Клауд Хок не знал, как ей это объяснить.
Их ссора якобы происходила из-за будущего Лесной Долины, но на самом деле речь шла о безопасности Аши. Гадюка сделал себя врагом номер один для Небесного Облака. А с таким количеством влиятельных людей в Небесном Облаке, которым позарез нужна его голова, он был обречён раньше или позже. Причём «раньше» — намного вероятнее. Его судьба была решена в ту же секунду, когда взорвалась бомба.
Худшим страхом Клауд Хока было то, что последствия его действий лягут на плечи Аши. Но поймёт ли она? Нет, она не могла понять…
Если смерть Гадюки уничтожила ту прекрасную девушку, которую Клауд Хок спас, тогда он сам воплотил в жизнь свои худшие страхи. Парень бы себе этого не простил.
— Не надо! У меня есть кое-что! Гадюка хотел, чтобы я тебе передал это.
Он выудил из кармана маленький треснувший драгоценный камень. Это было всё, что осталось от Гадюки, а Клауд Хок пообещал доставить это Призраку и Аше.
Когда Призрак увидела, что это было, она замерла. Её рука с кинжалом побелела от напряжения.
Люсиаша в каком-то оцепенении шагнула вперёд, протянула руку и приняла предмет. В тот момент, когда пальцы девушки коснулись потрескавшейся поверхности, реликвия начала светиться.
Драгоценный камень превратился в зеркало. В нём отражалась фигура, которая была всем знакома.
Высокий и крепкий мужчина. Тяжёлый плащ закрывал всё его тело, кроме точёных черт лица. Шрам прочертил дорожку через один глаз. Через мгновение силуэт вышел из зеркального мира в реальный.
Все смотрели с благоговением.
Что происходит? Гадюка жив?
Люсиаше хотелось броситься в объятия Гадюки и разрыдаться, чтобы выразить радость от осознания того, что её потеря воображаема. Но когда девушка попыталась обхватить его руками, они прошли насквозь. Она «наткнулась» на его сильную грудь и упала на колени.
Клауд Хок посмотрел на человека и вскоре понял, что это не Гадюка. Настоящий Гадюка был мёртв и исчез, разорванный на куски его собственной рукой. Это было всего лишь его отражение.
Тень человека не имела физической формы. Это — всего лишь фрагмент его души, оставшийся в зеркале?
— Если ты это видишь, это значит, что я мёртв. Я уверен, что Клауд Хок сдержит свое обещание и передаст вам мои последние слова.
Отражение Гадюки тепло улыбнулось Лусиаше, как будто он действительно стоял там.
— Аша, почему ты плачешь? Не переживай из-за этой потери. Смерть приходит за всеми нами, и иногда она может сокрушить нас, как горный обвал, или пройти мимо, как лёгкий ветерок. Теперь, когда я умер, моя тщеславная гордость не даёт мне покоиться с миром. Я должен использовать своё больное и искалеченное тело, чтобы начать новую главу в истории этого хаотичного мира, в котором мы живём. Но для меня величайшей честью было быть твоим отцом, и, получив такую возможность, я умираю без сожалений. Я надеюсь, ты помнишь всё, что я тебе говорил, и помни: пока ты можешь сохранить эту хрупкую жизнь, ты никогда не должна быть слабой!
Люсиаша не могла говорить. Все её слова вырывались, только как рыдания.
На лице Гадюки появилось смущённое выражение:
— Призрак, ты здесь? Я вернулся, как и обещал.
— Я здесь. Я прямо здесь, — безжизненные глаза женщины увлажнились. — Почему ты не смотришь на меня? Ты никогда не мог просто смотреть на меня!
Гадюка повернулся и каким-то образом, из загробной жизни, выполнил её просьбу. Его тёмные глаза пристально смотрели прямо в глаза Призрака.
— Я никогда не делал ничего, что противоречило бы моим убеждениям. Но с тобой… Мне жаль. Я был особенно жесток. Мне жаль, что я заставил тебя страдать от такой невыносимой для тебя боли. Из всех людей в мире ты — единственная, кто понимал меня лучше меня самого, и я понимал тебя точно так же. Я никак не смогу отплатить тебе за всё, что ты для меня сделала.
Глухой звук.
Кинжал Призрака выскользнул из её рук и упал на землю.
— Я никогда ничего не хотела взамен! — крикнула она.
— Я всё понимаю. Ты всегда хотела получить только ответ на один вопрос, который задавала много раз, разными способами. Я должен попросить прощения за каждый раз, когда не отвечал или увиливал. Дорога, по которой мне было суждено идти, была тёмной, без единого шанса на искупление. Это не то, чего я хотел для тебя. Теперь, наконец, я могу ответить. Эти слова были тяжестью на моём сердце в течение многих, многих лет…
В голосе Гадюки проскользнули тепло и нежность, которых раньше никто никогда не слышал.
