Цзюнь Мосе увёл Ли Юрана из торжественной залы. Они пересекли несколько коридоров и подошли к павильону сада. Было странно проводить встречу в саду в такое раннее зимнее время… можно было предположить, что настолько странная встреча произошла впервые в городе Тянсян; вполне возможно, что и во всей Империи Тянсян…
Плотные тучи закрывали всё небо. Ветер был довольно холодным. Тем не менее в павильоне, казалось, было ещё ветреннее, так как холодный ветер залетал внутрь со всех сторон. Но, надо сказать, что территория была светлой и просторной. На самом деле это было действительно удивительное место…
Также это было самое подходящее место для того, чтобы подхватить простуду.
Тем не менее Цзюнь Мосе выбрал это место не потому, что хотел показать пренебрежение к своему гостю. Напротив, это было потому, что не было другого подходящего места, где можно было поговорить наедине.
«Просто очень много гостей пришло поздравить нас, и они заняли весь главный зал и вестибюль. Внутренний двор Гуан Квинхан в настоящее время занят Мэй Сюэ Янь и её людьми. Поэтому эти места не подходят для разговора. В моём дворе до сих пор устроено «инвалидное крыло» — там Йе Гухан и эти двое немых детей. Так что туда я тоже не могу его отвести. Кроме того, Хан Янь Мэн из Серебряного города и Му Сю Тонг во дворе третьего дяди. Кроме того, там просто куча моих солдат. Так что, это место ещё хуже для приватного разговора… так что, осталось только одно место — кабинет моего дедушки. Но разве я не оказал бы ему слишком большое уважение, если бы отвёл его туда?»
Цзюнь Мосе подумал об этих вещах и решил привести Ли Юрана в сад. Во всяком случае, силы этих двух людей было достаточно, чтобы вытерпеть любой холод…
Ли Юран огляделся с удивлением. Затем он сказал:
— Резиденция третьего молодого господина действительно достойна его имени. Я не могу придумать места в этом зимнем Тянсяне, которое было бы хотя бы похоже…
Цзюнь Мосе громко рассмеялся. Затем он поднял руку и предложил Ли Юрану присесть. Но он не ответил на его слова.
Однако Ли Юран не сел. Вместо этого он встал лицом к Цзюнь Мосе и сложил руки за спиной. Он казался очарованным зеленью вокруг. Ли Юран начал говорить, но, казалось, что он бормотал про себя:
— Цзюнь Мосе, это, кажется, наш первый официальный разговор, если мне не изменяет память?
— Да, это первый разговор, — кивнул Цзюнь Мосе и вздохнул. — Жаль, но я не мог найти время раньше. Расписание очень плотное, график…
— Тогда пообщаемся не так официозно. Я на восемь лет старше тебя. Тебе всего восемнадцать, а мне уже двадцать пять лет! — Ли Юран проигнорировал презрительную шутку молодого господина Цзюнь. На самом деле, казалось, что он блуждает в своих мыслях. Его поникшие брови делали очевидным его одиночество.
— Третий молодой господин Цзюнь, ты знаешь, как я управлял всем эти годы?
Ты не знаешь, почему я хочу поговорить о проблемах, которые я так долго подавлял. Но всё-таки я сейчас перед тобой. Я знаю, что сейчас мы… как бы сказать… не очень хорошие друзья. Но у меня есть желание рассказать обо всём именно тебе. Надеюсь, третий молодой господин не против выслушать меня. Пожалуйста, воспринимай это как историю. Это не очень блестящая история, но несколько интересная, — он самоуничижительно улыбнулся. — Эти вещи лежали на моём сердце тяжким грузом в течение очень долгого времени! К сожалению, я никогда не находил подходящей ситуации или человека, которому мог бы довериться. Тем не менее я переполнен эмоциями сегодня, и мне искренне нужно это выговорить! Я говорю это впервые в своей жизни…
— Ты попросил меня лишь выслушать тебя. Мы, наверное, могли бы быть друзьями. Но в этот раз я буду хорошим слушателем, — Цзюнь Мосе неожиданно стал на редкость серьёзен. На лице у него не было ни намёка на пошлость. Он чувствовал пустое сердце Ли Юрана. И поэтому он не смог задавить в себе сочувствие к этому человеку.
