Когда я закрываю глаза, его образ возникает передо мной.
Темными ночами.
Мой отец, переполненный страданием, снова и снова взмахивал своим мечом.
Он всегда держал меч и в дождь, и в снег. Даже когда мозоли на его ладонях лопались и кровоточили, а все лицо были в паутине трещин от колючих ветров.
Всегда. Каждый день.
В ее памяти ее отец постоянно орудовал мечом.
Юная Ю Исоль не понимала, почему же он беспрерывно так усердствовал.
Сколько она себя помнит, он просто продолжал практиковаться с мечом. Когда она открывала глаза утром и когда солнце уже катилось за горизонт, даже когда он был так измучен, что, просто держась за рукоять меча, рыдал, он все равно не прекращал.
В его голосе слышалась иногда тоска, а иногда гнев, а порой и вовсе вой зверя.
— Я вернулся.
Говорил он, подхватывая юную Ю Исоль.
Если бы он когда-нибудь смог заставить идеально расцвести сливу, он бы взял ее на гору Хуа и попросил прощения у своих старейшин.
— Я смогу распустить цветы сливы.
Ю Исоль открыла глаза.
— Отец хотел вернуться на гору Хуа.
— …
— Я думаю, он искал оправдание для этого. Отец повернулся к ним спиной и ушел. И потому думал, что такой человек не может вернуться с пустыми руками и просить прощения.
— …тогда книги…
Ю Исоль кивнула.
— Мой отец планировал восстановить технику. Если бы он восстановил ее и принес обратно на гору Хуа, он знал, что они простят его.
Пэк Чхон вздохнул, услышав это.
Восстановить?
Из такого состояния?
«Невозможно…»
Восстановить что-то можно было только тогда, когда знаешь, как выглядел оригинал. Преследовать оригинальную технику — похвально, но когда больше половины сгорело, то пытаться воссоздать ее было все равно, что искать иголку в стоге сена.
— Умм.
Чхон Мён вздохнул и посмотрел на Ю Исоль.
— Так?
Она посмотрела на книги.
Эти десятки книг являлись результатом исследований ее отца по технике. И все было собрано в последней, которую нужно было дорабатывать.
— С каждым днем он становился все слабее и слабее. Цепляясь за невозможное, он таял, как свеча.
— …
Кроме того, ослабло не только тело.
Перед смертью ее отец был почти сумасшедшим. Он размахивал мечом руками, уже худыми, как ветки, и вглядывался в книги глазами мутными, как у мертвеца. Он бесчисленное количество раз исправлял и добавлял новые идеи в свои записи…
Но…
Ее отец так и не достиг своей мечты.
И, в тот заснеженный день, он наконец принял свою судьбу.
Ее отец в который раз взмахивал мечом в сильную метель, и в итоге закашлял кровью. И он разорвал написанные им книги.
— Я не могу этого сделать. Я! Я никогда не смогу… добраться до истины…
Образ горько плачущего отца запечатлелся в ее памяти.
— И-Илсоь…
Умирая, он держал ее руку и увещевал.
— Ты должна сотворить цветы сливы. Нет, лучше не нужно! Не будь одержима ими! Не ты! Не становись такой, как я.
Юная Ю Исоль не понимала значений его слов.
— Простит ли меня секта… поймут ли они, почему я их оставил… я хочу увидеть цветущие сливы горы Хуа… цветущие сливы…
То были последние слова ее отца и его последнее желание.
Ю Исоль провела много дней в хижине с телом. Не ела и не пила, просто сидела рядом с остывшим отцом и собирала разорванные книги.
А после кто-то отыскал хижину. Это был Хён Чжон, он ринулся к ним, получив последнее письмо от отца.
Он обнаружил голодную и изнеможенную Ю Исоль, что сидела и тихо плакала.
— Ты идиот…! Что ты наделал!
Хён Чжон схватил ребенка и зарыдал. Тепло, что она почувствовала, оказавшись в его объятьях, все еще свежо в ее памяти.
До сих пор.
— Отец был глуп.
— …
— Он покинул гору Хуа, но не мог полностью отбросить ее. Кажется, когда он уходил, то хотел другой жизни, но потом он стал более одержим горой Хуа, чем кто-либо другой. Так что он сожалел и страдал до конца своей жизни.
Ее взгляд остановился на огне.
Трудно было понять ее отца.
Если он так боготворил свою секту, зачем было отказываться от нее? Если он ушел бы с легким сердцем, то забыл бы про нее. Почему он не мог оставить все в прошлом? И если он так скучал, почему же просто не вернулся?
