— Это так? Тогда прежде чем мы начнем слушание… Прежде всего, я бы хотел извиниться за неудобства, которое произошло из-за досадного недопонимания между мной и графом Зальцбергом. Я бы хотел воспользоваться возможностью и извиниться перед всеми, кто был вовлечен в это.
Сказав это, Рёма медленно склонил голову перед знатью, сидящей перед его глазами. Он положил правую руку у пупка, а левую за талию и поклонился — это был жест, используемый при королевском дворе Розерии. Его поступок был не только безупречным, но и учитывая его величественную ауру, свойственную человеку, пережившему войну, неописуемым.
Можно было сказать, что его отношение было тоже хорошим. Однако отношение к Рёме не изменилось. Вернее оно изменилось, но в худшую сторону. В глазах аристократов появились отблески господства и презрения.
По их мнению, выскочка пришел на их зов, выставляя себя храбрецом. Теперь, вместо того, чтобы похвалить его за замечательное отношение, они думали: «Что ты хочешь здесь сделать?»
Но Рёма также не собирался вести себя скромно перед аристократами. Пока все выглядели расстроенно, Рёма посмотрел на графа Айзенбаха, сидевшего рядом с маркизом Халкионом.
— Мне также жаль, что я зря потратил время графа Айзенбаха, который является важной фигурой этой страны, а также заместителем главы Палаты Лордов.
Как только он это сказал, в Палате Лордов стало шумно. Отношение Рёмы можно было назвать грубым, хоть оно таким не казалось. По крайней мере, если бы обычный человек услышал его слова, то он посчитал бы такое отношение верным. Но проблема была в том, перед кем извинился Рёма.
«Что он имел ввиду, говоря это так?»
«Этот человек сумасшедший?»
Во взглядах аристократов, смотрящих на Рёму, были смешаны удивление и страх перед чем-то. С трибун послышался беззвучный ропот.
Конечно, такая реакция была нормальной. В конце концов, он проигнорировал маркиза Халкиона, который был главой Палаты Лордов, и вместе этого извинился перед заместителем главы — графом Айзенбахом. Это было похоже на поклон вице-президенту, при этом игнорируя президента страны.
Конечно, он мог принять графа Айзенбаха за маркиза Халкиона. Поскольку в этом мире не было таких технологий, как фотоаппарат, то человек, который никогда не встречался с человеком, почти никогда не знал, как выглядит его лицо.
Да, такое могло случиться, но он мог хотя бы посмотреть на какой-нибудь портрет. Но, конечно, каким бы хорошим ни был протрет, он никогда не будет верным на все сто. В зависимости от мастерства художества конечный результат мог значительно отличаться. В этом смысле, сколько бы внимания не было уделено внимания деталям, все равно могли происходить ошибки и недопонимание с клиентом.
Однако Рёма не просто не понял или просто проигнорировал это, он ясно упомянул графа Айзенбаха как заместителя главы Палаты Лордов. Когда он это сделал, все изменилось.
«Он сознательно проигнорировал маркиза и поклонился мне. Этот человек, он открыто сказал, какой дворянин на самом деле был самым влиятельным в Королевстве Розерия. К тому же он заявил, что дом Халкиона, который возглавляет Палату Лордов, не важен для него».
Графу Айзенбаху удалось понять намерения Рёмы, который сразу извинился перед ним. Это было величайшее оскорбление и явная провокация в адрес главы Палаты Лордов маркиза Халкиона. Нет, учитывая аристократическое общество, эти слова можно было назвать не провокацией, а прямым объявлением войны. И все присутствующие аристократы, кажется, тоже это поняли.
Граф Айзенбах быстро взглянул на лицо маркиза Халкиона, сидевшего справа от него. На его лице был виден стыд и гнев. На виске выступили вены, а обе руки были крепко сжаты в кулаки.
«Конечно, такая реакция довольно понятна. Любой бы так отреагировал, если бы его оскорбил такой выскочка…»
Больше всего аристократы ненавидели порчу репутации фамилии их дома и позора. Были нередки случаи, когда ошибка во время приветствия приводила к дуэлям, особенно когда в это были вовлечены представители разных фракций. Фактически более половины дел, рассматриваемых Палатой Лордов, были связаны с честью фамилии дома.