— Наконец-то я могу сбросить своё бремя и сказать, что я всегда любил тебя так же, как ты любила меня.
Его железные черты растаяли в выражении безответной тоски.
— Я часто проклинал тот факт, что мы с тобой не родились нормальными людьми. Я бы гонялся за тобой как сумасшедший, и всё, чего бы я хотел для тебя — чтобы ты могла жить обычной, но очень, очень счастливой жизнью. Ты единственный человек, перед которым я должен извиниться. Я глубоко надеюсь, что вы с Люсиашей не позволите ненависти поглотить вас. Помните, что этот конец был именно той смертью, которая предназначалась мне и которую я выбрал сам.
Привязанность в его взгляде исчезла так же быстро, как и появилась, сменившись спокойным выражением, которое всегда видели другие.
— Призрак, пообещай мне, что остановишься. Откажись от всего этого. Не стремись к мести, ибо в этом нет никакого смысла. Мне нужно, чтобы ты позаботилась о Люсиаше вместо меня.
Женщина закрыла глаза. Две одинокие слезинки скатились по её щекам. Она ничего не сказала.
— Клауд Хок, — голос Гадюки изменился. Он знал, что человек, который убил его, тоже находится здесь и всё видит. — Я хочу, чтобы ты знал, что наш бой был самым приятным сражением, которое у меня когда-либо было в моей жизни. Ты могучий и благородный противник, и я благодарю тебя за то, что ты дал мне достойно умереть.
Парень растерялся, не зная, что ответить.
— Ты всё ещё не понимаешь? На самом деле, мы с тобой во многом похожи, — во взгляде Гадюки, когда он смотрел на своего убийцу, не было враждебности, только облегчение и немного неуверенности. — Я почувствовал это в последние мгновения нашей битвы. Я почувствовал страсть к борьбе, которая бурлила в твоих венах! Жажда конфликта в твоих костях! И свет героизма в твоей душе. Твоё сердце, твои мечты, твоя мудрость, твоя природа — всё, чем ты являешься, идеально подходит для нашего времени. Клауд Хок, ты действительно единственный в своем роде. Ты слишком молод, чтобы понять это, но я знаю, что со временем ты всё поймёшь и присоединишься к нашему делу. Это твоя судьба — взять факел и нести нашу славу дальше, чем любой из наших предшественников. Ты и я, мы оба готовы отдать свою жизнь за то, во что мы верим, а не отказаться от этого. Ты без колебаний прошёл бы через море огня и без сожаления выдержал бы обжигающий жар. Это признак того, какой ты человек, и цели, ради которой ты родился. Такие люди, как ты, никогда не исчезают в старости и безвестности. Мы никогда не смогли бы терпеть унижение, день за днём находясь в клетке. Ты и я, мы никогда не сдаёмся, потому что, если бы мы это сделали, мы бы отказались от сути того, кто мы есть! Без всего этого наша жизнь была бы подобна зыбучим пескам, а наши тела — увядшей траве. Мир потерял бы все краски, и наши годы были бы потрачены впустую! Я очень надеюсь, что ты скоро это поймёшь. Ты не можешь оставаться на земле, ты должен осмелиться воспарить! Ты — ястреб. Ты должен сразиться с бурей, бросить вызов грому и разогнать тучи. Используй свои крылья, чтобы оставить свой след на небесах и земле. Разрушь тьму, принеси свет в новую эпоху! Воздайте почести тем из нас, кто пролил кровь, чтобы проложить этот путь!
Клауд Хок был ошеломлён тем, что Гадюка так высоко ценил его. Он наблюдал, как отражение начало тускнеть. Время заканчивалось.
Гадюка одарил его последней улыбкой, спокойной и непринуждённой. На его лице не было ни капли сожалений, когда погибший и воскресший Зефир Клауд теперь уже навсегда исчез из этого мира. Зеркальный камень потемнел и раскололся на куски.
— Здесь моя жизнь заканчивается, но на моей душе нет сожалений. Пусть моё тело уничтожено, мой свет продолжит сиять! Прощайте.
Люсиаша без сил рухнула на землю. Призрак стояла молча, её глаза блестели от слёз. Постепенно свет вернулся в её глазам, и она наклонилась, чтобы помочь Аше подняться на ноги. Две девушки ушли, так и не обернувшись, оставив Клауд Хока пялиться на осколки кристалла, усеиваю
