ней общение, потому что тебе это не нравится? — тихо спросил Дайя. В его тоне не было иронии, только обеспокоенность.
Крена прикусила губу. Дайя прав. Это было бы не к месту.
Все в эскадроне считают Шина членом семьи. А семью нельзя заставлять волноваться.
В жизни Шина и без того хватало ужасов.
— Извини… Но я просто не могу их простить. Они убили мою мать и отца. Стреляли по ним как по мишеням в тире.
Это случилось в ту ночь, когда их должны были конвоировать в лагерь. Несколько солдат из Альб делали ставки на то, кто куда сможет попасть, и сколько пыток выдержит жертва перед тем, как умереть. Они смеялись, пока издевались над её родителями, а затем убили их.
Её старшую сестру отправили на фронт сразу после прибытия в лагерь. Между ними семь лет разницы, но 15-летняя Крена уже опередила её по службе на один ранг.
В ту же ночь какой-то военный из Селена прогнал тех отморозков, попытался оказать помощь её родителям и, когда стало ясно, что их не спасти, извинился перед ней и её сестрой. Он был весь в крови её мамы и папы.
— Все белые свиньи — отморозки… Никогда не прощу.
Дайя и Крена вскоре вернулись. К тому моменту разговор о мышах успел перетечь в обсуждение обстановки на фронте, затем пересказ каких-то баек и, в конечном итоге, рассказ Кайе о том, как когда-то давно она видела звездопад.
Встретившись взглядом с Райденом, Дайя коротко пожал плечами и вернулся к починке радио. Крена села на пол неподалёку от Шина и взяла котёнка — едва ли из желания с ним поиграть.
Шин подвинулся, освободив место на кровати, и предложил Крене сесть рядом. Она подняла котёнка на руки и, как ни странно, согласилась. Сохраняя равнодушное выражение лица, она присела на самый краешек кровати.
— Ты серьёзно, Сакура? Действительно так много звёзд?
— Так много, что не счесть. Это года два назад было, они падали повсюду до самого горизонта. Небо, полное бегущих огней — красивое было зрелище.
Кайе, кивая, раздавала карты, в том числе и на Крену, покинувшую своё место за столом.
Райден тоже видел тот звездопад, вот только это было посреди поля боя, среди обломков друзей и врагов, и рядом был только Шин. И без того невесёлое положение усугубляло то, что двигатели их джаггернаутов заглохли, и они не могли тронуться с места, пока их не нашёл куда-то запропастившийся Файд.
Вокруг не было ни души, способной рассеять вечернюю мглу. Непроглядная тьма окутывала землю, а небосвод был объят бело-голубым пламенем падающих звезд. От такого торжественного, но абсолютно беззвучного зрелища захватывало дух, а мир, казалось, разваливался на кучу горящих осколков, словно в преддверии конца света, и в этом была своя жестокая красота.
Он до сих пор корил себя за то, что ляпнул Шину тогда. «Если это последнее, что я увижу в своей жизни, то всё не так уж плохо». Этот придурок только презрительно фыркнул в ответ.
— Его вроде как только раз в жизни можно увидеть… Отдельные падающие звёзды бывают каждый год, звездопады — раз в несколько десятилетий, но такие массовые как тогда — не чаще раза в столетие. Я об этом как-то спрашивала у Куджо…
— Жаль… Мне тоже хотелось бы это увидеть.
— А у вас за стеной разве не было видно?
— Городское освещение не гаснет даже ночью, так что звёзд здесь не видно никогда.
— Аа.
Кайе слегка улыбнулась, словно вспомнив о чём-то приятном.
— Точно, в городе же всегда так… А здесь ночью хоть глаз выколи. Людей мало, базы далеко друг от друга, а на время сна электричество и вовсе отрубают. Каждую ночь можно красивое звёздное небо видеть. Это, пожалуй, плюс жизни здесь.
Куратор промолчала. Такого ответа она точно не ожидала. Процессор, живущий в самом аду, говорит о его плюсах.
— Сакура… Ты нас ненавидишь?
Её голос прозвучал странно, как если бы она долго собиралась с духом. Как если бы она хотела сказать, что может защитить их и наказать обидчиков.
Кайе ненадолго задумалась.
— …Жизнь ущемляемого человека, конечно, жестока и печальна. В лагере было тяжко, а теперь приходится жить в постоянном страхе на поле боя. Едва ли я бы могла одобрить то, как Альбы переложили войну на наши плечи, заклеймили нас «восемьдесят шесть» и объявили скотом, которого не жалко.
Куратор уже было собралась что-то сказать — извинительное или самоосуждающее — но Кайе продолжила. И её слова были неожиданными.
— При этом, я понимаю, что не все Альбы — плохие люди, точно так же как не все восемьдесят шесть — образец для подражания.
— Э…
На губах Кайе появилась горькая усмешка.
— Я ведь Ориент. И в лагере, и в прошлых местах службы видела всякое.
«И не только я. Ещё Анжу, да и Шин, скорее всего, тоже, хоть он и молчит».
Восемьдесят шесть часто выплёскивали недовольство своей жизнью на тех, в чьих жилах течёт кровь Альб, или имперцев, которые стали предлогом для образования лагерей, или же просто аристократов. При этом, по непонятным причинам, доставалось ещё и выходцам из самых немногочисленных в Республике восточных и юго-восточных районов.
Восемьдесят шесть — это не только невинные жертвы.
Мир всегда жесток к слабым и тем, кого мало.
— Так или иначе, сама я хороших Альб не видела, но знаю тех, кто видел. Так что я не ненавижу Альб просто за то, что они Альбы.
— Вот оно как?.. Я хочу извиниться за тех из нас, кто тебя обижал.
Кайе чуть наклонилась вперёд, позабыв, что говорит по парарейду, а не с кем-то сидящим напротив.
— У меня тоже есть вопрос. Почему вы так о нас беспокоитесь?
Перед Шином внезапно вспыхнула картинка с бушующим пламенем, и он поднял глаза.
Никаких пожаров и сгоревших людей он не помнил, а значит, это воспоминание куратора.
— Давным-давно мою жизнь спас процессор, один из ваших товарищей…
Лена погрузилась в воспоминания.
«Мы — граждане Республики, родившиеся и выросшие в этой стране».
«Сейчас нас не признают, но это всего лишь ещё один повод для того чтобы это доказать. Защита своей страны — это гордая обязанность гражданина. Поэтому мы и сражаемся».
Он спас её, тот человек. И она подумала, что хочет жить, руководствуясь его словами.
— Он сказал, что сражается для того чтобы доказать, что он гражданин Республики. Я считаю, что мы, Альбы, должны жить в соответствии с этими словами. Мы признаём войну, но даже не пытаемся увидеть её собственными глазами и узнать вас получше… Это недопустимо.
Слова куратора были красивыми — даже слишком — и Райден невольно прищурился.
Кайе слушала куратора, немного склонив голову набок, и в задумчивости приоткрыла рот, когда наступило молчание.
