Цзян Чэн добавил: «Одолжи мне свою собаку».
Цзинь Лин вышел из ступора. Он в нерешительности замялся и свистнул, только когда Цзян Чэн яростно сверкнул на него глазами. Черный пес-оборотень тут же, всего в каких-то пару прыжков, примчался на зов, и Вэй У Сянь в страхе замер, оказавшись неспособным переступать одеревеневшими ногами, так что его опять пришлось тащить.
Цзян Чэн отыскал пустую комнату и запихнул свою жертву внутрь, заперев за собой дверь. Собака послушно последовала за ними и села у входа, и Вэй У Сянь напряжено впился в нее глазами, опасаясь, что пес напрыгнет на него в любую секунду. Он вдруг осознал, что над ним одержали победу за столь короткий срок, подумав, что Цзян Чэн действительно видит его насквозь.
Тем временем, Цзян Чэн неспешно присел за стол и налил себе чашку чая.
В воздухе повисла тишина. От напитка в чашке все еще исходил пар. Не сделав ни единого глотка, Цзян Чэн швырнул ее оземь.
Он натянул на лицо подобие улыбки: «Ничего не хочешь мне сказать?..»
Цзян Чэн вырос вместе с Вэй У Сянем и потому бесчисленное множество раз наблюдал, как тот в панике удирал при виде собаки. Вэй У Сянь мог бы прибегнуть к софистическим уловкам и заставить сомневаться кого угодно, но отрицать очевидное перед лицом того, кто знал его как облупленного, не имело смысла. Преодолеть это препятствие оказалось намного сложнее Цзы Дяня.
Вэй У Сянь искренне ответил: «Мне нечего тебе сказать».
Цзян Чэн еле слышно прошелестел: «А ты так ничему и не научился, да?»
С самых юных лет все их общение сводилось к взаимным колкостям и ехидным перепалкам. Вэй У Сянь тотчас же, не подумав, выпалил: «Я смотрю, ты тоже не очень-то продвинулся вперед…»
Цзян Чэн в ярости захохотал: «Ну что ж, давай-ка проверим, кто из нас остался все таким же».
По-прежнему сидя за столом, он дал команду псу-оборотню. Тот немедленно встал!
Нахождение в одной комнате с собакой уже было более, чем достаточным для того, чтобы Вэй У Сяня с головы до ног прошиб холодный пот, поэтому едва перед его лицом за долю секунды материализовался огромный, оскалившийся пес, а в уши, крадучись, заполз глухой рык, как остатки рассудка покинули его. Он уже почти позабыл о своих детских годах, что провел, скитаясь по улицам. Лишь одно Вэй У Сянь помнил, словно это было вчера: ужас, обуревавший его, когда бродячие псы гнались за ним по пятам, и пронзительную боль от раздираемой когтями и клыками плоти. Этот иррациональный страх сидел у него глубоко под кожей, и Вэй У Сянь никакими силами не мог преодолеть или хотя бы ослабить свою фобию.
Внезапно Цзян Чэн настороженно глянул на него: «Кого ты зовешь?»
Все естество Вэй У Сяня находилось в таком разладе, что он не смог упомнить даже то, что вообще кого-то звал, и ему удалось совладать с собой, только когда Цзян Чэн приказал собаке отойти. Собравшись с духом, Вэй У Сянь осмелился повернуть голову. Цзян Чэн, с рукой, покоящейся на замкнутом за пояс кнуте, неожиданно встал из-за стола, склонился и заглянул Вэй У Сяню в лицо, затем выпрямился и спросил: «Кстати, а с каких это пор ты так сблизился с Лань Ван Цзи?»
Вэй У Сянь понял, чье имя сорвалось с его языка, когда он был в беспамятстве.
Цзян Чэн угрожающе улыбнулся: «Мне даже любопытно, с чего это он ринулся защищать тебя ценой таких усилий, там, на горе Дафань».
Через секунду он поправился: «Нет, не так. Он наверняка спасал не тебя. В конце концов, разве Орден Гу Су Лань способен забыть, что ты сотворил со своим преданным щеночком? И как только человек, столь высоко превозносимый за свою праведность, может потворствовать типу вроде тебя? Или, может быть, ему знакомо тело, что ты украл?»
Речь его была безжалостной и язвительной. Каждая фраза поначалу чем-то походила на обычный треп, но на самом деле несла в себе исключительно уничижительный смысл. Терпение Вэй У Сяня лопнуло: «Следи за языком».
Цзян Чэн ответил: «Я никогда не заботился подобным. Разве ты уже забыл?»
Вэй У Сянь усмехнулся: «Ах, да. Точно».
Цзян Чэн фыркнул: «А ты, наверное, считаешь себя благопристойным человеком, который вправе делать мне замечания подобного рода? Короткая же у тебя память. В прошлый раз, на горе Дафань, следил ли ты за языком, когда разговаривал с Цзинь Лином?»
Вэй У Сянь помертвел.
Вернув себе превосходство в разговоре, Цзян Чэн стал вновь наслаждаться происходящим. Он с издевкой продолжил: «„У тебя, что, нет матери, чтобы учить тебя?“ А ты знаешь, на какую болевую точку надавить, верно? Еще бы! Ведь тот, кто сделал Цзинь Лина вечным предметом осуждения за спиной, есть не кто иной, как ты сам. Но не беда. Великие умы часто забывчивы. Ты наверняка запамятовал и слова, что говорил, и обещания, что давал. Тогда, может быть, тебе удастся вспомнить, как умерли его родители?!»
