Том 9. Глава 5. И вслед за флейтистом в открывшийся вход с пляской ушел шаловливый народ

[П/П: Название главы отсылает на поэму «Флейтист из Гаммельна» Роберта Браунинга. Перевод Самуила Яковлевича Маршака.]

— Нет… Не может быть!..

Никто не мог винить Митихи, когда ее агрегат Хуалянь отступил в потрясении. В этот миг оружие сложили разом все Джаггернауты. Регинлейвы были связаны каналом передачи данных. Поэтому, пока держались неподалеку друг от друга, они могли обмениваться информацией даже под электромагнитными помехами. И вот члены ее батальона, столпившиеся рядом, и сражающегося вблизи батальона Рито получили эти кадры.

Кадры с трупом девочки внутри Льяно-Шу, которого только что уничтожил Хуалянь.

Они были убеждены, что эти дроны соединялись с основными фердресами Святой теократии. Небольшие размеры никак не наталкивали на мысль, что внутри может находиться живой человек. Но эта девочка — скорее всего, пилот. По искореженному телу они едва могли распознать человека, однако на частично разорванной голове виднелись две светлые косички.

Конечно, к такому жуткому зрелищу они были более-менее привычны. Джаггернауты, на которых они сражались с Легионом, по сути являлись ходящими гробами, потому «восемьдесят шесть» видели тела товарищей, разорванных танковыми снарядами, обугленных от противотанковых ракет или изрешеченных огнем тяжелых пулеметов.

Они слишком часто видели подобную трагичность, и предпочли бы никогда больше не видеть.

Их оцепенение вызвано не жутким состоянием трупа. Тело девочки слишком отчетливо напомнило им о прошлом.

«Восемьдесят шесть» застыли, в особенности потому, что сами воссоздали этот образ.

ᅠ

По каналу передачи данных кадры, едва минуя помехи, передались и Фрейе.

— …Боже мой.

Лена потеряла дар речи. Это уже слишком. Республика точно также обращалась с «восемьдесят шесть», и нынешняя ситуация повторяла прошлую настолько, что ей тяжело было в это поверить.

Оружие — как заверялось, беспилотные дроны — на самом деле управлялось людьми. Детьми.

Бывает ли что-нибудь более абсурдное?

Поздняя Империя Гиаде была, насколько знала Лена, единственной, кому удалось разработать полностью автономную боевую машину. Даже в Объединенном королевстве, где изобрели модель Марианны, основу искусственного интеллекта Легиона, использовали Барушку-Матушку.

Святая теократия сильно отставала в технологическом развитии от этих двух стран, и поэтому не могло быть и речи, чтобы за последние одиннадцать лет они создали работающих дронов.

Но высота Льяно-Шу составляла всего-то сто двадцать сантиметров. Даже меньше, чем рост Фредерики. И Лена потому была уверена, что внутри там никого не могло быть.

Но будь пилот ребенком младше Фредерики, которая едва стала подростком, или Свенья, почти достигшая десятилетия…

— !..

Небольшие размеры объяснялись спешностью изобретения импровизированного фердреса.

— Они сделали их маленькими, потому что изначально планировали садить туда детей!.. Так можно уменьшить площадь и сохранить ресурсы! Это же… отвратительно! Они используют людей… детей как части дронов!..

ᅠ

Хилно равнодушно пожала плечами на обвинение Лены.

— Мы никогда и не утверждали, что Льяно-Шу — беспилотные дроны. И не солдату Республики, которая заклеймила «восемьдесят шесть» запчастями, критиковать нас.

— Не утверждали?! Вы же не можете просто… Вы же, ради всего святого, садите детей во фердресы!..

— У нас нет выбора… В Святой теократии почти не осталось взрослых солдат.

Все, кто следовал за ней. Штабные офицеры корпуса. Командиры дивизий, полков и батальонов. И пилоты других официальных фердресов, Фах-Марас тип 5. Все они…

— Почти все солдаты нашей страны — наши копья Бога, Тешат, как мы их называем — вымерли за одиннадцать лет войны.

ᅠ

Фредерика, сидя в тесном отсеке управления ногами Лебедя смерти, нахмурилась.

— Я не говорила об этом, потому что никто не спрашивал, Владилена. Никому не рассказывала: ни «восемьдесят шесть», ни Бэрнольту с Варгами. Я думала, это будет слишком неприятное открытие для всех вас.

ᅠ

Зайша горестно качнула головой, ее фиолетовые глаза Тирианов затуманились ненавистью. Она сидела в тесной, слабо бронированной кабине Алконоста, прячась в шпиле религиозного сооружения в городских руинах.

— Да… Принц Виктор приказал мне не упоминать об этом без нужды… Именно из-за столь кардинальных различий Его Высочество не смог прибыть в эту страну.

ᅠ

— Кровопролитие в Ноиря считается табу, — сказала Фредерика. — Поднять руку на себе подобных и пролить их кровь — несмываемый грех. Применимо это не только к Шекха, последователям веры Ноиря, но и Ауратам и людям Святой теократии. Никакого пролития крови язычников, людей других этнических групп и наций. Всякий находится под священной защитой Ноиря. Даже если кто-то — кто бы ни был — поднимет меч на Святую теократию, Шекха никогда не смогут ударить в ответ.

Но любой стране нужна армия, чтобы оберегать ее граждан. Сперва они нанимали людей из западных стран, но те, так или иначе, были чужеземцами, которые поставят свою родину превыше Святой теократии, и от того им не особо доверяли.

Святая теократия поняла, что армию необходимо организовать из своих людей. Тем не менее Ноиря — национальная религия. Все граждане соблюдали заповеди, и им воспрещалось проливать кровь других людей. И чтобы разрешить это противоречие, они решили следующее: солдаты, защищающие Святую теократию, не будут считаться ее гражданами. Теперь они — живое передвигающееся оружие, посланное земной богиней на защиту Шекха.

Так появились копья Бога: Тешат. Не люди, но божественное оружие. И пусть родились они в Святой теократии, к ним не применялись заповеди. Они не относились к Шекха, поэтому им разрешалось противостоять силовыми методами против любых захватчиков, не опорочив веру Святой теократии.

— Святая теократия рассматривает себя как святые земли. Земли, что не пятнают руку Божью кровью. Вот почему Объединенное королевство и бывшая Империя однажды назвали Святую теократию безумной страной.

ᅠ

— В Империи Гиаде, Объединенном королевстве Роа Грация и других милитаристических странах воинское мастерство было символом гордости. Они, вероятно, считали недопустимым учения Святой теократии, где армия — это грех. Республика Сан-Магнолия гордилась демократией, оборона страны рассматривалась как долг гражданина и символ патриотизма. Для тех тоже, вероятно, практики Святой теократии кажутся противоестественными. Наша страна не разделяет их видение войны, из-за чего мы оказались изгоями.

Безумная страна, Ноирянарусе. Хилно лишь по слухам знала, как остальными воспринимается Святая теократия. Сколько она себя помнила, дальний запад был отрезан от других стран Легионом и помехами поденков. И из-за этого их — а не Святой теократии — ценности казались Хилно странными.

— Но на этих землях… никто не считает принятые законы чем-то необычным. Здесь семья, в которой ты рождаешься, определяет твою специальность в будущем, брачные перспективы и все остальное, что касается жизни. Судьба решается в момент рождения. И поэтому дети, рожденные в мастерских Тешат, считают естественной жизнь в роли божественных копий.

Режим Святой теократии соотносил родословные с определенными физическими признаками с подходящими специальностями. И вот, чтобы поддерживать силу армии, тех, чьи качества больше подходили для солдат, периодически поставляли в «мастерские», в которых множество женщин из Тешат служили «оружейниками». В остальном же между семьями Шекха и мастерскими Тешат никакой разницы не было. Можно сказать, это своего рода особое соглашение.

— Мы действуем не так, как Республика, которая клеймила «восемьдесят шесть» скотом в человечьем обличье. В Тешат, может, и не видят людей, зато воспринимают как божественных посланников. К ним относятся с уважением и почтением в повседневной жизни. Те, кто становятся офицерами, занимаются дипломатией, и для этого им предоставляется высшее образование. Шекха не имеет никакой военной силы, так что, если бы Тешат оставались недовольны отношением к себе, мы уже давно могли бы восстать и свергнуть Святую теократию… Но ни мы, ни наши предки не были недовольны. Так было на протяжении веков…

В Святой теократии нет возможности свободно выбирать специальность. В стране не существовал сам этот концепт. И поэтому между гражданами и классом воинов Тешат разницы особой нет. Для других стран такая позиция была крайне необычна, но сами Шекха и Тешат не видели в подобном обращении ничего плохого.

Учитывая все вместе, таков результат образования. Образование, которое с одной стороны можно назвать промыванием мозгов.

И поэтому они не испытывали недовольства.

Десятилетняя война с Легионом привела к гибели большинства взрослых Тешат, и даже старейшин, то есть резервы. В этих условиях у Святой теократии не оставалось выбора, кроме как послать на передовую более юных Тешат, все еще проходящих боевую подготовку. И даже сейчас они не жалели о своем предназначении в жизни.

— …а потом предписание отменили.

ᅠ

С позиции Тешат из 3-го армейского корпуса жгучие слова Хилно граничили с осуждением. В частности, для офицеров управления, штабных офицеров и пилотов Фах-Марас старше ее самой.

Пилотами Льяно-Шу в основном являлись дети младше десяти лет. Но командовали ими все также юноши и девушки: в лучшем случае подростки или двадцатилетние. Во всем корпусе осталось всего несколько человек старше — остальные погибли. Одиннадцать лет битв с Легионом проредил их настолько, что они могли сгинуть в любой миг.

И им говорили, что такова судьба. Защищать невинных, незапятнанных избранных и подчиняться святым, их генералам. Слушая про эту судьбу, они с благоговением повиновались.

Следовали за юной святой, потому что вести их было уже ее судьбой.

И все же это предписание…

— С последним крупномасштабным наступлением в живых ниспосланных свыше остались лишь младенцы. И после стало ясно, что дни Святой теократии сочтены. Святые собрались обсудить решение, и они отказались от предписания. Они решили призвать Шекха, которые до того дня ни разу не сражались из-за судьбы.

…было отменено самой Святой теократией.

ᅠ

Хилно продолжала рассказывать, ее золотые, будто звезды, глаза горели божественной яростью, взгляд пылал неистовым пламенем. Она почти невольно взмахнула правой рукой: зазвенела связка колокольчиков на стеклянном жезле командира, зашуршала ткань рукава.

— Настаивая, что такова судьба Тешат, они подвели нас к грани исчезновения. Но когда подошел их черед ложиться на плаху, они заявили, что это не судьба привела их. Все говорили, будто богиней нам дарована роль жить на поле боя, пользовались этим предлогом, чтобы отобрать у нас все, а потом они осмелились отнять даже эту судьбу! РАСТОПТАТЬ ЕЕ!

Судьба лишила Хилно всего. Предназначение веками подталкивало поколения Тешат пятнать себя кровью и падать от мечей врагов вместо соотечественников.

У них оставалась только судьба жизни на поле боя. И даже слово «судьба» значило для них очень многое. Его вес был настолько велик, что кража всего воспринималась за нечто несущественное.

Но Святая теократия отказалась от судьбы. Отвергли, назвали бесполезной и сделали незначительной, будто ее можно отнять просто из прихоти. Они так сильно лелеяли собственные жизни, что после того, как оставили Хилно и Тешат только судьбу, вновь отняли абсолютно все.