— Куратор Один. Вы, видимо, сохранили невинность…
В парарейде послышался звук, с которым куратор поперхнулась чаем или чем-то подобным. Все, кто был на связи, тут же разразились смехом.
Не подключённые к парарейду Крена и Харт озадаченно смотрели на остальных. Анжу объяснила, в чём дело, и те тоже рассмеялись.
Девушка-куратор никак не могла откашляться.
Кайе, в ответ на последовавшую за её словами реакцию, моргнула и побледнела.
— ...Ох, простите, я оговорилась! Я хотела сказать, что ваши рассуждения невинны!
В такие моменты оговариваться никак нельзя. Все последующие объяснения уже не имеют значения.
Дайя и Харт как будто умирали и колотили руками по столу и стене (из-за стены послышался раздражённый голос Кино — «хватит шуметь!»), и даже плечи Шина тряслись от тщетно подавляемого смеха.
Кайе выглядела окончательно сбитой с толку.
— Нуу, в общем... Это похоже на слова девочки, которая считает, что мир — это цветочная поляна, или того, кто витает в своих идеальных фантазиях… короче, я хотела сказать, что…
Куратор зарделась и как будто окаменела.
— ...Вы — неплохой человек. Потому я и хочу дать вам совет.
Немного успокоившись, Кайе продолжила:
— Вы не подходите для этой должности. Вы не должны к нам привязываться. Мы сражаемся не из-за каких-то высоких идеалов, так что лучше оставьте нас в покое… Найдите себе замену. Иначе разочаруетесь.
Кайе сказала, что она неплохой человек.
Не хороший, а неплохой.
В тот момент Лена никак не могла понять, почему.
†
— Куратор Один — всем членам эскадрона. На радаре обнаружены вражеские единицы.
В тот день «Остриё копья» в полном составе совершало вылазку. Лена сообщала данные с экрана в комнате управления.
— Основные силы представлены Львами и Серыми Волками, поддержку оказывают Быки…
— Я в курсе, Куратор Один. Готовим засаду в точке 478.
— А… Вас поняла, Могильщик.
Она собиралась сообщить расположение врагов и предложить стратегию перехвата, но, после того, как её прервали на полуслове, смутилась и просто дала добро на действия Могильщика.
«Остриё копья» состояло из ветеранов, не нуждавшихся в её руководстве, так что основная задача Лены сводилась к созданию всех условий для того, чтобы они могли раскрыть свой боевой потенциал. Она анализировала сведения о врагах, обеспечивала как можно скорейшую доставку необходимых припасов, ежедневно ходила в информационный центр и искала там подробную информацию о том или ином районе боевых действий.
В последние дни она постоянно отправляла запросы о разрешении на использование дальнобойных снарядов, хранившихся в тылу. Они могли бы помочь хоть немного уменьшить натиск Скорпионов и облегчить бои, но загвоздка заключалась в том, что их использование невозможно без перезарядки после каждого выстрела. Транспортный отдел не высказал особого желания тратить дополнительное время и рабочие руки ради «восемьдесят шесть», а потому все её запросы были отклонены. «Да эти снаряды уже наверняка заржавели», — сказал Смеющийся лис, когда она имела неосторожность пожаловаться на свои бесплодные попытки.
— Могильщик, Стрелок на позиции.
— Смеющийся лис — Могильщику. Третий отряд тоже на позиции.
Все отряды постепенно заняли указанные точки. Построение было идеальным, словно маршрут Легиона был у них прямо перед глазами.
Процессоры «Острия» действовали так, словно могли предсказывать атаки и маршруты передвижения врага. При этом они наверняка руководствовались своими, больше никому не известными знаками и критериями.
«Надо будет их расспросить об этом после боя», — подумала Лена. Если поделиться этими наблюдениями с другими эскадронами, можно будет уменьшить количество смертей в результате неожиданных атак. Огромный недостаток шаткой республиканской стратегии ведения войны заключался как раз в том, что ценная боевая информация никогда не выходила за пределы отдельных районов, и никто даже не пытался её собирать и распространять.
Отстранившись от этих мыслей, Лена рассматривала найденную только прошлым вечером карту первого района военных действий.
— Могильщик, передвиньте позицию Стрелка на 500 метров на 3 часа. Там есть возвышенность, на которой можно спрятаться. Зона обстрела из этой точки гораздо шире.
Повисла секундная пауза.
— Вас понял… Стрелок, видишь эту точку?
— Сейчас, 10 секунд… Да, вижу. Меняю позицию.
— Эта возвышенность находится в противоположной стороне от точки, которую занимают основные силы в лице первого отряда. Поскольку главная тактика Могильщика заключается во внесении раздора во вражеские ряды и уничтожении машин по одной, это может сыграть вам на руку и ввести врагов в заблуждение касательно вашей настоящей позиции, а также даст вам пространство для манёвра.
Оборотень ухмыльнулся.
— Так это ловушка получается? Неплохо для принцессы с таким голоском.
— ...Львы и Быки не могут менять угол вертикального обстрела. Они не смогут попасть в Стрелка, если она будет находиться на возвышенности, а ближайший рельеф позволит укрыться в случае отступления в другую точку...
— Кто бы мог подумать. Неплохое предложение, да, Стрелок?
— Я готова на всё, если это реально поможет остальным, — отчеканила девушка и холодно обратилась к Лене. — Нашли новую карту? Это полезно.
Лена грустно улыбнулась. Эта девушка, Стрелок, явно её недолюбливает: она не участвует в ежедневных разговорах по парарейду, а когда им приходится беседовать, не скрывает своего раздражения.
У Лены под рукой находилась подробнейшая карта времён первой войны, на составление которой явно ушло немало времени и сил. Сейчас подобными ей не пользуются даже в таких ключевых оборонительных точках, как военные базы на передовой. Процессоры из «Острия копья» используют карту, найденную их предшественниками в каких-то руинах, и постоянно вносят в неё исправления. На ней указаны наиболее удобные точки для засад, а также очевидные маршруты проведения атак, но обо всём, что касается рельефа, процессоры чаще всего осведомлены плохо.
— Я могу вам её потом отправить.
Карта слишком велика, чтобы отправлять её во время боя, так что лучше сделать это потом, в спокойной обстановке.
Оборотень насмешливо отметил:
— Да ну. Разве ж можно секретную военную карту передавать врагам народа «восемьдесят шесть»?
— Это неважно. Для чего она нужна, если ей не пользуются?
Оборотень замолчал, как если бы его подловили, и глубоко вздохнул. Казалось, он одобряет её слова.
Лена нашла эту карту, перелопатив гору картонных коробок, и она до сих пор числилась утерянной. Безусловно, передача любых её копий приравнивалась бы к краже, но раз карты официально нет, то не может быть и никакой утечки секретной информации.
9 лет назад Республика лишилась всей своей регулярной армии вплоть до арьергарда, а потому многие военные документы были потеряны.
Честь и профессионализм военнослужащих тоже остались где-то там, на полях былых сражений.
