Двэйн молча покачал головой. Он прекрасно понимал, что не имеет совершенно никакого смысла спорить с особенностями той эпохи, в которой выпало жить Двэйну, в которой мужчина, добившийся влияния, силы и власти, попросту расценивает женщин, как один из ресурсов, ценность жен и родных сестер которого меркнет на фоне несметного числа наложниц, которых получает молодой властитель, севший на трон. Растет лишь ценность ресурса… денежного, женского или какого бы ни было.
В сей век холодного расчета и алчности даже столь светлые люди, как граф Бильбо или Дэланшань, рано или поздно падали в бездну разврата и алчности. В далекой древности, когда люди были благочестивы и добры ко всему миру, подобное поведение сына было бы ужасным горем для родителей. Теперь же матери сами ищут первых наложниц для собственных сыновей. Ведь в дворянской семье сын — прежде всего продолжатель дворянского рода, на ком лежит цель укрепления влияния фамилии, обогащения и процветания. И Габриэль вовсе не был нечестивцем, утерявшим все нормы морали. Он всего лишь был человеком своего времени.
На следующий день вечером Двэйн окончательно лишился желания размышлять о том, в какой эпохе живется лучше, ведь вскоре после окончания вечера Габриэль будто протрезвел, позабыв об окружавших его распутных девицах, и вновь стал тем благородным и романтичным героем, каким он встретился со старшим братом совсем недавно.
Рано утром Габриэль встал с постели и отправился в тренировочный лагерь, где с упорством и желанием проходил сложные тренировки. Но перед тем, как отправиться в лагерь, Габриэль упражнялся в фехтовании во дворе усадьбы. Когда Двэйн проснулся и вышел на крыльцо, Габриэль уже был с ног до головы в поту, в глазах была радость и свет жизни.
Стояло холодное утро ранней весны, но обливающийся потом Габриэль вовсе не обращал внимания на сырой и холодный ветер. Потренировавшись с одноручным мечом, Габриэль схватил тяжелый двуручный меч и с огнем в глазах отправился на продолжение тренировки, где разрубил мечом пятьдесят деревянных чурок.
Двэйн же еще долго стоял на крыльце усадьбы, наблюдая за тем, как упражняется в боевом искусстве юный Габриэль, и невольно вспоминал себя в его годы. Только когда окончивший тренировку Габриэль наконец стал обтираться шерстяным полотенцем и кутаться в одежду, Двэйн с довольным видом ушел обратно в усадьбу. «
— Я смотрю, ты встал пораньше?
— Да! Каждое утро я вынужден тренироваться не меньше двух часов, это минимальная программа! Желательно бы еще полчасика добавить! — бодро сказал Габриэль и направился в усадьбу.
Габриэль подошел и бережно снял со стеллажа длинный палаш, рукоятка которого была обита акульей кожей и инкрустирована драгоценными камнями, на которые было наложено защитное заклинание от старения и ржавчины.
Палаш стоил свыше тридцати тысяч золотых, являясь подарком от мастеров Севера. Не менее интересен был подарок от Графа Бильбо, представлявший собой молодую служанку лет пятнадцати… с гладкой подобно шелку кожей и длинными, словно степная трава, ресницами. Конечно же, она была девственницей. Благо, покамест Габриэль обитал в своей усадьбе и жил жизнь в некоей мере аскетичной для дворянина, не держа при себе никаких служанок и наложниц.
Стоило отметить, для человека его сословия он просто невообразимо самостоятелен и даже несколько аскетичен.
— Иди омойся! Сегодня мы едем к казначею, нанесем ему визит! — крикнул Двэйн вслед Габриэлю.
— Заодно повидаешься с невестой!
— Что? Брат, право не стоит!
— Ты другого мнения? — поинтересовался Двэйн.
— Я не хочу жениться так рано! — спокойным тоном провозгласил Габриэль. — Брат, ты слишком обеспокоен вопросом моей женитьбы! Мы, мужчины рода Роулингов, никогда не вступали в брак столь рано… Наш отец женился лет в тридцать… Тебя же наша матушка родила в тридцать шесть… Когда же отец возвращался из первого победоносного похода, тебе было три, а ему тридцать девять! Я согласен с тобой, что мне не стоит вступать в Ураганную армию, что не стоит рваться на передовую, но мне также нужно и работать над собой… чтобы стать таким же отважным полководцем, как отец… у меня впереди столь разнообразная и интересная жизнь, не к чему закрепощать ее браком! Я не шучу, брат! Я видел множество аристократов, что женились слишком рано, и теперь ничего из себя не представляют! Но я не такой, как они! У меня есть планы и цели! И в ближайшее время я не готов вступать в брак!
— Я понимаю, что эта война может продлиться не одно десятилетие, и неизвестно, чем она закончится… — опередив Двэйна, сказал Габриэль, повысив голос .
— Брат, это мое решение, и я хочу, чтобы ты был на моей стороне! — Двэйн выразительно смотрел на брата. — Ну, хорошо! В конце концов, на твоей невестке могу жениться и я… но свадьбу заказал отец, и отменить ее нельзя!»
— Я знаю, что мне стоит делать, а чего делать не стоит! Брат! Отвези меня в военный лагерь! Это сейчас важнее!
Нельзя не сказать, что Двэйн рос куда более спокойным и рассудительным парнем, чем воинственный Габриэль. Вероятно, на любовь Габриэля к турнирам и конным скачкам пришла вместе с роулинговской кровью, которая была выражена у него куда больше, нежели у Двэйна.
Габриэль любил массивных боевых коней, любил генеральские мундиры и изготовленные на заказ наградные мечи. Двэйн очень любил Габриэля, как любит всякий старший брат своего младшего. Ныне Лобустьер постепенно складывал с себя обязанности военного министра, все чаще его работу брал на себя Камиссилиум.
Камиссилиум был другом Двэйна, и, встретив Двэйна и Габриэля, с радостью жал им руки. Камиссилиум был человеком старой закалки, он устроил тренировочный лагерь по старому образцу, устроив там генеральный штаб, интендантскую службу, службу военной пропаганды, а также штаб оперативного реагирования! Даже Двэйн, не будучи от рождения военным, понимал важность подобного устройства военного лагеря.
Карты, чертежные и измерительные приборы устилали стол в штабе Камиссилиума. Военные министры не отличались аристократизмом и любовью к роскоши, а посему военный лагерь был устроен крайне просто. Впрочем, для обучения будущих командиров армий он подходил, а посему в недовольстве не было смысла.