— И это непростительно. Мы не будем терпеть. Не те из нас, у кого украли все во имя войны. Наша судьба биться до самого конца — единственное, что у нас осталось. Если они преуспеют в том, чтобы забрать и ее… тогда мы потеряем все в истинном смысле.

И раз…

И раз этот путь предполагал потерю всего…

— Пусть Святая теократия падет. Пусть все лишатся всего. Если они так держатся за свои жизни, пусть сгинут. Пусть война бушует вечность.

Пусть всякая надежда на выживание рассыплется.

Пусть протянутые руки спасения будут отсечены.

Пусть каждый потеряет все навечно.

— В этот раз отнимать будем мы.

Ради защиты того единственного, что у них осталось — долга солдата, — пусть даже оно ускользает от них. Таковая была их расплата стране, что вдохнула в них жизнь и дыхание войны, а потом отказалась.

Великое достижение, массовое самоубийство.

ᅠ

Зеркало разбилось.

Крену пробрала дрожь.

— Не за это…

Гордость сражаться. Гордость, за которую уцепились «восемьдесят шесть» после всех лишений. Они практически ничем не отличались.

Лишившись всего, кроме поля боя, они выживали в этом аду благодаря гордости, которая давала им суть, цель и личность. И им не было разрешено мечтать ни о чем другом.

Одинаковы даже до темного, смутного и невысказанного желания никогда не увидеть окончания войны.

Но какая бы схожесть между ними не пролегала, отличие все равно было.

— Дать всем погибнуть… не за это я…

Не этого она хотела. Хотя, возможно, когда-то и думала о таком.

Юная святая была одержима заблуждением, рожденном из гордости жизни на поле боя, где попросту не за что больше зацепиться. В результате она отбросила абсолютно все. Точно также поступила бы и Крена, если бы она по-настоящему желала лишь находиться на поле боя.

Другими словами, Хилно стала той, кем Крена могла бы стать. И от осознания Крена вздрогнула.

Благодаря этой истине она поняла — отчего не могла больше отрицать, — чего желала: отречься от будущего, пусть даже это разобьет его мечты.

— …Нет.

Она отчаянно замотала головой. Нет. Она этого не хотела. Может и желала когда-то, но теперь она не хотела, чтобы все сгинуло.

Она не хотела такое желать.

— Мы… Мы бы никогда не стремились к этому концу!..

ᅠ

— Не скажу, что не расчувствовался, но какое отношение вся эта история имеет к твоим нынешним поступкам? — прервал со вздохом Глайвиц разговор между Хилно и Леной.

Такого уровня эгоизма он уже вынести не мог. Если бы не возраст Хилно, он даже не захотел бы ей сочувствовать. Она действительно раненый несчастный ребенок. Но к чему эти театральные крики о шрамах и их демонстрация, будто попытка оправдания?

— Нам, военным Союза, честно скажу, нет никакого дела до всего того, о чем ты тут рассказала. Если вы хотите междоусобиц в Святой теократии, что ж, разорвите друг друга на части. Сама ведь сказала. Ты можешь собрать Тешат и возглавить восстание против своей страны.

Если они так нуждались в солдатах, что пришлось отправлять на поле боя детей, Святая теократия не сможет противостоять силам, восставших против них. На самом деле даже не нужно принимать активное участие в восстании. Достаточно просто позволить пройти Легиону, который низведет Святую теократию до пепла.

Но Хилно этого не сделала.

— Зачем вовлекать солдат Союза? Зачем вовлекать «восемьдесят шесть» — ребят, с которыми обращались также, как с вами? Зачем устраивать спектакль с требованием примкнуть к вам, а после делать вид, будто нас предала Святая теократия?

ᅠ

Хилно в любопытстве склонила голову. «Майор Гюнтер, кажется? Командир Свободного полка Мирмиколеон… Как может командир быть таким глупым?»

— Я ведь сказала: «Пусть все лишатся всего», разве нет?

Все. И всего. Он определенно не подумал, что она подразумевала не только Святую теократию.

— Если мы разорим нашу страну за то, что не хотим, чтобы у нас отнимали войну… в глазах остальных мы будем глупцами. Никто не станет оплакивать нас. Но «восемьдесят шесть» сочувствуют. Жалеют. И если они погибнут, все прольют слезы в знак уважения, не так ли?

Она слышала, что происходило в других странах после того, как раскрылись зверства восемьдесят шестого сектора. Республика, навлекшая трагедию на «восемьдесят шесть», получила, вероятно, несмываемое клеймо позора.

— Дети-солдаты, которых все жалеют, и которые отправились на помощь Святой теократии по доброте душевной. Но эта самая страна предала их, и они пали от мечей за сопротивление. Оставляет горькое послевкусие, не правда ли? Гнев вспыхнет в каждом, прольются горькие слезы, а вины Святой теократии не будет конца. Поистине приятная, идеальная трагедия, нет?

— Так ты сделала это, чтобы опорочить имя Святой теократии.

— Да. И еще…

Пусть Святую теократию возненавидят все.

Пусть их честь и достоинство сгорят дотла.

Пусть их нарекут предателями.

Пусть к ним потеряется всякое доверие и вера.

Пусть им никогда не помогут.

Пусть Легион поглотит их всех.

Пусть все боятся их предательства.

И… пусть Союз потеряет веру в своих людей.

— …если граждане Союза обвинят его режим за то, что принес в жертву детей-солдат, правительство вашей страны начнет опасаться предательства и будет медлить с правосудием… Другие страны потеряют силы для своей защиты, и после падут одна за другой.

Хилно говорила едва ли не с надеждой. Словно эти слова — мечтания. Будто девочка, что пытается воплотить желаемое будущее.

— И если это произойдет, настанет конец… Все человечество будет обречено на вымирание.

ᅠ

Спустя долгие секунды ошеломляющего молчания, Глайвиц вздохнул.

— …Незрелая позиция. Детская даже, я бы сказал.

— Ну, Лена уже догадалась, но они могут позже проверить коммуникационные записи, и с ними обелить Святую теократию, — признала Хилно.

Разрешение записывать Регинлейвами и Ванаргандами все происходящее обернулось против Хилно. Она буквально созналась в том, что лишь делала вид, будто Святая теократия хочет захватить солдат Союза. Если она хотела максимизировать потери, то не должна была щадить Лену и офицеров управления еще в тот момент в командном центре.

— Но любая жертва обернется тем же результатом… Если многие из «восемьдесят шесть» погибнут, а Союз таки обнаружит записи, остается искренне надеяться, что они поверят в сказанное. Как-никак для меня… — Хилно хихикнула. — …это звучит как весьма неубедительное оправдание.

ᅠ

Желание Хилно было настолько детским, что Лена не сдержала насмешку. Точно жестокая, безжалостная богиня с занесенным мечом суждения и порицания.

— Хилно. Вся задумка исходит из предположений, что после полного уничтожения экспедиционной бригады Союз будет слушать тебя.

Голос Хилно дрогнул от непонимания.

— Беспроводная связь на этом поле боя глушится.

— Глушится, да. Республика также была закрыта со всех сторон.

И как только Фредерика «увидела», она заговорила. Она использовала свою способность заглядывать в прошлое и настоящее любого, с кем однажды говорила, для наблюдения за продвижением 2-го армейского корпуса Святой теократии.

— Похоже, добрались, Владилена. Ожидаемая тобой кавалерия уже почти здесь.

По полю боя разнесся громкий голос. Он доносился не по радиосвязи, все еще заглушаемой, а из внешних динамиков. Подпорченный шумом попавшего под воздействие пепла и песка мембраны, в голосе, тем не менее, угадывался определенный тембр. Будто капающие в глиняный горшок капли воды.

— Говорит командир 2-го армейского корпуса И-Тафака, святой генерал Тотока.

Их группа все еще должна быть в пути. Он вещал через мощные динамики разведывательного агрегата, чье предназначение — психологическая война.

— Мы услышали заявление Союза и принимаем его. Мы положительно оцениваем вашу сообразительность и добрую волю, мудрая королева ударной группы.

У оцепеневшей Хилно перехватило дыхание.

— Почему?! Как мог Союз отреагировать так быстро?!

Хилно глушила только радиосвязь. Но Союз не раскрывал Святой теократии другую технологию. И раз Союз категорично настаивал на том, чтобы держать эту информацию в секрете, Лена предположила, что за осторожностью есть какая-то причина. Как итог, она ничего не рассказывала Хилно, даже когда та с добротой отнеслась к ней.

Им также запрещали раскрывать способность Шина и существование Сиринов. Вик, принц Объединенного королевства, в операции не участвовал, вместо него отправили Зайшу. И наконец Зелен — ее спокойно взяли в Страны флота, но не в Святую теократию. Учитывая все это, Лене стало совершенно очевидно, что не стоит доверять командирам этой страны.

Хилно и Тешат обращались к ней с уважением, она это понимала, но даже так — Лена, в первую очередь, тактический командир ударной группы. Их Кровавая королева. «Восемьдесят шесть» — ее товарищи и подчиненные, и ее главная задача обеспечить им безопасность.

— У нас есть неупомянутая технология под названием парарейд. Это устройство позволяет устанавливать связь даже в условиях помех поденков. Союз с самого начала следил за ситуацией.

И парарейд показал свою полезность неожиданным способом: Союз связался с властями Святой теократии и оказал давление, чтобы не допустить затягивание конфликта и предотвратить жертвы. Ко всему прочему, связь устанавливалась через Объединенное королевство в обход территорий Легиона. А значит, Роа Грация также получила новости об инциденте.

На языке дипломатии, даже если конфликт и будет на этом остановлен, Святая теократия все равно окажется в затруднительном положении, потому что позволила своему генералу устроить скандал. Но Союз в курсе обстоятельств, потому не применит к Святой теократии никаких санкций.

— Твоему заговору конец, Хилно. Ты проиграла. Святая теократия не падет. Ты не воспользуешься Союзом в качестве авангарда для своих детских амбиций.

— …

— Прикажи своим солдатам сдаться. Пожалуйста. Нет смысла бороться и дальше.

Командир 2-го армейского корпуса продолжал. По голосу становилось понятно, насколько молод его владелец.

— Сдавайся, Резе. Если сдашься сейчас, тебе назначат не слишком суровое наказание… Проливать кровь в Святой теократии табу. Мы не желаем соотечественникам зверств.

Но Хилно вдруг пренебрежительно ухмыльнулась.

— Говоришь такое после всего, что было сделано?.. Если хочешь это прекратить, отбрось учения прямо здесь и сейчас. Все равно от них могут избавиться уже завтра.

Между ними воцарилось молчание, а потом командир 2-го армейского полка вздохнул.

— Что ж… Второй святой генерал Химмельнод Резе, командир 3-го армейского полка Шига Тура, а также все подчиненные. Верой Ноиря и Святой теократии Ноирянарусе, вас признают мятежниками. Мы выносим приговор за ваши преступления. Смертная казнь.

— !..

Лена стиснула зубы. Командир корпуса холодно продолжал, вероятно, не подозревая об ее чувствах, или не считаясь с ними.

— Всему личному составу Союза и экспедиционной бригаде, вы свободны вести против них боевые действия. Союз не будет привлечен к ответственности за любые потери со стороны мятежников.

ᅠ

Глайвиц ответил хладнокровно, словно давал понять, что им не нужно одобрение и заверения о невиновности:

— Принято. Разрешите покрасоваться, мы подавим мятежников до того, как вы подоспеете.