— К тому же, вы не «восемьдесят шесть». По крайней мере, я вас ещё ни разу так не…
— Ага-ага… Идут.
В парарейде повисла напряжённая пауза. Лена чувствовала, что несколько человек испытывали даже какую-то весёлость — то ли от выброса адреналина в преддверии скорой схватки, то ли от того, что бои для них давно стали привычным делом.
Рёв артиллерии отдавался эхом внутри каждого из них и доносился до неё через парарейд.
Бой развивался стремительно, и красные точки Легиона на радаре гасли одна за другой.
Процессоры «Острия копья» использовали первый отряд чтобы заманить врагов в ближайшие непроходимые леса, и в первую очередь расправлялись с Быками, которые отличались слабой манёвренностью и защитой, хоть и были хорошо вооружены. Затем настал черёд Серых Волков и Львов, останки которых постепенно превращались в горы. В лесу было много помех, и медленно адаптирующиеся к новой обстановке Львы не могли проявить там свою манёвренность, да и зона их обстрела значительно сужалась. Из-за отсутствия свободного пространства Легиону приходилось делиться на мелкие группки, и его подавляющее численное преимущество переставало играть какую-либо роль.
Со стороны казалось, что процессоры уже давно привыкли к подобной тактике, однако на самом деле это было не так. Джаггернаут Сакуры едва успел разминуться со снарядом, отступил в сторону леса и теперь на всех парах мчался ко Льву, целясь в его левый бок.
Лена вздрогнула. С расположением Льва было что-то не так. Судя по позициям остальных вражеских машин, его там не должно было быть. Львы всегда располагались так, чтобы иметь возможность прикрывать друг друга, а из этой точки это сделать невозможно.
Лена торопливо проверила маршрут по карте местности.
«Да ведь это… надо сообщить Сакуре, она ведь ничего не знает!»
— Туда нельзя, Сакура!
— А?
Слишком поздно.
Точка Сакуры на радаре неестественно застыла.
— ...Это что, болото?! — крикнула Кайе и потрясла головой из стороны в сторону, чтобы сфокусироваться — перед глазами всё плыло. Из-за резкой остановки её джаггернаут накренился вперёд и наполовину погряз в земле двумя передними конечностями. В темноте леса маленькое болотце было похоже на луг. Худшего места для джаггернаута с его большим давлением на землю и представить нельзя.
«Если сдам назад, получится выбраться».
Она сжала оба рычага управления…
— Сакура, уходи оттуда!
Услышав Шина, она подняла голову. Оптический сенсор повернулся вверх вслед за направлением её взгляда.
Прямо перед ней стоял Лев.
— ...Ох!
Она находилась в пределах минимальной дальности поражения, и Лев занёс над ней свои передние конечности. Он действовал хладнокровно и безжалостно, как отлаженный механизм, перемалывающий своих жертв, оставаясь глухим к их мольбам.
— Нет…
Её слабый голос был похож на плач маленького ребёнка.
— Я не хочу умирать…
Огромные конечности Льва, способные легко перенести груз весом 50 тонн, с грохотом нанесли удар параллельно земле.
Откидывающийся фонарь кабины джаггернаута отличался слабыми креплениями и легко отлетал под воздействием большой силы — унося с собой то, что находится внутри кабины. За эту особенность процессоры с презрением прозвали его гильотиной. И сейчас она сработала.
Что-то круглое упало на землю с глухим стуком и исчезло в тени деревьев.
Секунда ошеломлённого молчания, и ярость вместе с горем сплелись в одно целое.
— Сакура?!.. Твою мать!!!
— Могильщик, я отправляюсь её забрать. Дайте мне минуту! Я не могу оставить её там!
Голос Шина был абсолютно спокоен. Спокоен как заледеневшие глубокие воды озера зимней ночью:
— Нельзя, Снежная ведьма... Это ловушка. Там засада.
Убивший Кайе Лев всё ещё прятался где-то поблизости. Это стандартная стратегия, которой изначально пользовались снайперы — раненый или погибший становится приманкой, а подоспевшие к нему бойцы расстреливаются.
Анжу всхлипнула и яростно ударила по приборной панели, отозвавшейся глухим стуком. Выпущенный ею 57-мм фугасный снаряд взорвался и окутал пламенем Сакуру и ближайший к ней участок леса. Хотя бы так.
— Сакура погибла. Фавнир — на помощь 4 отряду. Врагов осталось не так много. Оплакивать утрату будем потом, а сейчас нужно взять себя в руки.
— Так точно.
В ответе слышалось негодование, но никто ему не поддался. «Восемьдесят шесть» давно привыкли к тому, как товарищи погибают у них на глазах или на экране радара, когда точка союзника внезапно сменяется надписью «сигнал потерян». Горевать нужно после боя, иначе тоже погибнешь — это правило помогало отбросить чувства и сохранить так необходимый в такие моменты холодный рассудок. Это мышление не человека, но боевой машины, и только оно помогало выжить в таком безумии как война.
Остановившиеся на мгновение четырёхлапые пауки снова двинулись в лесную чащу с жутким металлическим лязгом.
Вокруг царила загробная тьма, и они крались в ней как скелеты, жаждущие задушить новую жертву, чтобы отправить её вслед за погибшим товарищем.
А вскоре после этого войска Легиона были буквально уничтожены.
Им не дали отступить.
Лена чувствовала, как сильна была воля оставшихся процессоров, и тоска клещами сжала её сердце.
В её памяти всплыл вчерашний — подумать только, это было всего лишь вчера — разговор о звездопаде и свои собственные горделивые слова. Раскаяние охватило её.
«Если бы я нашла карту раньше...»
«Если бы я успела предупредить...»
— Операция завершена… Всем членам эскадрона — хорошая работа.
Ей никто не ответил. Каждый сейчас переживал своё горе.
— То, что случилось с Сакурой… Мне жаль. Если бы я лучше сработала…
Секундная пауза.
На той стороне парарейда воцарилась пугающая тишина.
— ...Жаль?
Это был Смеющийся лис. Его голос был тих, но в нём слышались визгливые нотки, как будто он пытался сдержаться перед неминуемым взрывом.
— За что тебе жаль? Одна свинка погибла или две — какая тебе разница, если уже дома за ужином ты об этом забудешь? Сладкий голосок и пустые слова!
Какую-то секунду она не могла понять смысл сказанного.
Лена оцепенела, а Лис всё говорил и говорил, то и дело набирая воздух, чтобы продолжить. Он больше не скрывал своей ненависти, и слова его были безжалостны.
— Мне тут стало скучно, так что я решила поиграться в святую, это ведь так весело, буду единственной, кто не относится к вам как к свиньям, воплощением добродетели, чести и милосердия, и даже общаться буду с вами тогда, когда мне вздумается! А теперь послушай, что я скажу. У нас здесь прямо сейчас погиб друг. И в такой момент от твоего лицемерия всех тошнит, ты поняла?
— Ли…
Лицемерие?