Она так и не смогла его понять.
— … саго.
Тан Сосо, заговорив, не стала продолжать.
Что она могла сказать?
Она не стала утешать ее. А все потому, что Ю Исоль оставалась спокойной даже после своего рассказа.
Чо Голь выслушав Ю Исоль, тихо спросил.
— Но, почему…
Его взгляд был направлен на книги.
— Почему глава секты не вернул книги? Даже если тут не все, хотя бы половину можно понять…
— Их нельзя использовать.
Чхон Мён продолжил.
— Если бы их отнесли на гору Хуа, тогда больше людей попытались бы восстановить ее, и гора Хуа могла быть разрушена до основания. Все бы пострадали, гоняясь за невозможным.
Слабая надежда безжалостнее самого горького отчаяния.
В то время никто не мог восстановить Технику Меча Двадцати Четырех Движений Цветущей Сливы. Такое было невозможно ни для кого в мире.
Даже если бы попытался Чхон Мён, если технику «восстанавливать», не зная подлинника, она стала бы уникальной техникой, отличной от оригинала.
«Посветить жизнь чему-то столь глупому…»
Чхон Мён прикусил губу.
Бесконечно глупый человек.
Но…
«Должно быть, он пребывал в мучительном отчаянии».
Он не собирался возвращаться с пустыми руками и решил умереть здесь. Должно быть, он хотел найти ключ, чтобы воскресить гору Хуа.
Даже эта одержимость была напрасной.
— Саго — это…
— Нет.
Ю Исоль покачала головой.
— Я не буду защищать своего отца. Он покинул гору Хуа. Для ученика горы Хуа это непростительно.
— … саго.
— Лидер секты говорит, что он прощен, но это не то, что можно легко простить. Как можно простить того, кто покинул свою секту? Так…
Она закрыла глаза и долго молчала.
«Как грустно…»
Наступила тишина.
Они все просто смотрели на нее, зная, что их сочувствие здесь не сработает.
И Чхон Мён вдруг сказал.
— Хватит, давайте спать.
Глаза учеников обратились к нему.
— Все что нужно было сказать, уже сказано, и это не какое-то большое дело. В итоге, она просто пришла проведать могилу отца. Вот и все.
— Чхон Мён!
Пэк Чхон вскочил с сердитым лицом.
Однако Ю Исоль спокойно кивнула головой.
— Верно.
Когда она это сказала, Пэк Чхон потерял дар речи, и Ю Исоль пояснила.
— Я просто хотела проведать его. Во всяком случае, я думаю, что он будет счастлив, что гора Хуа вернула себе свое прежнее имя.
Однако Чхон Мён встал с угрюмым лицом.
— Мертвые остаются мертвыми.
— Я знаю.
— А я надеялся послушать увлекательную историю. Я иду спать. Если вы хотите уйти рано утром, вам всем тоже следует лечь. Лучше выдвинуться пораньше, чем тратить день впустую.
И он вошел внутрь, даже не оглянувшись, и все ученики смотрели на него.
— Сахён.
Ю Исоль обратилась к Пэк Чхону.
— Да?
— Нам тоже пора спать.
— … верно. Да, это так.
Пэк Чхон кивнул головой.
Вряд ли она могла сейчас заснуть, но говорить больше не было нужды.
— … спасибо, что рассказала нам.
— Нет.
Она повернулась к ночному небу.
— Вы не чужие.
Сейчас она не одна…
Ю Исоль открыла глаза.
Затем она огляделась с легким шоком. Внутри хижины она могла видеть спящих учеников горы Хуа.
«… когда?»
Она видела, как они засобирались.
И видела, как они все вошли в хижину и легли…
«Они так сильно устали?»
Наверно. На самом деле все, казалось, спали.
Потом она услышала голос рядом с собой.
— … саго.
Она повернулась, и увидела, что Тан Сосо бормочет во сне.
— … саго…
Ю Исоль легла и закрыла глаза. Но вскоре, чувствуя себя неуютно, встала.
«Нету».
Все спали. Но Чхон Мён пропал.
«Где?»
Ю Исоль встала и осторожно вышла из хижины, а Чхон Мёна не было и рядом с костром.
Ю Исоль оглядываясь, побродила по округе, а после встала как вкопанная.
Сшш.
На могилу полился алкоголь.
Трава на ней оросилась маленькими каплями.
Как только одна была опустошена, Чхон Мён открыл другую, и снова выливал.
Чхон Мён то поливал могилу, то сам отпивал из бутылки.