Но Лена, напротив, не отдала приказ «восемьдесят шесть» на истребление, несмотря даже на разрешение первого святого генерала. Это правда единственный вариант? Они, может, и были теперь врагами, но также и людьми. Всего лишь детьми.

Если им и придется сражаться, то можно просто схватить Хилно, и, возможно, так минимизировать потери…

— Не утруждайтесь, — глумливо сказала Хилно, будто читала ее мысли. — Тешат повинуются лишь голосу святой.

Ее голос наполнился отчаянием побежденной женщины. Даже отголоски смеха звучали уникально, как звон капель воды в пещере. Тон мало чем отличался от того, каким говорил первый святой генерал. Видимо, за этим специфичным вокальным качеством святых и следовали Тешат.

Лена сжала руки в кулаки. Если перегруппироваться со 2-м армейским корпусом и генералом, этот голос мог помочь остановить распри. Чуть ранее командир не отдал приказ прекратить боевые действия, но наверняка не он один способен это сделать.

Потому что в ином случае, если командир корпуса погибнет в бою, никто не сможет заменить его. Держа это в уме, Хилно не может быть единственной выжившей в семье. Святая теократия не пойдет на такой риск. Приказ на прекращение боевых действий не прозвучал, вероятно, из-за плохого качества звука, потому что динамик поврежден — достаточно, чтобы голосу не хватало нужной чистоты.

Но, быть может, если они воспользуются беспроводной связью, привычной для Святой теократии…

Ей нужно подтвердить теорию у 2-го армейского корпуса, а для этого необходимо перегруппироваться.

— Фрейя — личному составу. Прорвите блокаду. Нужно скооперироваться со 2-м армейским корпусом…

Но внезапно раздался голос. Кто-то заговорил через парарейд. Голос «восемьдесят шесть»… возможно, говорящего за всех «восемьдесят шесть».

— Нет.

Отчаянный, испуганный… голос ребенка.

— Нет. Не стреляйте.

ᅠ

Вместо: «Не вынуждайте стрелять».

ᅠ

Лена вздохнула и до скрежета стиснула зубы.

Точно. Это будет именно «Не стреляйте». «Восемьдесят шесть» в возрасте пилотов Льяно-Шу, если не младше, отправили в лагеря для интернированных. Они с ранних лет подверглись насилию, словесным оскорблениям, и относились к ним как к заключенным или скоту. В их детстве люди с родины в форме цвета берлинской лазури наставили на них ружья.

Да, священник ведь говорил. Дети, которым было семь-восемь лет, подверглись беспощадному насилию, которому не могли противостоять. Весьма травмирующий опыт. А некоторые своими глазами видели, как убивают их семьи, друзей, как родители падают замертво.

«Восемьдесят шесть» невольно проецировали образ себя и ужас, высеченный в их сердцах, на юных солдат. Они не могли собраться с мыслями, чтобы открыть по ним огонь.

Они не могли не услышать. Плач юных версий себя, молящих не стрелять.

ᅠ

— Нет… даже если дело не в этом…

Шин считал, что не сможет пересилить себя и открыть огонь по взрослым или юным солдатам. Он сохранял самообладание в той или иной степени только потому, что десантный батальон сражался с Альционом, и им не пришлось сталкиваться с людьми. Но он не мог представить себе. Противостоять человечеству на поле боя. Истреблять себе подобных на войне.

Для Шина концепт стрельбы по другому человеку не был совсем чуждым. Он пристрелил многих товарищей, тяжелораненых, но тем не менее живых. Даровал освобождение. Что на поле боя восемьдесят шестого сектора, и да, даже Союзном, если то требовалось.

Но он никогда не убивал человека из злого умысла — как своего врага. От возникшей в голове картины его пробрало. Когда в первый раз ему пришлось пристрелить «восемьдесят шесть», он боялся.

Наставлять орудие убийства на другого человека целенаправленно — его тошнило от этого. Не говоря уже о том, чтобы появлялась такая нужда без намерения избавить от мучений, или не дать Легиону забрать тело.

Сражаться до самого конца. Они так много раз говорили об этом без намека на тревогу или вину. Но теперь Шин понял, почему, — все это время они сражались с Легионом, безжизненными механическими призраками.

— Мы не можем открыть по ним огонь. Не можем сражаться… с людьми.

ᅠ

Регинлейвы замерли, а тем временем битва полка Мирмиколеон с 8-й дивизией 3-го армейского корпуса Святой теократии и полком в засаде набирала обороты. Если точнее, преимущество, судя по всему, сохранялось за Мирмиколеон.

— Несмотря на засаду и блокаду, несмотря на фердресы, спроектированные под пепельное поле боя, это все, на что они способны.

Битва выходила совсем односторонней, и Глайвиц не мог сдержать негодование. Они просто втаптывали их. Самая настоящая бойня.

Ванарганд не настолько монолитен, как Лев и Динозавр, но все равно был удостоен чести служить основным бронетанковым оружием Союза, наследником военной силы и сверхдержавы современного мира.

120-мм башня, толстая 600-мм стальная обшивка. Огромная производительность позволяла пятидесятитонному агрегату передвигаться на скоростях, близких к ста километров в час. Во многих смыслах Ванарганд был, вероятно, одним из мощнейших бронетанковых орудий.

Святая теократия пренебрегает сражениями, и поэтому они спроектировали Фах-Марас исключительно в целях самообороны. Оборонительные агрегаты и импровизированное оружие, вроде Льяно-Шу, не могли сравниться с Ванаргандами.

Пытаясь отыскать опору, Фах-Марасы барахтались по пеплу, как рыбы, выброшенные на берег. А Ванарганды, точно голодные волки, подбирались ближе и открывали огонь с близкого расстояния. Израсходовав боезапас своих шести стволов, Льяно-Шу оказывались бессильны: их накрывали рев 120-мм гладкоствольных пушек, скрежет 12.7-мм пулеметов и стаккато тяжелых штурмовых винтовок.

— Враг подавлен. Беспомощные до такой степени, что все веселье на нет сводят, Фальшивая черепаха.

— За ними численное преимущество и знание местности, но они ничего из этого не используют. Действия несогласованы, навыков так вообще нет.

— Как стайка заводных крыс. Мечутся по кругу, и даже думать не думают покусать.

— Свысока посмотришь на крыс, и они тут же набросятся. Не теряйте бдительность, особенно в случае Фах-Марас. Его основное орудие может подбить Ванарганда с фланга или сзади.

Фах-Марасов было не так много, поэтому они не представляли большой угрозы. Тем не менее в отличие от Льяно-Шу, пилотировать который мог даже ребенок, тип 5 представлял собой подлинное бронетанковое оружие, используемое еще до войны с Легионом. Их пилотами выступали солдаты постарше, хотя, судя по заверениям Хилно, по большей части все равно подростки. И поскольку они старше, у них больше боевого опыта, и они исполняли роль сильнейшей огневой мощи у бронетанковых подразделений противника, будучи командирами.

Как итог, Ванарганды начали выцеливать их. И да, когда Глайвиц договорил, Фальшивая черепаха столкнулась с Фах-Марас, по которому тут же произвел выстрел: агрегат рухнул наземь, а из кабины, подорванной сбоку, вырвался черный дым.

Группа Льяно-Шу в распавшемся строю столпились возле Фальшивой черепахи. Они не ринулись для стремительной контратаки, не стали разбегаться в поисках укрытия, потому что боялись, что он последует за ними.

Они просто оцепенело застыли, или, возможно, строй сломался из-за страха. Часть Льяно-Шу бездумно обернулись и вытаращились на вражеский агрегат, который победил их командира. Как малыши с невинными глазами: повернулись и тут же поняли, что старший брат или сестра куда-то запропастились.

«Ох, — с горечью подумал Глайвиц. — Вот почему».

Отчасти поэтому он и «восемьдесят шесть» ошибочно приняли Льяно-Шу за дронов. Дело не только в чересчур малых для среднестатистического пилота размерах — каждое их движение исполнялось ужасно медленно и топорно. Создавалось такое впечатление, будто любое действие, от шага вперед до стрельбы из вооружения, сопровождалось какой-то задержкой. Словно из-за необходимости дождаться четких инструкций. Им не хватало гибкости, присущей тренированным солдатам.

Как заведенные механические мышки, неспособные думать своей головой.

Внутри этих неприглядных противотанковых орудий сидели дети. Солдаты только на словах.

— Внимание всем. Фах-Марасы — мозги вражеских отрядов, Льяно-Шу не более чем мыши, следующие за мелодией флейты. Они не могут передвигаться без приказов. Сосредоточьтесь на выводе из строя сначала Фах-Марасов, потом избавьтесь от Льяно-Шу.

— Принято.

Вскоре агрегаты цвета киновари окружили большую стайку жемчужно-серых птиц. Как Глайвиц и рассчитывал, Льяно-Шу стояли как вкопанные, поддавшись панике без своих командиров. Из внешних динамиков вырвался поток криков. Полк не понимал, о чем они говорили, но по тону становилось ясно, что они вновь стали сбитыми с толку, изумленными и напуганными детьми.

«Помогите. Спасите. Брат. Сестренка. Не оставляйте меня. Я не хочу быть один.»

У Глайвица на секунду перехватило дыхание. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать, как Свенья позади него сжалась. Подавив в себе эмоции, он повторил приказ:

— Зачистить.

ᅠ

Эта зачистка переросла в соревнование на скорость между отдельными компаниями и батальонами полка Мирмиколеон. Вел тот, кто быстрее подавит противника. Поле боя стало охотничьими угодьями, где каждый соперничал за добычу и славу. Пепельный фронт заполонили возгласы и смешки.

Кинетическая энергия 120-мм БОПСов с начальной скоростью тысяча шестьсот пятьдесят метров в секунду могла разодрать 600-мм бронированную стальную обшивку с расстояния в два километра. Даже если саму броню фердреса пробить не удавалось, высвобожденная от попадания сила разрывала хрупкое человеческое тело внутри кабины. После взрыва не останется даже трупа, так что атакующим не придется видеть останки детей.

Слабость «восемьдесят шесть», которые отказывались вести бой, лишь подстегнула силы полка Мирмиколеон.

«Видите теперь? “Восемьдесят шесть” не истинные воины. Так, трусы без капли решимости. Но мы — мы истинные воители. Истинные наследники благородной крови Империи и гордые, доблестные герои, кто приумножает славу нашей родословной.»

Они смеялись во всеуслышание, соревнуясь в количестве убийств, и выкрикивали свои имена через внешние динамики вражеским лидерам в Фах-Марасах.

Как аристократы на трофейной охоте, или рыцари старых времен, мчащиеся по полю брани.

На ратное поле спустилась обезумевшая кровожадность.

ᅠ

Став свидетелем этого зрелища, «восемьдесят шесть» застыли. Не из-за страха перед резней рыцарей, а потому что ужаснулись от разворачивающегося на их глазах травмирующего события. Это уже не сражение. А массовое убийство. Односторонняя расправа.

Слишком яркое воссоздание момента из жизни, который высек на теле и душе их собственные шрамы.

Когда «восемьдесят шесть» перевозили в лагеря для интернированных, на них наставляли оружие в той же манере. Тогда они еще не понимали, но против них пошли солдаты родной страны — те самые люди, что должны защищать их.

Эти солдаты обрушили на них физическое и словесное насилие, наставили оружие с усмешкой и злобой.

Они убивали, чтобы принудить, и пугали для острастки. Кто-то смотрел, как стреляют по живым, еще дышащим людям забавы ради или из-за паршивого чувства юмора. Жертвами могли стать родители, братья или сестры, возможно, друзья или соседи. И они были бессильны помешать этой абсурдной жестокости. Все, что они могли, — принять все насилие и сломаться под его грузом.