— Или что? Ты думаешь, нам плевать на смерть друга?.. Ах, ну да, чего же можно ждать от «восемьдесят шесть», они ведь не такие замечательные люди как вы, да и не люди вообще, а свиньи, да?!
— Не…
От неожиданности голова Лены словно опустела.
— Неправда! Я не!..
— Неправда? Что неправда? Вы забросили нас сюда и заставили сражаться, используете нас как оружие, в то время как сами уютненько расположились за стеной и воображаете себя высшими существами! Вы с невозмутимым лицом наслаждаетесь тем, что с нами происходит — если это не свинское обращение, то что тогда?!
Парарейд передавал эмоции процессоров.
Несколько человек оставались равнодушными, а от остальных, включая Смеющегося лиса, исходил холод — от одних больше, от других меньше. Холодная ненависть, презрение или отчаяние.
— Ты ни разу не называла нас «восемьдесят шесть»? Ну да, в открытую не называла разве что! «Защита своей страны — гордая обязанность гражданина, нужно об этом помнить»! Это что такое?! Надеешься, что мы будем воевать за вас? Вы спрятались и силой заставили нас сражаться! Сколько миллионов человек вы убили за эти 9 лет?! Думаешь, что ежедневных добреньких речей достаточно, чтобы мы поверили, что ты по-человечески с нами обращаешься? И это пока люди продолжают гибнуть! Да ты…
И тут он безжалостно высказал свой последний довод.
Она думала, что общается с ними на равных, как с людьми. Но Лис привёл окончательное доказательство того, что это было иллюзией, и они оставались для неё свиньями:
— Ты даже ни разу не поинтересовалась, как нас зовут!
Лена охнула.
Попыталась вспомнить и застыла в ошеломлении. Он прав. Она не знала. Не спрашивала. Ни у Могильщика, ответившего ей первым, ни даже у Сакуры, которая общалась с ней охотнее всех. Конечно, своё имя она тоже никому не называла. Куратор Один. Человек, который руководит процессорами и наблюдает за ними.
Если бы они договорились обращаться друг к другу по позывным, это было бы другое дело, но она ничего у них не спрашивала, и это было непростительным оскорблением.
Всё это время она спокойно обходилась без их имён. Её ни разу ничего не смутило.
«Со скотом нужно вести себя соответствующе».
Так ей говорила мать, и так она себя вела до этого момента. Разница между ними была только в том, что Лена не произносила этого вслух…
Она тряслась всем телом. Слёзы лились из её глаз, и она крепко прижала обе ладони ко рту, чтобы никто не услышал её жалких завываний. Она бездумно и не стыдясь унижала людей, и от этого внутреннего уродства становилось страшно.
Оборотень — хотя нет, какой-то молодой человек из Колората, имени и лица которого она не знала — тихо вмешался в ссору:
— Сео.
— Райден! Ты что, защищаешь эту белую свинью!..
— Сееео.
— ...Я понял.
Смеющийся лис умолк и резко отключил парарейд.
Оборотень глубоко вздохнул, словно избавившись от накопившихся чувств, и обратился к ней.
— Куратор Один. Прошу отключить парарейд.
— Оборотень, я…
— Битва окончена. Контролировать нас ты больше не обязана… Смеющийся лис перегнул палку, но у нас сейчас и впрямь нет никакого желания вести светские беседы.
Он говорил отстранённо и без намёка на обвинения, но Лене от этого было ещё хуже.
Он не винил её. Не винил, потому что смирился. Смирился с ролью свиньи в человечьем обличье, которая глуха ко всему, что ей говорят, и только делает вид что понимает сказанные другими, и даже ей, Леной, слова.
— ...Простите, — ответила она наконец дрожащим голосом и, после недолгой паузы, выключила парарейд. Ей так никто и не ответил.
После того, как куратор отключила связь со всем отрядом, Сео почувствовал себя ужасно.
Спустя некоторое время с ним связалась Анжу.
— Сео-кун…
— ...Я знаю, — просопел Сео. Тон собственного голоса показался ему детским, и он раздражённо выпятил губу.
— Я понимаю твои чувства, но это было чересчур. Как бы ты ни был прав, нельзя было так говорить.
— Я понимаю… Прости.
Он понимал. Они все согласились, что подобного допускать нельзя, а потому договорились молчать. Он помнил об этом ещё перед тем как начать говорить, но не смог сдержаться.
Он высказал всё что хотел, самыми грубыми словами из тех, что только мог придумать, но это не только не помогло успокоиться, но ещё больше распалило его. Он был готов броситься даже на своих товарищей, хоть они и не были виновниками его гнева и никого дороже у него не было.
Он нарушил договор. Такой важный договор, и всё из-за этой белой свиньи.
Но по-другому он не мог.
— ...Командир?
— ...Аа.
Он снова вспомнил ту широкую спину.
Это был командир его первого эскадрона, куда он попал в 12 лет.
Командир был большим весельчаком, и все его презирали. Сео тоже ненавидел его тогда.
Именно от него Сео унаследовал свой позывной. На джаггернауте командира, прямо под фонарём кабины, был нарисован весёлый смеющийся лис, и сколько Сео ни пытался перерисовать уголки его рта своей тогда ещё неопытной рукой, ему это не удавалось, и в конечном итоге улыбка лиса превратилась в ехидную ухмылку.
Эта белая свинья, напоминавшая ему командира своей весёлостью, корчила из себя святую благодетельницу и притворно оплакивала гибель Кайе. Сео не мог оставить это просто так.
И всё же, высказав куратору всё что думает, он ощутил раскаяние.
— ...Прости, Кайе.
Он посмотрел на горящие останки джаггернаута Сакуры и опустил глаза. Сео давно привык к тому, что его друзья гибнут, как и к тому, что он не может выкопать для них могилу или забрать их тела.
— Я вёл себя как свинья и оскорбил твою смерть.
Ты многое пережила. И до конца держалась с честью, не проронив ни слова жалобы.
В те дни, когда кто-то погибал, все солдаты разбредались или разделялись на группки чтобы тем или иным образом оплакать утрату, а потому вечером комната Шина пустовала.
Могильщик сидел за столом, на который падал холодный голубой свет звёзд и луны — свет в комнате был выключен за ненадобностью. Кроваво-красные глаза Шина были закрыты, но тихий стук в окно заставил его снова открыть их.
Под окном барака обнаружился Файд — он застыл, выдвинув телескопическую конечность до уровня второго этажа, на котором находилась комната. В манипуляторе на конце конечности был зажат металлический обломок толщиной не более нескольких сантиметров.
— Спасибо.
— Пи.
Шин взял обломок, и Файд, мигнув оптическим сенсором, с лязгом развернулся. Теперь его задача заключалась в том, чтобы отнести собранные останки — а он был загружен по максимуму — в регенераторную печь на автоматическом заводе.
Стоило только Шину положить обломок на заранее подготовленную ткань, как его парарейд включился.
