С того момента, как он оказался в этом пустынном месте, он почувствовал диссонанс между временем, которое он воспринимал, и реальным течением времени. В этой пустоте мгновения растягивались в вечность, а вечность сжималась до мгновений.
Это был мир пустой, но хаотичный в своих законах. Это был мир, предназначение которого, казалось, заключалось лишь в том, чтобы свести человека с ума. И в таком мире Великий Вермут сидел в одиночестве.
Между ними не было разговоров.
Но они видели друг друга.
Сначала он неоднократно пытался заговорить. В свои крики и мольбы он вкладывал все мыслимые эмоции. Это было необходимо, потому что до этого момента призрак считал себя «Хамелом».
Он спрашивал, почему Вермут оказался здесь. Что он делал в таком месте? Задавать такие вопросы тоже было очень характерно для Хамела. Согласно манипулируемым воспоминаниям, Вермут предал Хамела. Он был первым среди их товарищей, кто ударил Хамела в спину.
И все же призрак не мог выплеснуть свою ненависть и обиду за предательство. Реальность Вермута, одиноко сидящего в непостижимой пустоте, превалировала над его чувством предательства.
В пустоте Вермут выглядел изможденным и разложившимся. Его характерные седые волосы напоминали комки сгоревшего пепла, а некогда блестящие, похожие на драгоценные камни золотые глаза теперь были тусклыми и выцветшими.
Призрак спрашивал, почему Вермут там, но не получал ответов. Тогда ему пришлось задавать другие вопросы.
Он спрашивал, почему Вермут предал его, почему он так поступил с ним.
Даже если Вермут думал о нем как о препятствии, бросить его там было не самым правильным выбором… Наверняка был бы другой способ. Им следовало выбрать другой вариант.
Они вместе бродили по адским землям более десяти лет, свергли трех Королей Демонов и всегда сражались спина к спине, поддерживая друг друга на одном поле боя. Если бы он стал помехой из-за травм, не способным сражаться, то они должны были бы предоставить ему почетную смерть.
Даже если он был одинок в своей вере в то, что они его товарищи и друзья… они, по крайней мере, должны были проявить к нему жалость и сострадание. Было совершенно неоправданно жестоко бросить его так, как они это сделали.
То, что они сделали с ним, было хуже, чем зверства, совершенные демонами и черными магами, которых они убивали.
Призрак кричал так несколько раз. Однако ответа он не получил. Вермут просто молчал с холодным взглядом, будучи прикованным к стулу. Призрак чувствовал сильную враждебность в его взгляде, что только усугубляло его страдания.
Почему после такого воссоединения Вермут все еще считал его врагом? Разве не должно быть хотя бы немного чувства вины после воссоединения с товарищем, которого он предал и убил? Если он действительно был Великим Вермутом, Героем, разве он не должен был хотя бы чувствовать угрызения совести за предательство товарища?
Медленно, очень медленно эмоции во взгляде Вермута трансформировались.
Неужели это из-за его жалких стенаний? Ему ничего не оставалось, как жаждать от Вермута хотя бы крупицы раскаяния, даже если оно будет получено путем мольбы.
Его предали, убили, воскресили в виде нежити, превратили в марионетку черного мага и победили потомки Вермута в эту эпоху. Он потерял свое тело. У него осталась только душа, смешанная с силой Разрушения. Это было поистине жалкое и ничтожное состояние, но если бы Вермут проявил хотя бы подобие вины и сожаления о своем выборе… тогда он мог бы почувствовать спасение, пусть и небольшое.
Он питал такое чувство не только к Вермуту. Когда он услышал, что Сиенна и Молон все еще живы, он подумал о них то же самое. Если они когда-нибудь снова встретятся, он хотел сначала поговорить с ними, а не мстить. Он хотел услышать их извинения.
Но Вермут не проявил тех эмоций, которых он ожидал. Враждебность в его глазах угасла, но новой эмоцией стало не раскаяние, а скорее жалость.
Призрак не мог, или, вернее, не хотел поначалу позволить себе понять это. Он не хотел принимать, что его жалеют в таком состоянии, даже когда он умолял о простом понимании.
Он не мог вспомнить, как долго он выл. В пустоте, где вечность и мгновение разделяла лишь секунда, он сел и зарыдал. Вермут был рядом, но разговора между ними по-прежнему не было. Жалость в глазах Вермута тоже не менялась и не исчезала.
В пустоте не было слышно никаких звуков, кроме криков призрака. Когда он умолк, в мире действительно не осталось ни звука. В этом мире он тоже не был связан никакими магическими ограничениями или оковами.
Так он начал думать и размышлять.
Почему Вермут жалел его? Эта мысль привела к вопросам, которые он давно вынашивал.
В его воспоминаниях было несоответствие и диссонанс относительно его товарищей. Он снова подумал о товарищах, с которыми он путешествовал по адским землям более десяти лет.
Сварливый, но радушный Молон никогда не стеснялся первым бросаться в бой, даже когда им противостояли Короли Демонов.
