Дир выглядел как высокий мужчина, более двух метров ростом, состоящий из колючих ветвей. Его волосы — тонкие побеги, пропитанные кровью, из-за чего они казались алыми. На руках и лице были ритуальные отметины, даровавшие ему часть силы Саженца и власть над городом.
— Теперь я окончательно запуталась. — нахмурила густые брови Фила. — Как может быть так, что никто не знает о надвигающемся кризисе, а мы — знаем?
— Потому что то, что я сказала Литу, должно было оставаться тайной. — простонала Алея.
— Жаль, но просить людей рисковать ради меня жизнью на основании «поверь на слово» я не могу. — ответил Лит. — Если уж им приходится сражаться рядом со мной, они заслуживают знать, с чем столкнутся.
— Какой секрет? — спросил Лото. — И каким образом Верхен должен всё это остановить? Это твоя вина, Верхен?
— Старый голос, что ты слышишь, принадлежит покойному Мировому Древу, отравленному безумием, смертью и видениями, о которых я не решаюсь думать. Не все Саженцы получили осколки, но те, что получили, несут часть сущности Иггдрасиля.
— В моём случае я был проклят знанием обо всех ужасах, что творили народы Могара — в прошлом и сейчас. Растения, звери, люди, нежить, Хранители — я знаю их лучше, чем они сами себя. Я знаю каждое Запретное Заклинание, каждый Проклятый Ритуал, знаю, как создавать самые извращённые мерзости потерянных городов. Я знаю всё, что делают представители Совета. И самое главное — я знаю, кто ты, Верхен.
Лицо Лита оставалось каменной маской, но его глаза на миг скользнули к Солус — и этого хватило, чтобы Саженец заметил.
— Да, я знаю о тебе и твоей спутнице, но говорю не об этом.
[Чёрт побери, старый хрыч! Нельзя было сформулировать менее двусмысленно? Теперь поползут новые слухи, и Ками больше никогда не оставит меня в покое.] — сжал зубы Лит.
— Я имею в виду только тебя — величайшую дихотомию Могара. Существо этого мира и одновременно чужак. Живой и мёртвый. — старый голос снова взял верх, но звучал отдалённо, словно Саженец впал в транс.
— Обладатель сил, которые могут сделать тебя защитником всякой жизни…
Голограмма на весь город заменила Эзор изображением Траунских лесов. Каждый лист, каждое дерево и цветок пылали серебряным пламенем, но не сгорали. Растения росли быстрее, звери становились сильнее, огонь очищал всё вредное.
— …или её величайшим врагом. — голограмма изменилась: Траунские леса были объяты синим пламенем. Земля превратилась в обугленную пустошь, где жизнь невозможна. Пламя не исчезало, а сливалось с Могаром, делая его вечным и всепоглощающим.
— Никто и ничто не уцелеет. Даже твоя дочь. — воздух разрезал детский плач, быстро заглушённый рёвом огня.
— Хватит нести чушь! — взорвался Лит. — Это не выбор. Ни в этом мире, ни в каком-либо другом я на такое не пойду!
Его ярость встретила сухая усмешка, словно ломались дрова в камине.
— Думаешь, такие силы пробуждаются лишь потому, что ты так решил? Что выбор приходит, когда всё идеально? Нет, юнец, и ещё раз нет. Это случится, когда боль станет столь сильной, что смерть покажется избавлением. Когда тебя заставят выбирать между силой, добытой кровью и потом, и силой, которую можно обрести, заставив страдать и умирать других.
— В тот миг цена покажется разумной, а предложение — соблазнительным. Запомни этот день. Запомни мои слова, когда будешь на вершине и жизнь покажется идеальной, и когда окажешься внизу, потеряв всё, что тебе дорого.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Лит. — Я думал, время на вес золота, а ты играешь в пророка.
— Потому что это напрямую связано с нашей проблемой, Верхен. — старый голос стал слабее, а молодой — сильнее.
— Ты умеешь вызывать оба Пламени, хоть и не овладел ими, и этого достаточно. Если решишь помочь мне, ты сможешь использовать любое из них, чтобы уничтожить угрозу, которую я представляю для всех.
— Разница лишь в том, что синее пламя убьёт меня в долгой агонии, а серебряное извлечёт осколок Мирового Древа, не причинив мне вреда. В любом случае, ты получишь фрагмент, а моя мука закончится.