Он успел протянуть руку, чтобы развязать завернутые в ткань примитивные инструменты, но на секунду застыл и поднял бровь. Синхронизация произошла только с ним одним, никто на базе больше не был на связи.
— ….
Парарейд работал, но никто ничего не говорил, и Шин, печально вздохнув, решил начать первым. На той стороне чувствовалось отчаяние.
— Вам что-то нужно, Куратор Один?
Он ощущал, как её плечи задрожали, но она так ничего и не ответила. Решив не нарушать нерешительного молчания, Шин равнодушно ждал, пока она что-нибудь скажет.
Он возобновил прерванное занятие, и прошло уже немало времени, когда девушка-куратор наконец боязливо ответила.
Она заговорила тоненьким голосом, словно опасаясь получить грубый отказ, а Шин слушал, не прекращая работать.
— Мм…
«Если откажется, то сразу отключусь».
Лена включила парарейд с этой мыслью, но, наткнувшись на привычно холодный голос, испугалась.
Она много раз собиралась с духом, чтобы что-то сказать, и в конце концов выдавила из себя:
— ...Мм, Могильщик. Вы сейчас не заняты?..
— Нет. Можете говорить.
Он ответил тихо и спокойно, ничего не выражающим тоном.
Лена впервые подумала, что он так говорит не из присущей ему сдержанности, а потому, что он равнодушен к ней.
У неё снова будто что-то сжалось внутри, но она взяла себя в руки и попыталась извиниться.
На самом деле, в этом тоже была трусость.
С самого начала она собиралась попросить прощения у них всех, но Смеющийся лис или Оборотень вряд ли стали бы её слушать, так что она так и не осмелилась связаться с ними.
— Простите. И за то, что произошло днём, и за всё до этого. Мне правда очень стыдно… Я…
Её руки крепко сжали колени.
— Я Лена. Владилена Миризе. Уже поздно для представлений, но… Не могли бы вы сказать мне своё имя и имена ваших товарищей?..
Наступило молчание.
Лене было не по себе. Далёкий неразборчивый шум только подчёркивал наступившее безмолвие.
— ...Если вас задели слова Смеющегося лиса, то…
Абсолютное равнодушие. Он словно излагал сухие факты.
— ...то сообщаю, что в этом нет необходимости. Это не то, чего все хотели бы. Не вы создали ту ситуацию, в которой мы находимся, и не в ваших силах её изменить, я это понимаю. Незачем принимать близко к сердцу обвинения в том, что вы не сделали того, чего сделать не могли.
— Но… я проявила неуважение, когда даже не попыталась узнать ваши имена.
— В этом тоже не было необходимости. Как вы думаете, почему в парарейде, который не может быть перехвачен Легионом, официально используются только позывные, а личные данные процессоров относятся к секретной информации?
Губы Лены стянулись в ниточку. Ответ был неприятным, но очень простым.
— Потому что кураторы не должны видеть в процессорах людей.
— Верно. Большинство процессоров погибают, не продержавшись и года. Куратор в одиночку не сможет выдержать такое количество смертей — отсюда и это правило.
— Но это трусость! Я…
Она заметила, что перешла на крик, и понизила голос.
— Я тоже была трусом… Но больше быть им не хочу. Если вы не против, то… может, сообщите мне имена?
Шин удивился такой упёртости и опять вздохнул.
— ...Погибшую сегодня Сакуру звали Кайе Тания.
— !
Через парарейд донеслось ликование, но затем куратор, видимо, вспомнила, что это имя только что погибшей девушки, и успокоилась. Шин продолжил называть имена друзей — на фоне оживления с той стороны его голос звучал особенно холодно:
— Заместитель командира Оборотень — Райден Шуга. Смеющийся лис — Сеото Рикка. Снежная ведьма — Анжу Эма. Стрелок — Крена Кукумира. Чёрный пёс — Дайя Ирума…
Он перечислил 20 имён, после чего куратор подвела черту:
— Я — Владилена Миризе. Можете звать меня Лена.
— Да, вы уже говорили… А звание?
— А, точно. Майор. Только начинающий, правда…
— Тогда я буду звать вас майор Миризе. Если вы не против.
— ...Ну…
Шин по-прежнему общался с ней только как со старшим по званию, и Лена печально улыбнулась.
А потом внезапно спросила:
— Сегодня, по-видимому, никого нет… Что вы делаете?
Шин помедлил.
— Имя.
— А?
— Я сохраняю имя Кайе… Ведь нам, «восемьдесят шесть», не положены надгробия.
Он взял маленький кусок металла и посмотрел его на свет — тонкий алюминиевый сплав пропускал голубое лунное мерцание. На прямоугольной поверхности можно было рассмотреть полное имя Кайе — Шин вырезал его инструментами — и покрытую тонким слоем красной и чёрной краски надпись на её родном языке — «Kirschblüte*», под которой был нарисован цветок сакуры с пятью лепестками. Это был фрагмент обшивки её джаггернаута.
— В моём первом эскадроне мы с сослуживцами давали друг другу обещание. Когда кто-то погибал, мы забирали обломок его джаггернаута, вырезали на нём имя погибшего и носили этот обломок с собой. Таким образом последний выживший мог вести за собой всех остальных, пока его путь не подходил к концу.
На самом деле, найти хотя бы один фрагмент джаггернаута погибшего в большинстве случаев было невозможно. Тогда в ход шли любые куски металла или дерева, которые оказывались под рукой. Имена на них нацарапывались гвоздями, и они становились единственными доказательствами существования погибших.
Всё изменилось только благодаря Файду — он хорошо запоминал детали корпусов и умел находить нужные обломки. Если это было возможно, он старался приносить те фрагменты, на которых был нарисован знак с позывным.
Шин хранил все собранные обломки с именами в кабине своего джаггернаута. Сначала туда попали товарищи из его первого эскадрона, а затем и из всех остальных. Он держал данное им обещание.
— Я всегда оставался последним. Поэтому я обязан вести их за собой. Все, кто сражался бок о бок со мной и погиб, будут рядом, пока мой путь не завершится.
Невозмутимость его голоса поразила Лену до глубины души.
Она поняла, что ошибалась, и он так говорит совсем не потому, что ничего не чувствует.
Её вдруг обожгло чувство стыда.
Смерть повсюду, множество смертей — и он молча принял их все. Он нёс их на своих плечах, не показывая печали, словно так и должно быть.
Сегодня днём погиб один человек, и она только и делала что плакала, не желая смотреть смерти в лицо, и для всех остальных, молча несущих бремя смертей своих друзей, это наверняка выглядело отвратительно.
— И сколько примерно их сейчас?..
— 581. Включая Кайе.
Он ответил быстро, без запинки, и Лена прикусила губу. Сколько человек погибло за всё время под её руководством? Она не могла сказать. Гораздо меньше, но точного числа она не знала.
— ...Потому вас и называют Могильщиком, да?
— В том числе и поэтому.