Анис была злобной и жестокой, но ее называли Святой. Она истекала кровью от своих стигматов в стремлении спасти и привести всех в рай.
Сиенна была раздражающей. Она вечно плакала и смеялась как дурочка, но при этом всегда поддерживала его в бою своей магией.
Затем был Вермут.
Несмотря на то, что у каждого из его товарищей были свои недостатки, Вермут связывал глупых, самоуверенных личностей в единое целое.
Он был тем, кому все могли искренне доверять.
Так почему же они вчетвером предали его?
Каждый вечер они болтали у костра. Их глаза сверкали даже в пустынном Хельмуте, когда они говорили о будущем после войны.
Мои товарищи.
Мои друзья.
Предали меня?
Вермут вонзил мне нож в спину?
Магия Сиенны снесла мне голову?
Топор Молона разрубил меня?
Анис прокляла меня?
Это было невозможно.
Почему он поверил в такую глупую ложь? Почему он не усомнился в них сильнее?
Он решил не доверять друзьям, с которыми страдал, и вместо этого поверил в слова черных магов и демонов. Почему он послушно выполнял приказы черного мага? Почему он участвовал в создании Короля Демонов и сеял хаос в мире?
Почему он поднял меч против потомка Вермута?
Он знал, почему. Он не мог сопротивляться. Он был скован цепями, которые заставляли его беспрекословно выполнять приказы.
Несмотря на это, призрак не мог не презирать себя.
В нем всегда было зерно сомнения. Тщательно проработанная душа, искусно созданное самоощущение таили в себе вопросы о несоответствиях в его памяти.
Однако он игнорировал их.
Он не хотел думать и сомневаться. Сам призрак предпочел пойти по более легкому пути гнева и ненависти.
Такой выбор был нехарактерен для Хамела.
«Я не мог смириться с тем, что я фальшивка». — Призрак стоял неподвижно, погрузившись в размышления. Даже сейчас призрак… не хотел смириться с тем, что он подделка.
Однако враждебность Вермута, жалость и разлад в его воспоминаниях привели Призрака к истине. Амелия Мервин и другие негодяи называли его «Хамел». Он тоже считал себя Хамелом.
Но воспоминания, подаренные ему, были ложными.
Однако одного этого было недостаточно, чтобы он определил себя как фальшивку. Но даже тогда Вермут оставался безмолвным.
Пустота была тихой, а времени было более чем достаточно.
Он неоднократно вспоминал сфабрикованные воспоминания и углублялся в свои воспоминания и самоощущение.
Он думал о ком-то.
В его воспоминаниях был кто-то, идеально совпадающий с «ним» и «Хамелом».
Он был человеком этой эпохи.
Он владел Святым мечом и Лунным клинком, а также другими видами оружия Вермута.
Его называли реинкарнацией Вермута. Он был потомком Вермута.
Он знал «мои» техники.
Он встречался с Молоном на севере.
Он победил Короля Демонов вместе с Сиеной и Святой этой эпохи, которая напоминала Анис.
Он использовал ‘мои’ техники.
…
«Неужели я — это я?»
~
— Первая мысль, которая возникла у меня после возрождения, знаешь, какая?
Он произнес такие слова.
— Я решил истребить всех отпрысков этого ублюдка Вермута. И этого тупого Молона, который основал королевство, его королевскую линию тоже.
А я.
— Это немного прискорбно. Анис и Сиенна не оставили потомства. Я думал, что Сиенна хотя бы что-то оставила после себя.
Правда.
— Кстати, ты ведь претендуешь на роль наследника Сиенны, не так ли? А ты что-нибудь знаешь? Эта проклятая женщина втайне…
Я?
— Не говори больше, — пробормотал призрак, рухнув на место.
~
Юджин Лайонхарт в этот момент не матерился. Но призрак почувствовал, как внутри Юджина Лайонхарта зарождается огромное чувство, слишком огромное, чтобы выразить его простыми ругательствами.
Теперь он мог сопереживать этим эмоциям. Если бы призрак — если бы я услышал такие слова, произнесенные передо мной…
Его дыхание перехватило бы, и говорить стало бы трудно. Ощущение было бы такое, будто в горле застряло лезвие. Его голова будет гореть, словно наполненная адским пламенем. Пронзительный звук будет раздаваться эхом в ушах. Его сердце начнет бешено колотиться, а потом он больше не сможет этого выносить. Он неизбежно нанесет удар…
…Точно так же, как это сделал Юджин Лайонхарт.
— Мне это показалось странным, — горько усмехнулся призрак. — Неважно, насколько хорош был Вермут в краже навыков, неважно, насколько хорошо они передавались… это не имело смысла.
Техники Юджина превосходили его собственные. Если быть точным, они были более совершенными, чем его техники, как будто он, Хамел, лично доработал их.
Более того, это также объясняло фундаментальную ненависть Юджина к самому себе. Юджин демонстрировал абсолютное отвращение к нему. Теперь он мог это понять.