В перерывах между глотками, Чхон Мён горько бормотал.
— Ты был идиотом.
Он не мог понять этого человека.
Если бы на его месте был Чхон Мён, он бы не покинул гору Хуа, но если бы он и покинул разрушенную секту, то зажил бы роскошной жизнью. Но еще сильнее его потряс факт, что мужчина отдал свою жизнь, при этом покинув своего еще маленького ребенка.
Глупый, жалкий, чертов идиот.
Но…
— Мне обычно нравятся такие глупцы.
Чхон Мён горько улыбнулся.
Выражение его лица изменилось. Он сел перед могилой, выпил и вздохнул. Он знал правду.
— … Мне жаль.
Я знаю.
Все это вина Чхон Мёна.
В чем может быть грех того, кто покинул разваливающуюся секту? Кто в мире согласиться оставаться в разрухе и умирать вместе с сектой?
Те, кто остались, прекрасны и сильны, но и те, кто ушли, тоже не ошиблись.
— Зачем ты это сделал, идиот…
Ты должен был забыть о секте. Почему ты не забыл и почему сожалел о своем уходе?
Ты идиот.
— Я…
Чхон Мён прислонился к надгробию и посмотрел на звезды в небе.
— Вообще-то я хотел отправиться в Северное море.
С того момента, как он услышал о Демонической секте, он захотел пойти туда.
Без Хён Чжона рядом, он бы точно сорвался и побежал туда, дабы очиститьот этих демонов. Он не хотел оставлять в живых никого из Демонической секты.
Когда он закрывал глаза, то все еще видел, как умирали его старшие и младшие, там, на вершине Ста Тысяч Гор.
Но.
— Я не могу уйти. Пока…
Если что-то случится с Чхон Мёном, гора Хуа может рухнуть. Если бы она потеряла свою центральную силу, Чхон Мёна, нынешняя гора Хуа не смогла бы справиться при столкновении с Девятью Великими Сектами или Пяти Великими Семьями.
Гора Хуа падет, и снова появятся такие люди, как отец Ю Исоль.
Поэтому я не могу пойти.
Не стану…
Он не мог повторить ту же ошибку.
И под пытками не утащат. Если гора Хуа опять падет, он не сможет успокоиться даже после смерти.
— Не мне даровать тебе прощение, но…
Кончики пальцев Чхон Мёна коснулись насыпи.
— …отдохни сейчас. На горе Хуа снова зацветут сливы.
И он покачал головой, потягивая алкоголь из бутылки, и он обжег его горло.
— Точно.
Он поставил бутылку и встал.
— Говорил, что хочешь увидеть цветение сливы?
Сррнг.
Раздался звук вынимаемого меча.
— Если хочешь увидеть, то смотри. Ты ждал очень долго, но я пришел только сейчас.
Чхон Мён пошатнулся, будучи пьяным, и опустил меч.
И он закрыл глаза.
Образ человека, снова и снова поднимающего свой меч на этой пустынной горе.
Образ мужчины, одержимого лишь одним мечом, страдающего от сожалений, что так и не смог избавиться от них, даже в конце своей жизни.
Вот как все было…
Тссс.
Меч Чхон Мёна покачнулся и выполнил первый взмах техники 24 Движений Цветущей Сливы…
Идеальное, правильное движение.
Цветки сливы, которые так хотел увидеть отец Ю Исоль, показались на острие меча Чхон Мёна.
Смотри!
Ты! Глупец!
Те самые цветы сливы горы Хуа, что ты так жаждал увидеть.
То, что когда-то было утрачено…
Столько лет потребовалось для цветения.
Цветы сливы горы Хуа, начали превращать бесплодную пустошь в буйный красный лес.
Если цветки сливы горы Хуа должны были расцвести на горе Хуа, то сейчас здесь гора Хуа.
Меч танцевал в море лепестков.
Словно отсекая сожаление, что невозможно было отпустить при жизни. Росчерки меча несли в себе чувство печали.
И…
Ю Исоль, наблюдавшая за этим издалека, сжала руки.
«Отец…»
Она опустила глаза, и одинокая слеза скатилась по ее щеке.
— Ты отыскала свою цветущую сливу?
Нет…
Еще нет.
Но…
Ю Исоль открыла глаза и стала наблюдать за иллюзорным лесом.
«Однажды…»
Придет день, когда ее меч сможет распустить самые совершенные цветы сливы.
И тогда ее отец сможет мирно упокоиться.
Когда-нибудь…
Да. Когда-нибудь.