— …Нет. Не надо. Нет!

Они не могли сражаться. Не с людьми… не с детьми. Они не могли убивать прошлых себя. И что более важно…

— …Нам нужно остановить это.

Они должны положить конец зверству. Они не могли смириться, глядя на образы прошлого, которые вот так втаптывают до смерти.

Им нужно остановить это. В этот раз им нужно остановить.

ᅠ

Бойня, выкрашенная в киноварь, продолжалась. Дворянские Пиропы восторженно восклицали со страстным, опьяняющим возбуждением. Как парнишки, мчащиеся по спокойным весенним полям. Им это нужно было, иначе они не вынесут. Они должны победить. Такова их роль. Первая роль, доставшаяся бесполезным полукровкам-ошибкам, и их последний шанс искупить себя.

Сколько они себя помнили, их всегда считали никчемными. Каждый был ошибкой. Несмотря на огромные усилия, приложенные для их рождения, и несколько поколений выборочной селекции, они были полукровками.

Их ненавидели, унижали, потому что усилия оказались потрачены впустую. Они жили под властью имперской знати, считаясь со строгим соблюдением чистоты крови. Жили под властью тех, кто смотрел свысока и издевался над ними из-за смешанной крови. Кто называл их бесполезными. Паразитами. Человеческими дворнягами, чья ценность даже меньше гончих.

У них отсутствовали достоинство, привязанность и будущее, которое бы ждало впереди. Дети смешанной крови, семьи никогда не признают их, никто не поможет и не защитит ошибки выборочной селекции. В них видели лишь позор, который не нужно показывать общественности, им запрещали покидать владения, чтобы никогда не раскрывать миру.

Им досталась лишь половина крови Пиропов, и они тешили себя мечтой, что заслужили ее. Что они — достойные наследники родословной воинов, некогда правившей на континенте. Что они — отважные, сильные и благородные воины. Мечтали, чтобы однажды бесполезные, какими они являются сейчас, прославились как герои.

И однажды им сказали, что дадут шанс. Последнюю возможность показать, что ими можно гордиться, как Пиропами.

И это был Свободный полк Мирмиколеон. Первый и единственный шанс обосновать свое существование.

Значит они должны доказать. Доказать, что они воины, достойные мантии героя. Им нужно доказать это миру и, самое главное, самим себе.

Они должны доказать свои мечты, свои идеалы, то, что дает им цель. Они переняли гордость из текущей по венам крови воинов. Если у них не получится, выходит, они предадут образ героя. Они не могли себе этого позволить.

Значит они должны выйти победителями. И простого триумфа будет недостаточно. Они должны победить в подавляющей, внушительной манере, чтобы у целого мира не осталось выбора, кроме как обратить на них внимание.

И вот рыцари подняли голоса в хаотичном смехе, мчась по полю боя в поисках добычи.

ᅠ

Свенья находилась в сердце жуткого поле боя: ей запрещалось сжимать триггер бронетанкового оружия, в котором сидела в данный момент, вместе с тем, у нее никак не выходило поймать восторг от битвы. Она, скорее, испытывала ужас. Она побледнела, задрожала, но не могла оторвать взгляда. Как дочери эрцгерцогини Брантолот, ей не предстало отворачиваться от сражения.

— Принцесса! Вы видите это, принцесса?! Как вам наша битва?!

— В-вижу, конечно! — Она закивала со слезами на глазах. — Как первый удар копьем по рву, да? Тильда, Зигфрид!

В ответ на ликующее приветствие она обратилась по имени к вице-командиру и пилоту. Она смотрела, как пятидесятитонный Ванарганд беспощадно врезается в Льяно-Шу, без усилий смяв кабину. Она видела, как из-под обломков вылетела красная жидкость.

— Амбруаз, Оскар, вы хорошо справляетесь: одного рубите за другим. Восемь вражеских командиров, получается? И вы тоже, Людвиг, Леонхарт…

— Принцесса, хватит, — сказал Глайвиц, увидев ее храбрые попытки подбодрить рыцарей, хотя сама еле сдерживала слезы и позывы рвоты. — Даже если ты не скажешь ни слова, твое сердце все равно с ними… Тебе не нужно пересиливать себя.

— Н-но, братец, эту роль вверил мне «Отец».

Он поймал себя на том, что резко цокнул языком.

— Зачем тебе быть такой одержимой этой своей ролью?.. Она не что иное, как ошейник раба. Они навязали нам желание стать героями, сделали так, будто мы всю жизнь об этом желали.

Рыцари и герои воспевались в эпических поэмах, они отстаивали идеалы благородства и справедливости. Идеалы, которым не было места в реальном мире. Их взрастили на этом желании и только на нем… И вышло так, что оно стало их единственным чаянием.

Между ними воцарилось пугающее молчание, точно страшная тишина перед треском стекла. Глайвиц резко обернулся, наткнувшись на широко раскрытые глаза Свеньи. Милые черты стерлись с лица, голос, сорвавшийся с ее уст, стал как у женщины.

— …Зачем ты говоришь такое?

Взгляд золотистых глаз опустел: теперь они только отражали свет, будто зеркало, показывающее полную луну, которой там не было.

— «Отец» все сказал. И кроме того, эта одна роль у нас единственная. Если мы не справимся, останемся уже по-настоящему ни с чем. Это жестокая, очень важная и благородная роль!

— …Свенья.

— Она и для тебя такой должна быть, братец! Должна! Все мы — каждый из нас — должны исполнить эту роль! Она все, что у нас есть. Я, ты, остальные — больше за нами ничего и нет. Почему ты говоришь нам остановиться?!

— Потому что…

— Не забирай ее у меня! И не отказывайся от своей роли, братец! Потому что иначе это будет значить бросить нас. Мы остались только с этой ролью и друг с другом. Мы всегда были вместе, и этому есть причина, нет? Ты тоже так считаешь, разве нет, братец? Это все, кем мы являемся. Бродячими псами, за спинами которых есть только товарищи, разделяющие те же шрамы и жизни в питомниках!

— …

От ее плача он стиснул зубы.

«Нет, у Свеньи… у нее тоже больше нет сил противостоять этому. Роль вбили в нее, в нас, когда мы были еще слишком юны. У нас больше нет сил.»

Все как она и сказала. Единственная доступная для них дорога та, на которой они исполняли отведенные им роли. Свободный полк Мирмиколеон не более чем пешка в руках эрцгерцогини Брантолот в ее стремлении заполучить власть. И если они не докажут свою полезность, вновь будут жить жизнями никчемных бродяг.

Чтобы не дать Свеньи и товарищам вернуться в свинарник, он поможет им стать мечом, который прославит семью.

«…Страшная же ты лисица.»

— Выходит, наш единственный возможный путь… дать этому проклятью связать нас и толкнуть вперед.

ᅠ

— М-м, майор Гюнтер… — робко проговорила Крена.

Отвечающие за передвижение огромного, наспех собранного оружия были слишком заняты, чтобы прислушиваться к любым передачам, прямо не относящихся к ним, но Крена, как наводчик, пока сидела практически без дела.

— Я слышу ее. Девочку талисман… Свенья, вроде? Она оставила радиосвязь включенной.

Свенья связывалась несколько раз с Фредерикой и командой управления Лебедем смерти, поэтому, судя по всему, по ошибке переключилась на сохраненную частоту.

Крена слышала, как Глайвиц пытался что-то сказать, но не находил нужных слов. Он спешно отключился, затем мигом позже переподключился.

— Младший лейтенант Кукумила, мне жаль, но можешь просто забыть о всем том, что только что услышала? Если остальные узнают про мою перебранку с принцессой в моем-то возрасте, или что дал слабину, на мне это плохо отразится.

— Ага, я никому не расскажу… — согласилась она как бы невзначай, давая понять, что перепалку пропустит мимо ушей. — Но…

— Но?

— Просто, хм-м, простите.

— …За что хоть извиняешься?

— Будь я вашим подчиненным, и услышь вас сейчас, я бы извинилась. И… по той же самой причине мне нужно извиниться перед кое-кем другим.

— …

— Я не хотела, чтобы меня оставляли. Но и не хотела сковывать остальных. Я не хочу насылать на них такое проклятье. Но… уверена, я поступила также, как Свенья.

Словно Свенья навлекла своего рода проклятье, чтобы связать себя с Глайвицем, и точно также солдаты Мирмиколеон прокляли Свенью, чтобы она оставалась привязанной к ним. Они были товарищами, собратьями по шрамам — и эти шрамы, видимо, и служили им узами. Проклятье в виде гордости, схожих травм.

«Прямо как…»

Крена говорила Шину, что ему нет нужды меняться, но под этим на самом деле подразумевалась просьба остаться прежним. Сражаться до самого конца было гордостью «восемьдесят шесть». Но где-то по пути они совсем забыли: эта гордость не единственное, ради чего можно жить. Что у них есть нечто большее, чтобы жить.

Она впервые осознала, что была повязана проклятьем, известным как гордость. И не только: в какой-то момент она начала пытаться сковать остальных этим проклятьем. Свяжет своих товарищей, свяжет Шина — и все затем, чтобы они не оставили ее, гоняясь за личным счастьем.

— Мне жаль… Мне очень жаль, что пыталась сковать вам ноги, чтобы вы не ушли. И, Свенья?

Крена не получила ответа, но продолжила из предположения, что ее слушают:

— Я знаю, это тяжело, но не удерживай старшего брата в заложниках своими шрамами… Пожалуйста.

«Не держись за него так крепко, чтобы он не смог сбежать… Даже если кажется, будто он пытается уйти от тебя. Потому что это не так.»

Она слегка трусила, но все-таки отключилась первой, не дожидаясь ответа. Во время их разговора Шин сражался, а дети погибали. Ей не до бесед с Глайвицем в такой момент. Так она глубоко вздохнула, затем выдохнула.

«Не меняйся. Не оставляй меня. Да, я действительно желала этого.»

Где-то в уголках разума зрело темное желание, и она это понимала. Наверное, оно никогда не рассосется. Но…

«Я хочу показать тебе море.»

Он нашел желание для себя. И она была рада за него. Какая-то часть ее искренне хотела, чтобы оно исполнилось. Подняв взгляд, она стиснула зубы от внезапно нахлынувшего головокружительного ужаса.

Продвижение вперед все еще пугало ее. Она боялась сделать шаг с детства. Потому что за этим шагом могло ждать дуло оружия, которое забрало ее родителей и сестру. За следующим шагом может скрываться миг, когда злоба человечества, готовая снова забрать у нее все, возродится. И вполне может быть, ее вновь изгонят, причинят боль, а она окажется бессильной что-либо с этим сделать.

Но даже так.

ᅠ

— Давайте двигаться вперед.

Голос пронесся по полю боя через синхронизацию. В этом голосе слышалась решимость, хотя не обошлось и без капли страха. Митихи в изумлении пробормотала имя говорившего. Где-то с недоверием. Тяжело поверить, что таким тоном говорила та же девушка, что после последней операции была как в воду опущенная и подавленная.

— Крена.

ᅠ

— Давайте двигаться вперед. Нам нужно спасти Шина. Нам нужно победить Шану. И Льяно-шу… Нам нужно и их спасти.