Для знати честь фамилии его дома была важнее, чем жизнь. И среди таких аристократов, маркиз Халкион был человеком, особенно строго относившимся к чести своего дома. Конечно, территория, которой он управлял, была не такой уж большой, из-за этого его финансовая и военная мощь была не так велика. У многих аристократов было больше земли, чем у маркиза Халкиона.
Однако его влияние в королевском дворце, где его дом занимал должность главы Палаты Лордов, было огромным. У него было много власти, с которой, даже учитывая короля, обладающего абсолютной властью, нужно было считаться. Все уважали маркиза, и склонить перед ним голову было довольно естественным событием. Так было до тех пор, пока барон Микошиба Рёма не заговорил.
Сколько еще сможет выдержать маркиз. Первоначально он слыл нетерпеливым человеком. Не беря в расчет его способность по руководству Палатой Лордов, его личность была средней. Но он был не из тех, кто стал бы молчать после того, как его оскорбит юный выскочка. Обычно он вставал и крича, пинал стул. Но сейчас маркиз Халкион сохранял спокойствие и не показывал свой гнев.
«Скорее всего, он настолько зол, что хочет сварить его заживо…»
Исходя из здравого смысла аристократов, позиция Микошибы Рёмы была действительно провокационной. Однако в этом месте маркиз Халкион не мог просто начать гневно кричать только из-за этой провокации.
Цель Рёмы была очевидна, но его все еще защищали формальности. Конечно, он мог просто проигнорировать маркиза Халкиона, но если он заявит, что не видел, чтобы маркиз садился, то его будет трудно загнать в угол. Если они хотят обвинить Микошибу Рёму, то, прежде чем они могли что-то сказать, они должны были представиться.
«Хоть я и не могу обвинить его в том, что он не знал лица маркиза…»
Затем граф Айзенбах мягко улыбнулся. В Королевстве Розерия было около тысячи аристократов. А если учитывать и тех, кто был рыцарем, то их было намного больше. Честного говоря, аристократ не мог запомнить лица всех благородных. И было бы абсурдом, если бы аристократы ожидали, что другие люди будут их знать, если они сами не знали этих людей.
Кроме того, такое отношение Рёмы можно было бы принять нормально, поскольку дом маркиза вот-вот рухнет. Вот почему маркиз Халкион промолчал.
«Это определенно было эффективно. Если бы он был обычным аристократом, он бы никогда не выбрал этот вариант. Но поскольку барон Микошиба выскочка, а его связи с аристократическими семья слаба, то он может совершить такой поступок. Но все же… Этот человек… Он сказал такую глупость так громко…»
Если они позволят ему делать то, что он хочет, то авторитет Палаты Лордов будет подорван. Что пугало аристократов, так это то, что часть расследования могла просочиться наружу.
Несомненно, для аристократического общества барон Микошиба Рёма был еретиком. По крайней мере, ни один из присутствующих здесь аристократов, не одобрял барона Микошибу. Но у него все же была репутация «героя спасителя». А печально известное прозвище «Демона Ирахиона» внушало больше страх, чем ужас. Они не могли ошибиться и заставить людей думать, что они что-то замышляют против героя.
«Конечно, то, что здесь произошло, не должно просочиться наружу. Но…»
Здесь присутствовали только аристократы и их рыцари. Если подумать нормально, то чтобы ни случилось, ничего не должно было просочиться наружу. Но даже так существовала вероятность того, что произойдет утечка информации. Пока существовала такая вероятность, то принятие провокации барона Микошибы было плохой стратегией.
«Но если мы все так и оставим, то репутация маркиза рухнет… Что значит…»
Он хотел сделать так, чтобы маркиз самолично сказал, что он присутствует здесь. Но если бы это произошло, то все сочли бы его дураком, даже не смотря на такую власть, ведь человек перед ним не мог даже вспомнить его лица или имени. Это было сравнимо с тем, что он признал себя не значимым человеком, о котором могли забыть в любое время. И из-за этого влияние маркиза Халкиона было бы уменьшено.
Таким образом, оставался один путь. Когда он это понял, с лица граф Айзенбаха исчез цвет. Он выглядел как человек, вытащивший неудачный билет. Однако для графа Айзенбаха ответ Рёме был единственный способ, чтобы они могли продолжить расследование.
Граф Айзенбах медленно встал и заговорил.