Он тихо хоронил своих товарищей сотнями. Вместо запрещённых могил — маленькие алюминиевые надгробия, хранящие память о погибших.
Неудивительно, что его так любят. Он добр, этот юноша по имени Могильщик.
Подумав об этом, Лена широко раскрыла глаза.
— Могильщик…
В том, что он не замечал, как к нему обращаются, крылась сама суть Шина — он был абсолютно безучастен ко всему, будь то Лена или он сам.
— По-моему, я ещё не слышала вашего имени…
Шин моргнул. Куратор наверняка подумала, что он не захотел ей представляться, но это было не так. Он попросту забыл.
— Прошу прощения. Шин’эй Ноузен.
Шину было всё равно, как к нему будут обращаться. В конце концов, что имя, что позывной — это просто набор символов, различающихся только по сфере употребления. Однако его короткий ответ вызвал бурную реакцию — Лена ахнула и подняла глаза.
— Ноузен?!.. — поражённо повторила она.
Бах! На её стороне будто бы упал стул или что-то похожее. Судя по всему, она внезапно встала.
— Быть может, вы знаете кого-нибудь по имени Шорей Ноузен?! Позывной Дуллахан, на джаггернауте нарисован безголовый всадник-скелет!..
Шин немного округлил глаза.
†
— Полетим на фронт, Лена. Посмотрим на всё, что там происходит.
В тот день полковник регулярной республиканской армии Вацлав Миризе вместе с десятилетней дочерью направил разведывательный самолёт в сторону фронта.
— ...Папа, ты же уже видел войну?
— Да. И не только войну, но и ещё более страшные вещи, которые она приносит.
Срок службы Вацлава уже подходил к концу, и пока он вместе со своими солдатами яростно сражался и защищал свою семью и соотечественников, горячо любимая родина разрабатывала позорные законы, оскорблявшие честь военнослужащего.
Часть из тех, кого они должны были защищать, перестали считать людьми, изгнали, заперли и заставили воевать.
Он до сих пор не мог забыть тот случай в маленьком городишке.
Регулярная армия была уничтожена, и её в спешке заменили людьми, которые потеряли свою предыдущую работу по собственной глупости или жестокости. Им не хватало подготовки, а своим первым долгом они считали отправку таких же обычных людей на фронт под дулом ружья.
И без того невысокая мораль в военных рядах быстро упала, и всюду начали процветать дезертирство и насилие.
Он помнил. Помнил, как на глазах у двоих детей убили их родителей — под шуточки и издевательства.
Он никогда не сможет забыть горестный плач старшей девочки и заплаканное лицо с застывшим взглядом младшей.
Эти дети никогда не простят Альб и Республику.
— ...С этим надо покончить. И как можно скорее…
Самолёт неспешно летел дальше. Вацлав хотел показать маленькой дочери мир за стеной.
Жители первого района почти никогда не выходят за стену. Самолёт пересёк самые отдалённые районы, с их заводами на холмах и солнечными, геотермальными и ветряными электростанциями, разбросанными по равнинам и лесам, и Лена восторженно рассматривала величественную Гран-Мюр, напоминающую горную гряду. Вскоре под ними раскинулись залитые вечерним солнцем равнины, а среди них — безжизненный концентрационный лагерь, представляющий из себя кучу потрёпанных бараков, окружённых колючей проволокой и минным полем. При виде его Лена помрачнела и затихла.
Взглянув на дочь, завороженно смотрящую в окно, Вацлав улыбнулся. Смышлёное дитя. Ей не нужны пространные объяснения — она учится, глядя на всё собственными глазами.
Забирать в личное пользование военный самолёт и перевозить на нём гражданских было явным нарушением армейских правил, но Вацлава это не волновало. Всё равно современная республиканская армия сплошь состояла из бездарей, которые были не прочь поиграть в азартные или компьютерные игры во время работы, а в свободное время не интересующихся ничем, кроме алкоголя и женщин.
— Нельзя ли пролететь немного за фронтовую базу, а потом уже повернуть? Я хочу и поле боя показать, — сказал Вацлав пилоту. Тот, не скрывая удовольствия, кивнул — обычно ему не доводилось летать дальше 85 района, но в этот раз он получил разрешение на дальний перелёт.
— Так точно, полковник… Но там сейчас действует запрет на пролёт транспортных судов.
— Ну и что с того. До зоны боёв мы не долетим, а учитывая текущую скорость, приземлиться удастся только поздно вечером. Легион в это время бездействует.
Машины Легиона сохраняли активность только днём — это было связано с тем, что для передвижения им необходима электрическая энергия. Обычно они использовали энергопакеты, которые производились на электроустановках глубоко в тылу, но в таких чрезвычайных обстоятельствах, как сейчас, пакеты быстро закончились, и каждая машина пользовалась собственными складными солнечными панелями. Поскольку ночью вырабатывать энергию было невозможно, машины старались избегать стычек по вечерам — лишение возможности двигаться делало их лёгкой добычей.
По правде говоря, он хотел показать Лене и бои с их жестокостью…
Вацлав смотрел на маленькую спинку дочери и печально улыбался, думая о том, не подвергает ли её жизнь опасности.
Но об одном Вацлав забыл.
Или он думал, что на поле боя могут гибнуть только «восемьдесят шесть»?
Он забыл о причине, по которой окружённая Республика не могла вести переговоры с другими странами, так же как не могла проводить удары с воздуха.
Дикобразы.
В самом начале войны они наводнили все районы Республики и полностью уничтожили её авиацию. Это были зенитные автономные вооруженные машины, напоминающие гору игл. Они скрывали своё присутствие при помощи бабочек-глушилок.
В чёрном ночном небе, скудно освещаемом живущими снизу людьми, с оглушительным грохотом расцвёл алый взрыв.
Они попали в двигатель под левым крылом. Из самолёта вырвался хвост дыма, он накренился и устремился к земле.
Это заметил командир одного из эскадронов, вышедший в вечерний патруль.
— ...Глянь, там самолёт-разведчик только что…
— А? Аа, не обращай внимания, Дуллахан. Это наверняка тупые свиньи снова вылетели полюбоваться на достопримечательности. Для нас, «восемьдесят шесть», смерть белых свиней — как праздник.
Но командир уже закрыл кабину и запускал двигатель. Красные, как кровь, волосы. Очки и прячущиеся за ними чёрные глаза.
— Эй, Дуллахан…
— Я пойду на помощь… А вы продолжайте патрулирование.
Она открыла глаза и увидела море огня.
Опершись двумя руками, Лена приподнялась, села и отстранённо осмотрелась.
Всё горит. Папа тоже обгорел и теперь лежит неподвижно. Выше груди от него ничего не осталось.
Откуда-то послышался громкий крик, и через узкий проход в огне выползло оно.
Гигантское серебряное чудовище возвышалось над ней, словно гора, и на его боках плясало тусклое отражение полыхающего вокруг пламени.