Ей казалось, что получилось взять себя в руки, однако голос дрожал. Она все еще боялась. Страх сковывал. Ей было страшно делать столь важный выбор. Все-таки на кону стояли жизни каждого. Что, если она совершит ошибку? Что, если Шин и члены десантного батальона, Лена, Рито и Митихи, а также остальные из основных сил бригады… что, если они все погибнут из-за ее слов?

Эта мысль вселяла безграничный страх.

Но все равно…

— Если святой поговорит с детьми, этого же хватит, чтобы остановить их, правильно? Тогда дождемся прибытия святого из 2-го армейского корпуса. Доставим Лебедя смерти на огневую позицию, заберем Шина после того, как они победят Шану, и перегруппируемся с 2-м армейским корпусом, чтобы избавиться от электронных помех. Если сделаем это, сражение с детьми остановится… Мы можем остановить бойню.

«Мы можем остановить кровавую резню детишек, так сильно похожих на нас.»

— Мы… мы не можем допустить убийства себе подобных. Мы должны остановить это: как нынешнюю битву, так и идиотскую войну, которая не дает нам свободы!

Слушая ее возглас, кто-то зашептал. Это был не столько ответ, адресованный ей, сколько подтверждение самому себе.

— …Точно. Вперед.

За одним последовал другой. Или, быть может, все остальные.

— Вперед.

За их друзей. За товарищей, где бы они не находились. За Тешат, которые не могли уйти. И что более важно — за себя. Может, у них не вышло спасти самих себя, зато может получиться с детьми перед ними.

Если они могли протянуть скромную руку помощи, несмотря на то что в их детстве к ним никто не пришел… что же, тогда это будет спасением и для них.

— Вперед.

Спасти наших товарищей. Спасти тех, какими в прошлом были мы.

— Вперед!

ᅠ

В ответ на крики и возгласы «восемьдесят шесть» Лена поджала губы.

«Вперед.»

Тогда открыть им путь — ее роль.

— Майор Гюнтер. Мы направляемся к огневой позиции Лебедя смерти. Помогите нам прорвать блокаду. Я хочу, чтобы вы увеличили разрыв на три часа, где соединяются 8-я дивизия 3-го армейского корпуса и полк в засаде.

Если они продолжат наступать, битва с Тешат из 3-го армейского корпуса и детьми-солдатами неизбежна. Лена не могла закрыть глаза на убийство детей, и ей было больно возлагать бремя на Глайвица и полк Мирмиколеон. Но если «восемьдесят шесть» понимали, что эту черту им не пересечь, Лена с уважением отнесется к мнению.

Она не могла поставить жизни детей из другой страны выше жизней солдат Союза, своих подчиненных… и товарищей.

Глайвиц улыбнулся — горько, конечно.

— Так вы вежливо просите нас сделать за вас грязную работу, Кровавая королева?

— Да, — непоколебимо произнесла она. — Я прекрасно осознаю, что́ прошу вас сделать, и мой приказ, как их королевы, остается в силе, майор.

«Возложите грех на себя, чтобы не пришлось этого делать “восемьдесят шесть”. Высеките свою плоть, свою душу, чтобы сердца “восемьдесят шесть” оставались невредимыми. Я возьму на себя жестокость выбора жизней моих товарищей, а не жизней других. Я не дам “восемьдесят шесть” сделать выбор, как не дам им страдать от него.

Потому что я Королева “восемьдесят шесть” — и их товарищ по оружию.»

Улыбка Глайвица сделалась саркастичной ухмылкой.

— Тут есть одна проблема, полковник Миризе. Я изначально сказал, что мы с этим разберемся. Если вы Королева «восемьдесят шесть», тогда я старший брат полка Мирмиколеон. Как мне смотреть им в глаза, если дам постороннему принять вину за моих младших братьев и сестер?.. Будет неприятно, если ответственность за резню падет на вас просто потому, что решили отдать такой приказ.

— …

— Мы подчинимся, Серебряная королева. Всему личному составу, у нас приказ, выдвигаемся. Мирмиколеон — внимание!

— Рассчитываем на вас, капитан Красных рыцарей. Ударная группа — внимание!

Оба они отдали приказы. Капитан Красных рыцарей — ордену мирмиколеон, Серебряная королева — армии скелетов, удостоенных имени валькирии.

— Проторим путь валькириям через облака!

— Возобновить поход на полной скорости, доставить Лебедя смерти на огневую позицию!

ᅠ

Основным силам, похоже, удалось прорвать блокаду 3-го армейского корпуса и возобновить движение. Шин подметил это по передвижению Легиона, находясь далеко от передовой Святой теократии, и сражаясь с Альционом.

Передовые силы Легиона вышли из сражения с дивизиями 3-го армейского корпуса и теперь держали путь к городским руинам.

— Лена, отряды Легиона стягиваются к пути следования основных сил.

Войско Легиона было меньше ожидаемого. Поскольку 3-й армейский корпус остановился, он предположил, что Легион отправит на перехват основных сил группу существенно больше. Возможно, 2-й армейский корпус отправил на сдерживание свои силы, а может, сражение машин с 3-м армейским корпусом все еще продолжалось. Так или иначе…

— И думаю, с тремя из них сражения не избежать. Основным силам нужно подготовиться.

ᅠ

Шин обнаруживал местоположение Легиона своей способностью, и на основе этой информации Лена строила маршрут таким образом, чтобы столкнуться с как можно меньшими силами противника. Но даже так, ряды Регинлейвов, защищающие Лебедя смерти, довольно быстро истощились.

Они сражались на территории врага, и даже несмотря на меньшую, чем ожидалось, численность, металлическо-серое строение было большим и грозным под стать названию — Легион. Отдав приоритет поддержанию скорости Лебедя смерти, мчащегося по пепельному полю боя, каждая эскадра Регинлейвов отделилась от команды, чтобы отвлечь силы Легиона.

Они бились с большим рвением, чем раньше. Только недавно изрядная часть «восемьдесят шесть» потеряли решительность или силы двигаться вперед, другие же испытывали сомнения насчет тех, кто попытался сделать шаг.

Но теперь они нашли свой путь. Нашли в себе смелость.

Инерциальная навигационная система сигналом оповестила всех о прибытии Лебедя смерти на огневую позицию. К этому времени Хуалянь Митихи рухнул на землю с подкошенными передними ногами: ее агрегат был помят и разбит. Вокруг нетронутого Лебедя смерти оставшихся Регинлейвов не набралось бы даже на батальон. Остальные же разбрелись, чтобы удерживать врага подальше от оружия. Судя по тому, что синхронизация сохранилась со многими, жертв было не так много. Тем не менее битва шла глубоко на территории Легиона, а значит долго они не продержатся.

— …Поэтому нам нужно… остановить их…

Остановить сражения: бой с Альционом и бессмысленную схватку с 3-м армейским корпусом Святой теократии. Она не хотела убивать… Как не хотела, чтобы убивал кто-либо еще.

Видеть перед собой смерти детей, вспоминать гибель своей семьи, друзей и товарищей — каждый образ вытягивал из нее силы. Ей это совсем не нравилось. Словно выставляешь шрамы на показ всему миру. Как бы говоришь, что каждый может пострадать, и это нормально.

Все еще тяжело дыша, Митихи резко выдохнула, потом сделала вдох и крикнула:

— Крена, рассчитываем на тебя!

Митихи в голову пришла размеренная мысль. Если этой войне — этой операции — придет конец, она бы хотела однажды посетить родину своих предков. Конечно, там у нее нет родственников или знакомых. И она не знала то место так хорошо, чтобы скучать по нему.

Но таково было ее желание. Она придумала его для себя.

В восемьдесят шестом секторе никакое будущее их не ждало, поэтому они выбирали для себя как жить и как умереть. Тут то же самое. Она загадала желание для себя. Собственное будущее, выбранное ее же руками.

Теперь она не могла желать умереть в конце боя. Быть может, как только все эти сражения прекратятся, даже само именование «восемьдесят шесть» потеряет свой смысл.

Но пусть так. Даже если их гордость, их жертвы и шрамы лишатся всякого смысла… Она все равно не хотела становиться жалким человеком, который не может определить свой жизненный путь. Свои желания или будущее.

— Давайте завершим эту битву!

ᅠ

Пять рельсовых пушек Альциона внезапно пренебрегли десантным батальоном и повернулись в неожиданном направлении. Тяжелые башни при повороте на юг громко заскрежетали, посыпались искры. Они целились в сторону Лебедя смерти, чье приближение и засек Наступательно-производственный тип.

Лебедь смерти огромных размеров, сравнимых с Морфо, был прототипом. Он не мог исполнить маневр уклонения. Регинлейвы разом начали обстреливать Альцион, намереваясь дробить жидкий металл и помешать выстрелам.

Это оружие человечество вывело на поле боя после тщательной подготовки. Оно не было зарегистрировано в базе данных Легиона. Но рельсовые пушки сразу определили, что оно несет в себе угрозу намного серьезнее Регинлейвов, поэтому тут же развернулись для превентивных залпов. Однако постоянный шквал снарядов вынес электроды, вынудив Альциона отступить.

Мерцающую в пламени серебряную жидкость унесло взрывами, в воздух будто взметнулись капли крови.

Но у Регинлейвов заканчивались боеприпасы. Если Лебедь смерти будет уничтожен, окончания битвы не видать. И вот десантный батальон продолжал обстреливать. Наконец, пять рельсовых пушек замолчали. Каждый задержал дыхание, думая о том, что у них получилось. Но получив кратковременную паузу, одна рельсовая пушка зашевелилась.

Джоанна. Именно она изначально содержала в себе «Шану». Жидкие микромашины, выплеснувшиеся из всех рельсовых пушек, собрались между направляющими одной. Использование каждой капли для восстановления всего одного ствола будет быстрее, чем вернуть жидкость соответствующей рельсовой пушке, чтобы починить все сломанные части.

Решение Альциона было правильным. Воспользовавшись мгновением, когда обстрел прекратился, Джоанна закончила приготовления для еще одного выстрела. Щупальца электрического тока пробежались по копьеподобному стволу с оглушительным визжанием.

ᅠ

— Не позволю!

ᅠ

В следующий миг Циклоп запрыгнула и встала перед стволом. Она предпочла бы своими руками уничтожить рельсовую пушку, которую изначально заняла Шана, вместо того чтобы дать это сделать Лебедю смерти. Она забралась наверх и снова нацелилась на башню.

Ей вверили разобраться с Джоанной. Она сказала, что справится.

Значит в этот раз она сдержит слово.

И вот Шиден предстала перед Джоанной. Она активировала копры и сразу отстрелила их, изменив положение в воздухе: главное вооружение Циклопа теперь целилось в зияющие глубины 800-мм ствола.

«Значит, 800-мм калибр… дальнобойная пушка, а? Ты не снайпер, и никогда им не была.

Чья бы корова мычала. Ты тоже картечью стреляешь. Снайпер нашелся, тоже мне.»

Ей послышался холодный голос.

«Я всегда ненавидела тебя, буквально с первого дня знакомства».

Этот холодный тон Шаны. Первое, что она сказала в их знакомство. Они постоянно препирались. Даже когда в отряде в первом районе боевых действий в восемьдесят шестом секторе погибли все, кроме них, они не переставали собачиться.

«В следующий раз я похороню твое тело.

Когда придет время, я вырою тебе могилу.»

Тогда Шана ей не особо нравилась. Да и та сама ненавидела ее. Поэтому они постоянно сталкивались лбами. Что бы ни произошло, они всегда противостояли.

Но если кто-то из них погибнет, другая выкопает могилу. Это то единственное, что они сделают друг для друга, несмотря ни на что.