Ли Юран молча постоял некоторое время. Казалось, что он настраивает ход своих мыслей и организует их в подходящую манеру речи. Затем он медленно начал говорить:
— Я хорошо всё помню. Моя память всегда была очень хорошей. Я до сих пор помню, что дедушка забрал меня из-под маминой опеки, когда мне было всего три года. Затем он объявил её мёртвой прямо при ней. Он сделал это, потому что моя мать не смогла научить меня ничему за то время, что я был на её попечении… Я до сих пор помню, как моя мать была этим расстроена. Она очень много плакала. Мама умоляла моего дедушку, заливая слезами пол и его обувь, кланяясь. Она умоляла его оставить меня у неё ещё на один год. Однако мой жестокосердный дедушка на это не согласился. Хотя он разрешил ей встречаться со мной раз в месяц. Очень великодушно, не находишь?
Это и стало первым воспоминанием о моей матери… Даже не помню лица, помню только слёзы и бесконечные мольбы… — Ли Юран закрыл глаза, говоря это. Затем он тяжело вздохнул, а на его лице даже появились какие-то эмоции. Казалось, беспорядок в его голове был очень сильным.
Через некоторое время он продолжил свою историю. Но его голос стал более устойчивым:
— Мой богатый дедушка нанял для меня эксперта Суань Неба, когда мне было три года. Этот эксперт должен был очищать мои меридианы в течение месяца, чтобы он мог заложить для меня прочную основу практики Суань. И с этого времени я начал проводить свои дни циклично. У меня было шесть часов практики Суань. Потом шесть часов обучения этикету и наукам, и четыре часа обучения бою на мечах. А оставшееся время было отведено на еду и сон.
Цзюнь Мосе тихо вздохнул. Он не знал, что сказать.
«Эти благородные люди… они переносят такие трудности и закаливание, о которых дети из обычных семей даже не мечтают. И они оцениваются старейшинами семей, как какие-то кони: терпишь больше — молодец, не можешь терпеть — пошёл отсюда нафиг. Вот почему они превращаются в чрезвычайно вспыльчивых людей, как только они вырастают. Я бы не удивился, если большинство из них — какие-нибудь извращенцы!»
«В конце концов, их характеры искажены с детства! Они постоянно находятся под давлением. Вот почему они часто злоупотребляют властью, если им её дают. И вот так они часто превращаются в тиранов. На самом деле многие тираны прошлого и были сформированы подобным образом! Многие тираны из истории были талантливыми и добродетельными людьми, но получив власть, они стали невообразимо жестокими и кровожадными».
— Иногда я видел других детей, что бегали по улице и играли в догонялки и прочие игры. Я очень хотел поиграть с ними. Но им это было можно, а мне такое не разрешалось. Мой дедушка просто избил бы меня, если бы я расслабился хоть на минуту. Более того, старик был со мной в сто раз более критичен и строг, чем с моими братьями… — Ли Юран бормотал так тихо, что было едва слышно. — Он всегда говорил мне, когда я был ребёнком: «Ты отличаешься от других. Вот почему для тебя очень важно уметь делать намного больше, когда ты вырастешь!» И я всегда помнил об этом…
— В конце концов я принял свою «высокопоставленную» личность путём бесчисленных избиений и критики — личность человека с чрезвычайно высоким статусом! — выражение лица Ли Юрана было спокойным. Казалось, он рассказывал не о своей жизни, а о чьей-то еще. — Я должен быть спокойным и культурным в любое время. Я никогда не должен говорить громко. Я должен выглядеть спокойным и невозмутимым, даже если я ужасно зол. Я должен выглядеть спокойно, даже если мне невыносимо больно. На самом деле я должен сделать вид, будто мне это нравится. И это потому, что мой дедушка сказал мне, что настойчивость — это сущность успеха.
Моя мать посещала меня один раз в месяц. Скажу тебе, что такие дни были для меня самыми счастливыми… потому что эти дни очень сильно отличались от всех остальных дней по расписанию! Но даже если задачи были такими же, как и накануне — всё было иначе. Даже мои учителя уходили, чтобы не мешать. Моя мать сама сопровождала меня на тренировки Суань, тренировки с мечом и лекции по этикету. Она готовила для меня и тихо стояла в стороне, наблюдая, как я тренируюсь. Я ждал этот день каждый месяц. И, наверное, именно поэтому я не осмеливался расслабиться в обычные дни. Потому что лицо моей матери светилось от удивления, когда она видела мои успехи. Раньше она была такой весёлой… она была такой счастливой… и я чувствовал себя очень счастливым, когда видел её такой… поэтому я не расслаблялся ни на секунду, потому что хотел сделать её счастливой. Хотя бы на один день в месяц…
Ли Юран зажмурился сильнее. На его ресницах висела влага; на его лице ясно было видно тоску и грусть. Однако он стоял спиной к Цзюнь Мосе, поэтому тот не мог этого видеть.