Алый стеклянный глаз угрожающе поблёскивал. Расположенный сзади универсальный пулемёт отливал зловещим тёмно-серым цветом. Чудовище было похоже на какое-то насекомое, и его лапы проворно передвигались под абсолютно неподвижным корпусом — оно словно скользило по земле, и от этого становилось жутко.
На пути монстра возник пилот. Он издал неразборчивый крик и принялся беспорядочно обстреливать его из автоматической винтовки, удерживая её у бедра. Большинство пуль проходили мимо, а редкие попадания только высекали искры из обшивки, и Муравей даже не обращал на них внимание. Спокойно приблизившись, он сделал лёгкий взмах передней конечностью. Верхняя половина пилота взмыла в воздух — как в какой-то ужасной комедии — а нижняя, выпустив столбик крови, рухнула на землю.
Оптические сенсоры Муравья повернулись, и Лена увидела в них своё отражение.
В тот момент она буквально окаменела от беспомощности.
— ...Если кто-то выжил, закройте уши и лягте лицом на землю! — раздался едва различимый за помехами голос из сломанного громкоговорителя.
А затем из-за стены пляшущего пламени выпрыгнул четырёхлапый паук. Чернота ночного неба и алый огонь сомкнулись за ним.
В её памяти навсегда отпечатался его знак — безголовый всадник-скелет.
Он направил два передних тяжёлых пулемёта на Муравья и открыл огонь. От рёва стрельбы лопались барабанные перепонки.
Пулемётные очереди бурей обрушились на Муравья; по сравнению с этим оружием, способным превратить в щепки хоть бетонную стену, хоть бронированный танк, пехотная автоматическая винтовка казалась не более чем детской игрушкой.
Слабая броня Муравья разлеталась на куски, и в конце концов он затих, превратившись в груду металлолома.
Голова Лены жутко гудела от стрельбы, и она с опаской поднялась. Четырёхлапый паук, громко лязгая тяжёлыми конечностями, подошёл прямо к ней.
— Ты в порядке?
Услышав человеческий голос, она испугалась и, ничего не ответив, съёжилась. Корпус паука раскрылся, как пасть, и его передняя часть откинулась назад. Изнутри поднялась человеческая фигура.
У неё были кроваво-красные волосы и очки в чёрной оправе. Это был юноша лет двадцати, щуплый, интеллигентного вида.
Спасшего Лену «старшего братика» звали Шорей Ноузен.
Они находились у входа в здание, где было много механических пауков — братик называл это место «базой». На небе мигали звёзды, и их было так много, что они могли осветить землю внизу — такого в первом районе никогда не увидишь.
На «базе» было много других людей, но братик запретил ей далеко уходить, так что она к ним не приближалась. Она понимала, что за ней с подозрением наблюдают на расстоянии, и от этого было немножко страшно.
Братик назвал ей своё имя, и Лена удивлённо моргнула. Оно показалось ей совсем чужим и непривычным.
— ...Какое странное имя.
— Да. Это имперская фамилия, её носит только семья моего отца. Да и имя редкое.
Грустно улыбнувшись, братик пожал плечами.
— Можешь звать меня Рей, а то полное имя слишком сложно выговорить. Для нашей семьи оно вполне обычное, но республиканцы к нему не привыкли.
— А ты не республиканец?
— Родители из империи, а мы с младшим братом родились в Республике… Кстати да, у меня есть младший брат. Примерно одного возраста с тобой. Он уже наверное большой стал…
Рей улыбался, но казался очень грустным. Он смотрел куда-то вдаль, словно погрузившись в тёплые, но горькие воспоминания.
— Вы с ним не видитесь?
— ...Нет. Я пока не могу вернуться.
Лена тогда ещё не знала, что за всё время службы «восемьдесят шесть» полагается всего один день отдыха.
«Ты проголодалась?», — спросил братик, но Лена не чувствовала голода, хоть и не ужинала. Она покачала головой, но Рей, нахмурившись, угостил её горячим жидким шоколадом, посчитав, что от сладкого она точно не откажется.
Для такого места это было невиданным гостеприимством, и даже маленькая Лена это понимала.
— ...Отец…
— М?
— Он говорил, что мы делали ужасные вещи с Колората. Почему ты меня защитил, ты ведь тоже из них?
Настолько прямой и сложный вопрос заставил Рея нахмуриться. Взрослые всегда делали такое лицо, когда хотели ответить ей правду.
— ...С нами и впрямь ужасно обращаются. Лишают свободы и оскорбляют наше достоинство. Этого никто не простил, да и нельзя такое прощать. К нам относятся не как к людям или гражданам, а как к дикарям, глупым и жестоким свиньям.
В его чёрных глазах на мгновение вспыхнула холодная ярость. Он отпил из своей кружки.
— И всё же мы остаёмся гражданами Республики, мы здесь родились и выросли.
Он говорил тихо, но решительно.
— Сейчас нас не признают, но это всего лишь ещё один повод, чтобы это доказать. Защита своей страны — это гордая обязанность гражданина. Поэтому мы и сражаемся. Сражаемся и защищаем. Доказываем это на деле… Разве можно уподобляться тем бездарям, которые только и делают что говорят?
Лена несколько раз моргнула. Сражаться. Чтобы защищать. Чтобы доказать. Но те монстры были такими большими…
— Тебе не страшно?...
— Страшно. Но если не сражаться, мы не выживем.
Рей пожал плечами, улыбнулся и вдруг поднял глаза к звёздам.
Бархатно-чёрное ночное небо было сплошь усыпано звёздной пылью. Звёзды перемигивались и как будто звенели, но на самом деле вокруг стояла ужасающая тишина. Тёмные участки неба казались бесконечно глубоким и мрачным небытием.
Улыбка исчезла с его лица, а с губ сорвались слова — искренние, как молитва.
— Я не могу умереть. Я не имею на это права. Я должен выжить, чтобы вернуться к брату.
†
Лене исполнилось 16, но она помнила эти слова и лицо Рея так, словно это было вчера.
Вот почему, услышав ту же фамилию, она так переполошилась, что вскочила с места. Стул повалился набок, чайная кружка разбилась, но она даже не заметила этого.
Как Рей и говорил, его фамилия была настолько редкой даже в империи, что Лена за всё это время так ни разу никого с ней и не встретила. Ноузен. Они точно родственники, а учитывая то, что Шину примерно столько же, сколько ей, он вполне может оказаться…
Шин наконец ответил.
В его голосе впервые за всё время послышались нотки только что пережитого шока.
— ...Мой старший брат.
— Ваш брат… Так…
Он хотел с ним повидаться, но не мог. Молился о том, чтобы вернуться…
Так вот что за младший брат у него был.
— Он говорил мне, что должен вернуться домой, что хочет встретиться с вами… Как он сейчас поживает?
Лену переполняли тёплые воспоминания и мысли, но Шин ответил ей привычно холодно:
— Погиб. 5 лет назад, на восточном участке фронта.
Вот оно как.
— ...Простите.
— Да ничего, — коротко ответил он. Как будто ему было всё равно.