— Право упокоить тебя есть только… у меня.

Выстрел.

88-мм башня Циклопа взревела на мгновение быстрее Джоанны. Снаряд в самый последний момент поразил электрод на направляющих, и схемы дали сбой.

Башню Джоанны, ее тридцатиметровый ствол — и Циклоп, стоявшей напротив — снесло мощным взрывом 800-мм рельсовой пушки.

ᅠ

— …Идиотка.

Шин видел, что произошло. Получив сообщение о прибытии Лебедя смерти, он двинулся к Альциону, чтобы вновь вызвать перегрев. И он увидел. Парарейд Шиден… вырубился. С канала передачи данных также исчезла метка Циклопа.

Но подтверждать ее выживание было некогда. Четыре оставшиеся рельсовые пушки еще могли дать залп, если им поставят больше жидких микромашин. И тогда жертва Шиден будет напрасна.

Своими высокочастотными лезвиями он прорубил Альцион, расширив созданный ранее проем. Он не знал, сколько времени займет реактивация рельсовых пушек. По Альциону разом зарядили три агрегата с конфигурацией наземного подавления, Могильщик, Анна Мария и шесть остальных агрегатов из взводов.

Чрево зверя заполонили огненный дождь, легкие противотанковые ракеты и кумулятивные снаряды. Стальное чудище вновь рухнуло.

— Крена!

ᅠ

«Давайте закончим бой!»

— Ага, знаю, — коротко ответила Крена. — Митихи, и все остальные.

С этого момента пришел ее черед блистать.

— Лебедь смерти, развертывание на огневой позиции!

Ее ушей достигли глухие стуки разблокирования тяжелых створ, когда два поглотителя отдачи в форме плуга развернулись с двух сторон башни, точно крылья птицы. Огромный каркас врезался в землю, фиксируя свое положение, и в воздух поднялись клубы пыли. Оружие расправило четыре массивных крыла, приняв позу водоплавающей птицы с вытянутой шеей.

Перед Креной автоматически опустился головной дисплей. Он предназначался для точного прицеливания, и соединялся с системой управления огня Лебедя смерти. Длинный, сужающийся к концу ствол — пресловутая шея водоплавающей птицы — дрожал, пока осторожно корректировался угол стрельбы.

Крене была привычна немедленная отзывчивость Регинлейва, поэтому горизонтальное и вертикальное выравнивание направляющих показалось ей слишком медленным. Система охлаждения запущена. Конденсаторы подключены. Работа основной и вторичной цепей в норме.

<<Предупреждение. Обнаружено излучение радиоволн от незарегистрированной тепловой сигнатуры, пятнадцать километров к северо-северо-западу.>>

— Знаю, — хрипло прошептала она.

Альцион — машина Легиона, оснащенная рельсовыми пушками. Другими словами, преемник Морфо. Конечно, у него будут системы для самообороны…

<<Отмена предупреждения. Излучение прекращено.>>

— Крена!

Как только она обратила внимание на предупреждение, голос окликнул ее. И она тут же узнала, кому он принадлежал. Она никогда не спутает его ни с кем другим.

Шин.

— Рельсовые пушки Альциона выведены из строя, и мы снова вызвали перегрев, так что он не может двигаться! Примерное время на реактивацию — сто семьдесят секунд… Прости, но остальное на тебе.

— Принято… Можешь рассчитывать на меня, — согласно кивнула она. В ее голосе прозвучал намек на робость.

Сто семьдесят секунд. Перезарядка Лебедя смерти займет двести секунд, а значит времени на второй выстрел не будет. Но все в порядке. Ей нужен был только один. Разум очистился от всего лишнего, вроде вопроса о том, что делать в случае промаха, или тревоги от осознания, что ей нельзя облажаться.

Десантный батальон вступил в бой гораздо более длительный, чем ожидалось. Но пусть так, они отчаянно рисковали своими жизнями, чтобы выиграть ей эти сто семьдесят секунд. После предательства 3-го армейского корпуса защита пути продвижения на огневую позицию от Легиона легла только на плечи экспедиционной бригады. Но несмотря на все неожиданные события, ее товарищи справились с задачей.

Каждый рисковал своей жизнью, чтобы помочь Крене добраться сюда. И теперь от нее нужно было только открыть огонь по врагу.

И все.

«Принято… Можешь рассчитывать на меня.»

Она с улыбкой вспомнила, что говорила те же слова в прошлом Шину несметное число раз. Она регулярно отвечала так на поле боя восемьдесят шестого сектора. Он много раз опирался на нее, полагался, а она оправдывала его ожидания.

Она стреляла по командирским машинам Легиона. Разведывательным. Уничтожала механических призраков, которые поглотили ее товарищей.

В этом смысле она, по крайней мере на поле боя, еще с тех пор спасала его. Или, возможно, еще даже раньше: когда открыла ему свое сердце и поблагодарила за то, что он принял боль, став их Богом Смерти.

Раздался электронный сигнал. Система управления огнем известила о фиксации расчетной траектории выстрела. Но еще не готово. Нужна была корректировка, совсем небольшая.

Война забрала у нее все. И поэтому она не могла позволить проиграть.

Она скорректировала прицел, затем прошептала, будто молясь:

— Давайте покончим с этим. Пусть война закончится нашими руками.

ᅠ

Она сжала рычаг.

Лебедь смерти — первый рельсотрон, представленный на поле боя человечеством — взревел. Огромное количество электроэнергии, которой бы хватило для питания целого города, разогнало снаряд: тот полетел над землей прямо в механического Голиафа.

Дуговой разряд окрасил пепел в белый, как вспышка от молнии. Скрученные крылья Лебедя смерти и гигантский металлический каркас отразил свет, сделавшись черными. Всего на секунду оружие стало эбонитовым — прямо под стать названию, Черный лебедь Смерти.

Небо пронзил оглушительный рокот, словно треск многочисленных стеклянных панелей.

Из-за тепла от трения снаряда, разогнанного за долю секунды до двух тысяч трехсот метров в секунду, направляющие Лебедя смерти начали плавиться, а после отдачи от выстрела и вовсе разбились вдребезги. Позади оружия противомасса попыталась компенсировать отдачу: обуздать ее силу, однако, не получилось, поэтому она посыпалась на серую землю вместе с обломками направляющих.

Пепельное небо разразилось подобно расцветающим цветкам пламени, которые она однажды видела в ночном небе на поле боя. Разлетевшиеся обломки под лучами солнца отражали радужный свет.

И, прежде чем последний обломок упал на землю, громовая стрела впилась в огромное стальное чудище.

ᅠ

— Попадание подтверждено, — сказала Фредерика. — Прямое попадание, к тому же. Впечатляющая работа… Крена.

— Ага.

Альцион накренился. От гигантской дыры, куда попал снаряд, распространились трещины. Неспособный больше поддерживать собственный вес, его структурная целостность начала нарушаться. Словно рассыпающаяся большая скульптура из соли, которая лишилась своих связующих свойств. Альцион распадался с величием мифического монстра, причем стремительно, будто был сражен яростью Бога.

Пока она смотрела на сцену через экран, в голове мелькнула мысль. Правда в том, что так оно было всегда, просто она не осознавала этого до сих пор.

Когда в детстве ее сослали в лагерь для интернированных, когда погибли родители и сестра — она не могла дать отпор. Слишком юная, бессильная и слабая, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Она была беспомощна перед лицом любой несуразности.

Но теперь все иначе.

Прошли годы. Она подросла, и уже не была бессильным ребенком. Она обрела силу, возможность и, что самое важное, волю бороться. Бороться с Легионом и приносящим им отчаянием. Бороться с любой несуразностью, которая попытается встать на ее пути.

Если Крена хотела закончить эту бойню, у нее получится.

Если Крена желала защитить будущее, которого хотел он — будущее, которого хотела она, — у нее получится уберечь его от злобы человечества.

Мир и люди в нем жестоки и черствы. Злые и неразумные. Но пусть так, она будет противостоять всем им, несмотря ни на что. Она защитит даже их будущее.

«Ты сидела сложа руки и наблюдала за убийством своих родителей.

Да. И с тех пор это мучает меня. С тех пор… мне было страшно.

Но теперь я могу защитить. Папу, маму и свою сестру… и меня прошлую.»

ᅠ

Электромагнитные помехи, блокирующие поле боя, были сняты. Льяно-Шу с глушилками либо уничтожили, либо вывели из строя. Со стороны Союза без промедления начали глушить частоту, используемую Хилно для отдачи приказов 3-му армейскому корпусу.

Вскоре через радиоэфир по полю боя разнесся ясный голос другого святого: «Истинным именем земной богини “ ” излагаю я! Все вы, нечестивые копья 3-го армейского корпуса, прекратить богослужение!».

Эти слова привили психике всем Тешат на тренировках: они предотвращали мятеж и вынуждали сложить оружие независимо от их воли. Мера предосторожности никогда до этого не использовалась, но сейчас свою роль исполнила как надо.

Далее заговорили два командира Союза. Их сообщения никогда бы не достигли ударной группы, если бы 3-й армейский корпус отклонил приказ первого святого генерала.

— Фрейя — всем членам ударной группы. Как только десантный батальон благополучно отойдет, отступайте к территориям Святой теократии.

— Фальшивая черепаха — всем членам полка Мирмиколеон. Прекратите боевые действия против 3-го армейского корпуса и посодействуйте отходу десантного батальона.

Тенор Глайвица противопоставлялся серебряному звону голоса Лены. Хилно так сильно переполнило отчаяние, что она опустилась на пол.

«О, земля. Безголовая, крылатая богиня.»

— Почему ты оставила меня?..

В этот момент с ней по радиосвязи заговорила Лена.

— Хилно. Ты проиграла… Пожалуйста, прими эту возможность и сдайся.

Хилно не смогла сдержать презрительной усмешки от ее чистого голоса, выражающего искреннее беспокойство. Насколько сердобольной нужно быть, чтобы при этом зваться Кровавой королевой?

— Это милосердие, Королева? После того как я обратила мой меч против тебя и твоих рыцарей?

— Нет, — резко и одновременно мягко и тихо произнесла Лена. — Все, чего я хочу, — чтобы ты не возлагала на «восемьдесят шесть» бремя своего желания и тени смерти. Они не герои. Они дети, израненные этой войной… Их руки заняты только тем, чтобы оставаться в живых… Прямо как твои.

«Это правда. Я знала. И все же хотела пойти на дно вместе. Чтобы ничье желание не было исполнено, как не исполнилось у нас. Чтобы никто не был вознагражден, как не были вознаграждены мы. Если бы только получилось, я… и Тешат доказали бы, что мы не могли спасти себя. Что наша беспечность не наша вина…»

После небольшой паузы Лена снова разомкнула губы:

— Я наблюдала за дивизией 3-го армейского корпуса, которой поручили удерживать Легион, пока основные силы экспедиционной бригады двигались на огневую позицию. Они выполняли свою изначальную задачу: противостояли Легиону.

— ?.. Что ты от меня…

— Они держали их даже после того, как ты дала о себе знать, Хилно. Твои подчиненные держали на себе большую часть сил Легиона. И они, вероятно, поступили так, чтобы не дать машинам встать на пути основных сил. Так жертв среди «восемьдесят шесть» не станет больше, а вес твоего греха не станет тяжелее.

— ?!.

Хилно широко распахнула глаза в ответ на неожиданные слова.

