— Да! Сто раз да! — Камила приняла Камелию и обвила руками шею Лита, страстно целуя его.
— Сто детей — это перебор, — сказал он, когда их губы наконец разъединились. — Предлагаю двигаться постепенно и делать перерывы между беременностями.
— Я не это имела в виду… Да какая разница! — она звонко рассмеялась и снова поцеловала его.
Лит бережно подхватил Камилу на руки и отнёс к кровати, пока она всё ещё прижимала к себе Камелию.
— Эти бутоны означают Элизию и нашего сына, верно? — спросила она.
— Волосы вытираю. Разве не очевидно?
— Не это! Почему ты голая?
— В ванну одетыми не ходят, милая, — усмехнулась Менадион. — И потом, мы обе женщины, а ты моя дочь. Чего мне стыдиться?
[Стыдиться должна я!] — Солус не находила слов, но мысли её вихрем носились в голове.
Тело матери было очень похоже на её собственное, но одно отличие бросалось в глаза — тонкий, подтянутый живот, подчёркивавший её фигуру.
— Ах, ты про это? — Рифа заметила взгляд дочери. — Это не так уж много, Элфи. Нужно лишь немного дисциплины, упорные тренировки и правильное питание.
— «Немного» — да это же задница моей мечты, мам! Это просто н…
— Следи за языком, юная леди! — резко оборвала её Менадион.
— Мам, я уже не ребёнок, — вздохнула Солус, хотя именно ребёнком себя и почувствовала. — Так я разговариваю с друзьями. И даже с Литом.
— Но не с Элиной, — заметила Рифа, тут же опустив взгляд, ощущая себя мелочной за это замечание.
— Всё иначе… но не так, как ты думаешь, — поспешила объяснить Солус, уловив боль в глазах матери. — Мам, что ты вообще знаешь о моей нынешней жизни?
— Только то, что ты говорила вслух, — ответила Менадион. — Я была рядом, но не в твоём сознании. Я не слышала ваших разговоров с Литом, не знала, что вы делили долгие часы и какими мыслями он делился с тобой, когда его глаза вспыхивали твоим светом.
— Верно. У меня почти нет воспоминаний о тебе. Всё, что осталось — это когда я была маленькой девочкой. Каждое из них бесценно, но они все относятся к моему детству. О взрослой жизни я почти ничего не помню, кроме той ночи, когда Байтра убила меня.
В словах Солус не было укора, но они всё равно ранили Рифу. Ведь именно такие воспоминания она видела в Печати Пустоты.
[Я не могу винить Элфи за то, что она стёрла из памяти остальное, если даже я сама считаю то время бессмысленным.] — сжала кулаки Рифа.
— В тех воспоминаниях ты относилась ко мне как к ребёнку. Но сейчас я взрослая и хочу, чтобы ты узнала меня такой, какая я есть, и общалась со мной, как с друзьями, — сказала Солус, не подозревая, какой шторм бушует в душе матери.
— Почему же с Элиной иначе? — спросила Менадион.
— Мам, оденься! — взмах руки Солус — и броня Оборотень покрыла её мать.
— А теперь отвечу. Ты видела Элину?
Солус вызвала голограмму, где Элина без конца обнимала, целовала и тискала своих детей, не заботясь об их возрасте или о том, насколько они смущены её демонстративной нежностью.
— Ах да. Это, — Менадион едва не рассмеялась при виде того, как Лит, Рена и Тиста корчились, пытаясь выбраться из маминых объятий.
— Если бы она не относилась ко мне так же, я бы чувствовала себя лишней, — призналась Солус, теребя волосы. — А ты всегда холодна и собрана. В воспоминаниях о работе в Кузнице ты относилась ко мне…
— Отстранённо, — договорила за неё Менадион и села на кровать. — Но только потому, что ты сама меня об этом просила.
— Я?.. — Солус растерялась.
— Ты гордилась своим талантом и не терпела, когда твоё положение приравнивали к поблажкам. Ты требовала, а точнее — приказывала мне обращаться с тобой как с прочими учениками, — Рифа начала нервно теребить волосы, как это делала Солус.
— Я вела себя холодно лишь потому, что боялась тебя рассердить. Вот и всё.
— Боги, какой же я была ужасной дочерью! — воскликнула Солус. — Прости, мам.
— Не проси прощения, Элфи. Это моя вина. Я была ужасной матерью, — Рифа нерешительно прижала её к себе. — После смерти Трейна ты столько раз пыталась вытащить меня из депрессии, восстановить нашу связь… но я всегда отворачивалась.