Она вспомнила, с каким лицом Рей говорил о своём брате, и её охватили противоречивые чувства. Могильщик, конечно, привык к смертям, но за его равнодушным молчанием явно крылось что-то другое.
Она уже было хотела попрекнуть его за холодность, но Шин тихо промолвил:
— Вы раньше спрашивали, что я хочу делать после того, как уйду со службы.
— А?.. Аа, да.
— Сейчас я уже ничего не хочу, на службе или вне её. Но есть кое-что, что я сделать обязан… Я ищу своего старшего брата. Все эти пять лет.
Лена склонила голову. Странно, он же сказал, что Рея уже нет в живых.
— То есть… его останки?
Он слегка улыбнулся.
Хотя это было больше похоже на холодную ухмылку.
Жестокую, завораживающе острую и опасную, как ледяной меч. Безумную.
— ...Нет.
†
Наступил следующий день.
Посоветовавшись с Шином, куратор вскоре связалась со всеми процессорами, принесла им свои искренние извинения и спросила у каждого его имя. Сео было до жути неловко.
— ...Шин. Это было уже слишком.
— Ты сам уже наверняка пожалел. Не о том, что сказал, а о том, как сказал.
Сео старательно делал вид, что не смотрит на остальных. Его раскусили, и это немного раздражало.
Дайя улыбался, Анжу почему-то смотрела на него мягко и даже покровительственно, а Крена демонстративно отвернулась, словно показывая, что ей всё равно, и к обсуждаемой теме она отношения не имеет. И это при том, что тогда она разозлилась не меньше Сео, и если бы он смолчал, она точно высказалась бы вместо него.
— Значит, и к вам обращаться просто майор Миризе? Ну, наши имена вы уже и так от Шина узнали…
— Верно. Но я не слышала их от вас.
То есть пока она не получит от каждого разрешение, по именам обращаться не станет, даже если их знает. Ну и морока.
Шин сохранял молчание, Лена вела себя словно осознавший свою вину ребёнок, ожидающий наказания, и Сео всё это начало надоедать. Злится он или упрямствует — ему было всё равно, что о нём подумают.
— В первом моём эскадроне был командир…
Лена явно растерялась от такой резкой смены темы, но Сео продолжал.
— Вечно всему радовался как дурак и до одури сильный был. Бывший военный… Из Альб.
По парарейду донёсся короткий вздох.
— Чудак он был, пережил первую оборонительную войну, а потом добровольно вернулся на фронт — не нравилось ему, что одних только «восемьдесят шесть» туда отправляют. Никто ему прямо ничего не говорил, но за спиной все только и делали что костерили его. Я тоже его искренне ненавидел. Ну сами посудите: он пытался выдать себя за такого же процессора как мы, хотя на самом деле пришёл сюда по доброй воле. А у нас выбора не было изначально. Ну приехал он сюда, а если бы ему надоело, то он всегда мог вернуться за стену. Всех тошнило от его попыток подружиться. Мы делали ставки на то, когда ему уже надоест играть в сочувствие, и он домой вернётся.
— …
— Но мы ошибались… Командир так и не вернулся. Погиб. Отвлёк на себя огонь, чтобы других процессоров защитить.
Именно Сео довелось услышать его последние слова. Они отступали, оставляя командира впереди, и Сео оказался к нему ближе всех. Командир решил напоследок высказаться по радиосвязи — на удачу, просто потому, что было уже неважно, услышат ли его.
«Я знал, что вы меня ненавидите. Это вполне объяснимо, поэтому я ничего не говорил. Это нормально. Я приехал сюда не для того чтобы вам помогать или вас спасать. Я... я просто себя бы не смог простить, если бы вы тут сражались одни. Одна мысль об этом пугала меня. Я приехал на фронт только ради себя самого. Так что это нормально, что вы меня не простили. Не прощайте меня».
После этого его слова окончательно потонули в шуме помех, и связь прервалась. Сео понял, что командир на это и рассчитывал, потому и не стал использовать парарейд. Он приехал сюда с твёрдым намерением не возвращаться назад, он хотел умереть в бою.
Сео стало жаль, что ему не удалось узнать его получше, и он жалел об этом до сих пор.
— Я не хочу, чтобы вы вели себя как наш командир или что-то в этом роде. То, что вы Альба и сидите за стеной, означает, что мы не равны, и товарищем вы нам никогда не станете, вот и всё.
Высказавшись, он потянулся. Все его товарищи уже знали эту историю, и он сам прокручивал её в голове сотни раз. Теперь, когда прошло уже столько времени, она не могла его задеть.
— Ну что ж, на этом моё выступление на свободную тему окончено… А, меня зовут Сеото Рикка. Мне всё равно, как вы будете меня звать — Сео, Рикка, няшный поросёночек…
— А мне не всё равно. Простите, мне правда жаль за своё поведение до вчерашнего дня…
— Да уже нормально всё. Хватит извиняться.
— Тот хороший человек, которого упоминала Кайе… это и был этот командир, верно?
— Ну, не только он. Все его товарищи в своё время сражались до смерти.
Сражались с тем дерьмовым миром, который построили их соотечественники.
— …
Следующим представился Райден.
— Заместитель командира Райден Шуга… Я бы сперва извиниться хотел. Мы всё смеялись над твоими ежевечерними беседами — мол, корчит из себя святошу и такую же свинку, а сама по глупости не замечает, как свиньи на самом деле к ней относятся. Вот за это прошу прощения. Был не прав. И ещё…
Тёмные стальные глаза холодно прищурились.
— Как и сказал Сео, мы тебе ни ровня, ни товарищи. Ты просто дура, которая сидит где-то сверху и действует нам на нервы своими красивыми речами. При этом ты так упёрто продолжаешь это делать, что мне только смириться остаётся. Ты, видимо, таким образом свободное время убиваешь, но я лично советовал бы тебе прекратить. И должность куратора тебе не подходит… Увольняйся лучше.
Лена, судя по всему, улыбнулась.
— Ну, даже к убиванию свободного времени быстро привыкаешь, так что придётся вам и дальше диалоги со мной терпеть.
Райден ухмыльнулся. В его суровых, звериных чертах лица отразилось некое подобие дружелюбия.
— Да-а, дура ты, конечно, знатная… А, точно. Карту-то пришли. А то вчера ты была так занята своими слезами, что забыла.
Лена открыто рассмеялась.
— Пришлю прямо сейчас.
Шин рассеянно слушал разговор, как вдруг вспомнил о своей вчерашней беседе с Леной.
Шорей Ноузен.
Давно он не слышал этого имени.
И думал, что больше никогда не услышит. Он даже успел позабыть, что такое имя когда-то существовало. Шин ни разу не назвал его по имени, до самого конца.
Правая рука автоматически поправила шарф.
Старший брат.
↑От яп. kuroi, «чёрный».
↑От яп. shiroi, «белый».
↑От яп. nike, «два цвета шерсти».
↑От яп. chibi, «маленький», «малыш»
↑От нем. «Сакура»