— Ты же не хотела, чтобы у вас забирали то единственное, что осталось, не так ли? Твои солдаты любят тебя, Хилно, и очень сильно. Не ненавидь себя, когда они окружили тебя заботой. И не дай себе умереть, лишив солдат самого дорогого им человека. Они защитили тебя, так пускай почувствуют себя вознагражденными.

Связь отключилась. И, словно по сигналу, в командный центр ворвались люди в жемчужно-серой форме — не ее солдаты. На их нарукавных повязках — символ хищной птицы. Это были Тешат 2-го армейского корпуса. Они только начали наставлять на нее штурмовые винтовки.

Но до того, как стволы повернулись бы на нее, Хилно выпустила из рук жезл командира и медленно опустилась на колени.

«Почему же ты бросила меня, богиня земли? Почему бросила моих подчиненных, родину? Впрочем, какая теперь разница…»

— Я не могу бросить своих людей.

«Они… вот они не оставили меня, хотя так поступили все остальные. Они остались даже когда мир повернулся ко мне спиной.»

ᅠ

— Ты неубиваемая, знаешь, Шиден? Любой бы на твоем месте погиб.

— Это ты мне первым делом решил высказать? Не хочу слышать это от типа, что выжил в специальной разведывательной миссии с нулевой выживаемостью.

Шиден, вся в крови, была все так же остра на язык. Она не могла стоять на своих двоих, но чувствовала себя относительно бодро, как для серьезно раненного человека.

Искореженную кабину Циклопа вскрывали несколько человек. Как только они справились, Шин заглянул внутрь и, сощурившись, уставился на Шиден. Ей определенно дьявольски везло в том, чтобы выбираться из смертельно опасных ситуаций. Он едва не разозлился на самого себя за потерю самообладания в момент, когда увидел взорванного вместе с «Шаной» Циклопа. Только он ни за что на свете не признается вслух, что переживал за нее.

— Итак, малыш Бог Смерти, как там битва?

— Окончена. Мы ждем, пока нас заберут.

После уничтожения Альциона те машины, что ранее ринулись к заброшенному городу для поддержки, похоже, решили отступить вглубь территорий. Оставшиеся на пути силы Легиона ликвидируют полк Мирмиколеон и 2-й армейский корпус. Также удалось очистить руины от самоходных мин, и теперь возле Шина и десантного батальона врагов не осталось.

Шиден кивнула, произнесла «о как?» одними губами и потянулась. Побитая и вся в ушибах, она, естественно, застыла и завизжала от боли. Когда смогла выйти из неловкой позы, издала энергичный вой.

— А-а-а-а-а, ну его! Никогда больше на эти выкрутасы не соглашусь!

— Надеюсь. Я достаточно наслушался жалоб от Бэрнольта, мне на всю жизнь хватит.

Все-таки она и правда повела себя безумно. Шин затем бросил на нее мимолетный взгляд.

— …Ты как, в порядке?

Она была вынуждена убить дорогого сердцу человека, отчего потеряла собранность и сдержанность. Шиден заглянула в искренние глаза.

— А ты, малыш Бог Смерти? С каких пор переживаешь за меня?

— …Забудь, я ничего не спрашивал.

Раздраженный, Шин вылез из обломков Циклопа. Шиден смотрела, как тот недовольно отвернулся, и окликнула его:

— Как бы выразиться? Там было по-своему приятно, наверное.

Шин остановился, но оборачиваться не стал.

— В смысле на поле боя. Мое, так или иначе, место. Так что я раздумывала, может, провести на нем остаток жизни. Будь то в восемьдесят шестом секторе или Союзе.

Поле боя. Место, где они были решительно настроены остаться. Дошло до того, что они принимали и даже цеплялись за смертоносный восемьдесят шестой сектор, источник стольких страданий.

— …

— Но знаешь? Пока мы остаемся на поле боя… это будет происходить и дальше. Кто угодно из друзей может погибнуть.

«Я не хочу терять никого так, как потеряла Шану.»

— Я никогда больше не хочу через это проходить. Хватит с меня этой долбанной войны.

«И поэтому…»

Он обернулся и посмотрел на нее своими кроваво-красными глазами, а она встретила взгляд веселой, облегченной улыбкой.

— Давай покончим с этой тупой войной… Нас впереди ждет целая жизнь, так?

ᅠ

Глайвиц был частью отряда поддержки десантного батальона. Отчасти потому, что он хотел увидеть успешное возвращение солдат «восемьдесят шесть», но, что более важно, у него имелась определенная цель.

Городские руины низвели до больших отрезков пустой земли, которые без слов говорили об ожесточенных боях в этой местности. Словно гигант без остановки колотил по земле. Там они и перегруппировались с Шином и десантным батальоном.

Глайвиц прождал до возвращения вице-капитана и Ванаргандов под его командованием. Сразу после он отправился в северную оконечность заброшенного города, чтобы нести дозор.

Северная часть Святой теократии — самая глубокая точка пустого сектора на территориях Легиона. И самая далекая, где человеческое тело могло находиться без защитной одежды. Способность Свеньи располагала лишь малой толикой силы от изначальной, поэтому радиус был намного меньше. Ей бы не удалось засечь это, если бы он не отправился с ней так далеко.

— Обнаружила, братец Глайвиц.

Золотые глаза Свеньи, уставившиеся на далекий-далекий север, засветились. Ее способность была единственным, что удалось воспроизвести с выборочной селекцией, пусть и лишь частично. Она одна из немногих оракулов Гелиодор, оставшихся в Союзе и Святой теократии, способных обнаруживать отдаленные угрозы.

— Сейчас он едва заметен, но остались следы «цвета», который почувствовали Эсперы Святой теократии. Угроза, которую обнаружили оракулы, все-таки не Альцион.

— …Так это правда, значит. Штабные офицеры Союза знают толк в своей работе.

Поведение и перемещение Альциона, если говорить откровенно, были весьма противоестественными. Даже если Наступательно-производственный тип заметил, что его обнаружила разведка Святой теократии, нет нужды переть сломя голову и нападать. Но он подбирался все ближе, будто давал о себе знать. Будто призывал начать против него боевые действия.

И в это время внимание Святой теократии оставалось приковано на нем. Территории Легиона постоянно перекрывали поденки, а в пустой сектор с его опасностью в виде пепла не станет вторгаться ни одна живая душа.

Но Легион намеренно выставил Альциона, чтобы отвлечь внимание человечества от той области. Наступательно-производственный тип служил приманкой, цель которой — отвести взгляды от истинной угрозы, скрывающейся в глубинах территорий.

— Мы должны поделиться информацией с ударной группой. Может, они со своей стороны что-нибудь найдут.

ᅠ

Роль Зайши в десантном батальоне состояла в коммуникационной ретрансляции и предоставлении подробного анализа данных. И еще…

— …Вы проделали хорошую работу, Сирины. Инициировать последовательность самоуничтожения.

Сиринов развернули за несколько дней до начала операции. Не в Алконостах, а так, в человеческом обличье. Она отправила их исследовать местность на сто километрах вглубь территорий Легиона. А сейчас Зайша отдала своим почтовым птичкам такой приказ. Как бы прискорбно это ни было, нельзя позволить им попасть в руки Святой теократии или, что хуже, Легиону.

Вся оптическая информация, которую заполучили Сирины, отправлялась Кролику и сохранялась. Они наблюдали с расстояния, потому что не должны были дать о себе знать, но этих данных вполне хватило для анализа.

Уставившись на изображение на дополнительном окне, она прошептала:

— Впечатляюще, принц Виктор. Я нашла. Как Вы и ожидали.

На кадре виднелся силуэт башни… построенной в виде шестиугольной призмы.

ᅠ

Как оказалось, Хилно не отправила своих солдат за бригадой обслуживания, оставшейся на базе. Может, просто недоставало людей. Без небольшой потасовки все-таки не обошлось, но им удалось защитить катапульту, Яростную армию.

К тому времени, когда Лена и персонал управления перегруппировались, к ним подоспел 2-й армейский корпус, который сопровождал их, а после вежливо пропустил Фрейю. Когда они наконец-то почувствовали себя в безопасности и позволили себе немного расслабиться, поступило сообщение, в котором говорилось, что отряд поддержки перегруппировался с десантным батальоном. Вскоре через парарейд с Леной связался командир десантного батальона, и прежде, чем тот успел вымолвить хоть слово, она сказала:

— Шин. Хорошая работа.

— Лена.

Прозвучал привычный спокойный голос Шина. Битва с Альционом выдалась довольно тяжелой, но, к счастью, он не был серьезно ранен. Лена облегченно вздохнула. Мгновением позже…

— Лена, можешь послать Файда? Нам нужно подобрать здесь кое-что.

«Серьезно?»

Первое, что он сказал ей прямо с порога, было про Файда?

Конечно, они еще не завершили все задачи, поэтому строго говоря, операция еще шла. В этом смысле поведение Шина вполне оправдано, однако Лена, напряженная из-за всех событий, встретила запрос угрюмо.

Все-таки и на ее стороне возникли сложности. Она старалась изо всех сил, и еще переживала о нем.

Через синхронизацию передался смешок Шина.

— Прости, не мог устоять… Но Файд мне действительно нужен.

— Черт бы тебя побрал!..

— У нас здесь все в порядке. Я слышал, тебе пришлось повозиться, но удалось-таки сбежать из штаба врага.

В его тоне отчетливо слышались дразнящие нотки.

— …Придурок.

— Ну, не я же прямо перед операцией позволяю себе говорить смущающие вещи.

Судя по всему, их небольшие пререкания перед началом операции еще не завершились. Лена проверила время на оптическом экране: прошло всего несколько часов. Но такое впечатление, будто с дурацкого спора прошли дни. Она скривила губы в приторную улыбку. И затем снова заговорила, только в этот раз беззаботно и счастливо:

— Придурок.

Шин ничего не сказал в ответ, но она почувствовала через синхронизацию улыбку.

— И, может, еще слишком рано говорить это, но… с возвращением.

— Ага… Здорово, когда вот так возвращаешься.

Файд, быть может, услышав ее разговор с Шином, взволнованно зашатался. Заметив жест краем глаза, Лена задала вопрос. Ей хотелось бы поговорить немного подольше, но она не могла попросту тратить время на подтрунивания, которые никак не относились к операции.

— Так ты говоришь, вам нужно забрать кое-что?

ᅠ

— Да, — нерешительно произнес Шин, задрав голову на Альциона.

Отряд Остриё копья отошел подальше, чтобы выстрел Лебедя смерти не задел и их, но после уничтожения машины они перегруппировались у обломков. Благодаря своей способности он мог едва расслышать голос в помятых останках. И она позволяла ему определить местоположение управляющего ядра.

— Пять рельсовых пушек разнесло, конечно, но нужно подобрать их обломки, и еще часть управляющего ядра Альциона.

†

Чтобы посодействовать возвращению экспедиционной бригады, Святая теократия подготовила специальный роскошный поезд у границ своей страны, который доставит их прямо домой. Это был их способ продемонстрировать признательность и добрую волю, проявленную в инциденте между их страной и войсками Союза.

Место располагалось далеко от передовой. Здесь вулканический пепел едва касался голубого неба. Вагоны локомотива медленно неслись по осенним равнинам зарубежной страны. Через открытое окно задувал ветер, приносящий цветочный аромат местных кустарников. Эти цветы — небольшие золотистые лепестки — часто использовались в Святой теократии как чайные листья.

За месяц Лена много выпила этого чая: на инструктажах, просто как часть ежедневного питания и… во время собрания от лица Святой теократии, где они официально извинились за инцидент с Хилно.