Вполне естественно, что Юджин находил его отвратительным. С его точки зрения, его труп трехсотлетней давности был осквернен и использован без разрешения. Душа неизвестного дурака поселилась в его теле и объявила себя Хамелом. И этот дурак, этот идиот, этот ублюдок, изрекал бессмысленные бредни и позорил товарищей Юджина.
Он не мог не чувствовать себя отвратительно. Даже если «он» был Хамелом, «он» чувствовал отвращение. Отвращение, которое он испытывал, было как эмоцией Хамела, так и его собственной.
Что…
— Что я такое? — пробормотал призрак, безучастно глядя в потолок.
На самом деле над ним было не небо, а потолок подземного города. Темные просторы кишмя кишели чудовищными существами из эпохи войны, в том числе и гора-Сороконожка.
— …
Он помнил большинство этих монстров.
Триста лет назад это были монстры с поля боя, которых ему не удалось убить. Но эти воспоминания принадлежали и Хамелу. Большая часть воспоминаний призрака и даже самобыстность, проистекающая из них, принадлежала Хамелу. Только после осознания того, что он фальшивка, у призрака начали появляться воспоминания и самоощущение.
Это было трудно принять, хотя он и понимал это логически. На самом деле призрак хотел быть Хамелом. Он думал, что может претендовать на роль Хамела с помощью воспоминаний, которыми он обладал, и своего самоощущения. Он осознал несоответствия в своих воспоминаниях и разбил оковы Амелии. Он забыл о своей мести и ненависти к товарищам.
Призрак осмотрел свое лицо с помощью осколка разбитого стекла.
На его вновь сформировавшемся лице не было шрамов. Шрамы не подтверждали его личность как Хамела. Так разве он не был Хамелом, раз у него было такое лицо и такое тело? И если бы потребовалось, он был готов сам вырезать шрамы.
Юджин Лайонхарт. Действительно ли ему нужно было быть Хамелом? Разве у реинкарнированного человека не было жизни и имени, подходящих для его нынешнего состояния? Тогда почему он не мог быть Хамелом вместо него?
— …Хаха. — Он невольно рассмеялся над последующими мыслями. Он почувствовал тошноту от отвращения к самому себе.
Да, он знал. У ‘Хамела’ не возникло бы таких мыслей. Если бы Хамел узнал, что он фальшивка, что его существование бесполезно для этого мира, для других, для Сиенны, для Молона и для его товарищей… он бы покончил с собственной жизнью.
— Так вот почему ты не убил меня? — размышлял он. — Вермут, я не знаю, зачем ты здесь. Но я знаю, что ты связан с Королем Демонов Разрушения.
Ты проявил враждебность ко мне, фальшивке.
Ты проявил ко мне, фальшивке, жалость.
Ты дал мне, фальшивке, силу.
Ты дал мне, фальшивке, свободу.
«Если бы ты хотел, чтобы я покончил с жизнью, то дать мне свободу было бы достаточно. Не было необходимости давать мне власть», — подумал он. — «Неужели я, фальшивка, должен помогать настоящему Хамелу? Ты должен знать, что это невозможно. Я все еще подделка, и я не могу помочь Хамелу… путешествию Юджина».
Сможет ли он противостоять Королю Демонов Заточения с вновь обретенной силой? Он не был уверен.
Призрак рассеял осколок стекла, который держал в руках, своей силой. Он смог призвать темную силу без каких-либо усилий, и она была несравнимо больше, чем раньше. Он попытался определить, кем он был сейчас.
«Прямо сейчас я ближе к Королю Демонов Разрушения, чем любое другое существо, любой другой сосуд. Я не Король Демонов, но я сильнее, чем Резня, Жестокость и Безумие».
Он был Воплощением Разрушения.
«Но даже с такой силой спасти мир невозможно. Сомневаюсь, что это сработает на Короля Демонов Заточения. Я не смогу спасти тебя, Вермут… или противостоять Королю Демонов Разрушения», — думал он. — «Ты должен это знать. Тогда почему ты не убил меня? Почему ты дал мне свободу и власть? Чего ты хочешь от меня?»
Он хотел вернуться в ту пустоту, чтобы спросить, чего ожидает Вермут. Но это было невозможно. Испытание было закончено. Храм Разрушения и пустота были закрыты, и призрак больше не мог вернуться. Он догадался, что… превращение его в воплощение было тяжелым бременем для Вермута.
«…Пустота».
Придя к самореализации и обнаружив, что он был фальшивкой, получив силу и будучи изгнанным из этого мира, призрак увидел мир Вермута более ясно.
Шрам.
Вермут сидел на гигантском шраме, вытравленном в самой пустоте.
— Что это было? — тихо пробормотал призрак, опираясь подбородком на руку.
Амелия Мервин хотела задать тот же вопрос.
Она даже не могла дышать, лежа сгорбившись на земле. Вес на спине был унизительным, но она не смела жаловаться.
В данный момент Амелия лежала обнаженная, распростертая, с призраком, сидящим на ее спине. Это было такое унижение, какого она никогда не испытывала, но по сравнению с окружающими разрушениями это было относительно неплохо. Вокруг нее земля была усеяна залитыми кровью демонами, включая Альфиеро.