Тешат, возможно, не следовало рассматривать как ответственных, поскольку они лишь следовали приказам. Но Хилно восстала против своей страны. Лена поинтересовалась, что с ней будет… но первый святой генерал, Тотока, ответил только, что казнь ей не назначат. Согласно вере, кровопролитие, будучи абсолютным злом, воспрещалось, к тому же это Святая теократия вынудила Тешат нести военную службу. Даже если она преступница, казнь все равно будет рассматриваться как убийство и грех. Поэтому в Святой теократии не было высшей меры наказания.

«Ее семейные и клановые связи будут разорваны, саму ее запрут дома. Это уже точно.»

Святые, занимавшиеся государственными делами, посетили занятые ударной группой на время экспедиции бараки. Там в вестибюле Лена встретилась с первым святым генералом. Такой ответ он дал, когда она спросила про судьбу девушки.

Как и Хилно, он был моложе, чем предполагало его звание. Выглядел где-то немного за двадцать. Светлые волосы связывались в косу, глаза имели тот же золотистый оттенок.

«Лично я предпочел бы, чтобы ее освободили от домашнего ареста после окончания войны… Но на самом деле я не должен такое говорить перед вами. Уж точно не после того, как она поставила под удар ваши жизни. Однако вы не стали убивать ее и детей тоже. Не должны ли мы тогда исполнить волю богини земли и сжалиться над ней?»

«Что насчет Тешат?», — спросила Лена.

«Они воистину невиновны. Святой отдал приказ, а они вынуждены были подчиниться. Вот и все. Их отправят на перевоспитание, как только армию реорганизуют… Но, может, настало время нам пересмотреть обычаи. Возможно, Легион — это такой способ богини земли показать, что мы не можем больше придерживаться прежней жизни.»

Лена в полной мере понимала чувства генерала. Он хотел бороться с вековыми обычаями родины. Быть может, в целях отпустить Хилно ее грехи. У нее украли семью, и роль святой женщины ей вынужденно привили из-за войны.

Тем не менее… хотя Лена понимала, что это лишь начало изменений, начало долгого пути, она долгое время была на стороне «восемьдесят шесть». И некоторые из них не соглашались с идеей поворачиваться спиной к полю боя и жить в позолоченной клетке мирной жизни. Так что, возможно, с Тешат будет та же история.

Может, то же самое произойдет и с Хилно, которая причитала и молила только о том, чтобы больше ничего не забирали, — ей так сильно этого не хотелось, что она бросила бы родину гореть в огне.

— Бу!

— Ай!

Уставившись в окно, Лена затерялась в мыслях, рассуждая о том, что не в силах изменить, когда почувствовала холод в районе затылка. Она удивленно повернулась и увидела Крену. В руках та держала бутылки с газированными напитками, одну из которых — холодную и мокрую — приложила к коже Лены.

Напитки были со вкусом меда и цитрусовых, уникальным сочетанием Святой теократии. Вручив одну бутылку Лене, Крена села напротив.

— Задумалась о детях армии Святой теократии? — спросила она.

— Да… — вздохнула Лена, обхватив руками холодную бутылку.

Крена буднично пожала плечами.

— Знаешь, ты не должна взваливать на себя абсолютно каждую проблему. Только утомишься.

ᅠ

Почувствовав на себе взгляд серебряных глаз, Крена нарочно сосредоточилась на открытии бутылки. Она тоже им сочувствовала, конечно. Хилно и Тешат вынудили сражаться, отобрали у них будущее. Они словно зеркальное отражение «восемьдесят шесть». Но…

— Могу показаться черствой, но для них ни ты, ни я не можем ничего сделать. Свои судьбы могут определить только они сами.

Когда Союз только приютил «восемьдесят шесть», их жалели и говорили зайти в клетку мирной жизни. Союз твердил, будто это ради их же счастья… Но «восемьдесят шесть» она не понравилась. Крене не нравилась до сих пор. В конце концов, свобода — она целиком и полностью о выборе: что делает тебя счастливым, как ты хочешь построить свою жизнь.

Если именно такой была эта свобода, Крена хотела делать выборы для себя.

И если тем детям не позволено самим выбирать себе судьбы… они, наверное, никогда не смогут сбежать от воспоминаний о бесчисленных вещах, которые у них отняли.

— Кроме того, забыла уже, о чем говорила, Лена? Ты не можешь заняться детьми из другой страны. Рядом с тобой есть человек, которому ты должна уделять внимание в первую очередь. Так что лучше тебе поставить его на первое место, поняла?

— Хм-м-м… О чем это ты говоришь?..

И без пояснений все понятно, разумеется.

Лицо Лены окрасилось в красный, серебряные глаза забегали в панике. Хотя Крена от нее не отстала. Она грозно уставилась на девушку большими золотыми глазами. У нее было право спросить. Абсолютное и безоговорочное право.

— Ты… дала ответ?

— Я… да… — тоненьким, едва слышимым голоском проговорила Лена со свекольным лицом.

По реакции очевидно, что она не лгала. Между делом, сидящие рядом девушки — Анжу, Шиден, Митихи, Мика и Зайша — слушали их разговор, как бы невзначай. Лена это понимала, конечно. Оттого и покраснела.

Но так или иначе, Крена кивнула. Хорошо. Потому что если бы она еще не дала ответ… Крене было бы весьма затруднительно проделать то, что собиралась.

— Тогда первое, что ты должна сделать по возвращению, — пригласить Шина на свидание. Это будет твоим первым, как его девушки, свиданием. Ты должна сделать его незабываемым.

Не то чтобы она многое знала про отношения между парнем и девушкой, но ей казалось, что таков порядок вещей.

Анжу наклонилась вперед. Она положила локти на спинку сиденья Лены и заглянула вниз.

— Раз такое дело… Лена, лейтенант Эстер вручила нам прощальный подарок перед тем, как мы покинули Страны флота. Это уникальный местный парфюм, сделанный из чего-то под названием амбра. Кажется, они собирают его с левиафанов? Я использовала всего капельку, но аромат просто восхитительный. Она сказала вручить парфюм тебе, если ты дашь Шину однозначный ответ.

— …Почему об этом известно лейтенанту Эстер?!

Все из-за того, что Лена убегала от Шина, а остальные ему сочувствовали. Итак, Марсель посоветовался у лейтенанта Эстер, Анжу пожаловалась, а Рито просто разболтался. Измаил и еще несколько офицеров услышали об этом, либо же у кого-то из них также попросили совета. Измаил посодействовал в получении парфюма из амбры.

Анжу ухмыльнулась в ответ.

— Знаешь, парфюм-то особенный, с феромонами левиафанов во время их сезона спаривания. У кланов Открытого моря есть традиция душиться им в период помолвки или в свадебную ночь.

— Анжу?!

— И еще, как поговаривают, король Объединенного королевства три поколения назад воспользовался им в своих покоях в первую ночь. Аромат словно перенес его на глубокое морское дно и придал достоинство дракона, как-то так. В любом случае, говорят, у него видный, очень приятный запах.

— Ха, так что, он на самом деле не стимулирует сексуальную энергию? Скучно, — кратко сказала Шиден.

— Если хочешь что-то более романтичное, как насчет парфюма с ароматом гардении и жасмина? — подхватила Митихи. — В моем роду существовал обычай распылять их в первую ночь. Эти цветы источают сладкое, сексуальное благоухание с эффектом афродизиака!

Посмеявшись над оживленной беседой, Крена тихо ускользнула.

ᅠ

Несколько купейных вагонов заняли полк Мирмиколеон, тогда как остальные отвели ударной группе. Тем или иным образом вагоны разделили для мужчин и женщин.

Крена открыла раздвижную дверь в соседний вагон для парней. Она заранее узнала, где он будет. Окна здесь также были открыты, поэтому внутрь задувал слабый цветочный аромат. В одном из четырехместных купе она нашла задремавшего Шина, привалившегося к спинке сиденья.

В прошлой операции он получил серьезные ранения, но почти сразу после восстановления его отправили командовать десантным батальоном. Только что прошедшая миссия тоже изрядно его потрепала, пусть и по-своему. Он, скорее всего, устал. В руках у него — открытая книга, и выглядел он настолько беззащитным, что отсутствие черного кота на коленях казалось почти противоестественным.

Она бросила взгляд на Райдена, занявшего место напротив. Тот поднялся на ноги и дразняще повел бровью. Он направился к выходу из вагона, по пути захватив любопытствующих Рито и ребят из отряда Клеймор. Затем жестом головы подал сигнал рядом сидящим членам отряда Остриё копья — Клоду, Тору и Дастину — следовать за ним.

Не прошло и минуты, как в вагоне остались только она и Шин.

«Тебя никто не заставляет.»

Она пришла сюда только затем, чтобы привести чувства в порядок. Шину необязательно ее выслушивать. Она просто выговорится, и этого хватит. А он может спать дальше, ей все равно. Все-таки Шин вымотался, поэтому лучше не будить его.

Но затем она встряхнула головой. Застенчивость давала о себе знать даже сейчас, нашептывая притягательные слова. Но нет. Это будет неправильно. Она должна привести чувства в порядок. Столкнуться с ними лицом к лицу и все уладить. Убежать, значит проиграть.

— Шин, — мягко окликнула она. — Шин, э… У тебя найдется минутка?

— …М-м, — сорвалось с его губ, когда она слегка качнула его.

Он открыл глаза, моргнул несколько раз и только потом посмотрел на Крену.

Кроваво-красные глаза. Единственный цвет, который Крена находила самым прекрасным в мире. И прежде, чем он успел спросить: «Что случилось?», она заговорила первой:

ᅠ

— Я полюбила тебя, Шин.

ᅠ

Алые глаза моргнули. И затем взгляд исказился горечью, болью. Ведь он понимал, что не мог и не хотел отвечать на слова Крены, на ее чувства.

«…Да. Я знаю. Ты не увиливаешь. Ты не станешь скрывать или лгать о том, что не можешь ответить. Это твоя жестокая сторона.

Ты искренен, но этим и жесток.»

— Я люблю тебя даже сейчас… Наверное, всегда буду любить.

Даже если полюбит другого когда-то в будущем, она все равно будет любить Шина. Даже если тот гипотетический человек ответит на ее любовь взаимностью. И, хотя едва получалось это представить, даже если она создаст с тем человеком семью…

…она всегда, всегда будет любить Шина.

Для нее и друзей он был спасителем в восемьдесят шестом секторе. Товарищем. Братом по оружию. Семьей. И правда в том, что она все-таки желала, чтобы он выбрал именно ее. Самый дорогой сердцу человек, тот, на кого она полагалась сильнее всего.

Она любила его как брата.

«Мой… добрый, драгоценный Бог Смерти.»

— Так…

Она хотела, чтобы у ее товарища, ее семьи, самого дорогого в мире человека все сложилось как надо. Наверное, это единственное в своем роде очевидное желание для другого человека. Даже в таком мире естественно его желать.

— …будь счастлив. Обязательно найди свое счастье, — улыбнулась Крена.

Шин молчал недолгое мгновение. Он разрывался между ответом, который хотел дать, и словами, которые мог бы адресовать себе же. И после молчания, после того как разобрался с противоречивыми чувствами, он в конечном итоге сказал лишь одну вещь.

Неважно, что он хотел сказать. Ответить на чувства Крены он все равно не мог, и поэтому он произнес ровно то, что было позволено в этот момент:

— Прости.

— Не стоит. До сих пор…

И даже сейчас. И, вероятно, так оно будет всегда.

— …я ни разу не пожалела о своей любви к тебе.