Вэй У Сянь неожиданно горячо заговорил: «Я ничего не забыл! Я только…»
Однако он был не в силах отыскать слова, что последовали бы за этим «Я только».
Цзян Чэн сказал: «Так вот, значит, как? Не находишь слов? Что ж, пустячное дело, ты всегда можешь вернуться в Пристань Лотоса и попробовать что-нибудь сказать, стоя на коленях на могиле моих родителей».
Вэй У Сянь старался привести в порядок сумбур мыслей в голове, одновременно лихорадочно соображая способы побега. Он всегда мечтал еще хоть разок побывать в Пристани Лотоса, но не теперь, когда он сам на себя не похож!
Вдруг раздался торопливый топот, а затем громкий стук в дверь. Цзинь Лин прокричал снаружи: «Дядя!»
Цзян Чэн повысил голос: «Я же сказал тебе ждать на месте! Зачем ты пришел?»
Цзинь Лин ответил: «Дядя, мне нужно сказать тебе что-то важное».
Цзян Чэн прокричал: «Если это столь важно, то почему ты не сказал, когда я тебя бранил?»
Цзинь Лин сердито заворчал: «А я потому и не сказал, что ты бранил меня! Так ты будешь слушать или нет? Если нет, то я ничего и не буду говорить!»
Цзян Чэн, пылая гневом, отпер дверь: «Рассказывай и выметайся!»
Как только дверь отворилась, Цзинь Лин сделал шаг внутрь. Он уже успел переодеться в чистые белые одежды и торопливо заговорил: «На самом деле, я кое с чем столкнулся сегодня. Я думаю, я видел Вэнь Нина!»
Брови Цзян Чэна поползли вверх. Он с силой сжал рукоять меча и с глухой яростью спросил: «Где? Когда?»
Цзинь Лин продолжил: «Сегодня днем. В нескольких километрах к югу отсюда есть покосившийся дом. Я отправился туда, потому что слышал сплетни о каких-то странностях, творящихся в той местности, но никак не предполагал, что наткнусь на логово лютого мертвеца».
Цзинь Лин говорил с нарочито озабоченным видом, но Вэй У Сянь понимал, что он несет отборнейшую чушь, поскольку достоверно знал, где именно сегодня днем находился юноша. Кроме того, неопытный ученик ни за что бы так просто не отыскал укрытие Вэнь Нина, если, конечно, Вэй У Сянь не призвал бы его заранее.
Цзян Чэн вскричал: «Почему ты раньше не сказал?!»
Цзинь Лин ответил: «Я не был уверен. Тот мертвец двигался очень быстро и сразу же скрылся, стоило мне войти в дом, так что я успел заметить лишь расплывчатые очертания. Но я слышал звон цепей, как на горе Дафань, поэтому заподозрил, что это Вэнь Нин. И не начни ты меня бранить прямо с порога, я бы немедленно все рассказал! И вот теперь, если он уже ушел слишком далеко, и ты не сможешь его догнать, то вини свой дурной характер, а не меня!» Он вытянул шею, пытаясь заглянуть вглубь комнаты, но Цзян Чэн был в такой ярости, что захлопнул дверь прямо перед его носом, прокричав изнутри: «Я разберусь с тобой позже! А теперь пошел прочь!»
Цзинь Лин пробурчал «Ага», после чего раздались его удаляющиеся шаги. Увидев, что Цзян Чэн вот-вот обернется к нему, Вэй У Сянь незамедлительно натянул на лицо весь калейдоскоп расстроенных чувств, начиная с «О, нет, как же так, моя тайна раскрыта!» и заканчивая «Что же теперь со мной будет, после того как обнаружили Вэнь Нина?!». Надо признать, Цзинь Лин оказался весьма умен: он понимал, что Цзян Чэн пуще всего на свете ненавидит Вэнь Нина, и использовал сие знание, чтобы сочинить такую правдоподобную ложь. Цзян Чэн же, в свою очередь, как никто другой, был осведомлен, что Старейшина И Лин и Призрачный Генерал почти всегда появлялись вместе, поэтому уже догадывался, что Вэнь Нин скрывался где-то неподалеку. Слова Цзинь Лина подтвердили его опасения, а смущенное выражение лица Вэй У Сяня окончательно убедило его. И в довесок к вышесказанному ярость туманила рассудок Цзян Чэна каждый раз, когда он слышал имя Вэнь Нина. И разве могла хоть толика сомнения возникнуть в ослепленном ненавистью человеке? Буря, бушевавшая в его груди, казалось, вот-вот с треском расколет ее пополам. Он легко взмахнул кнутом, щелкнув им подле Вэй У Сяня, и яростно прошипел сквозь зубы: «А ты по-прежнему везде таскаешь за собой своего цепного пса!»
Вэй У Сянь ответил: «Он мертв уже много лет, я тоже уже умер. Что тебе еще от нас надо?»
Цзян Чэн направил на него кнут: «И что с того? Умри он хоть десять тысяч раз, моя ненависть к нему не угаснет! Тогда он не сгинул во тьму окончательно, значит, так тому и быть! Я верну его небытие сегодня, своими собственными руками, сожгу его дотла, размелю его кости и развею прах перед твоим лицом!»
Он с грохотом захлопнул за собой дверь и направился к выходу, на ходу наказывая Цзинь Лину: «Держи ухо востро и не своди с него глаз. Не верь ни одному его слову и даже не слушай, что он говорит! Не давай ему издать ни единого звука. Если он попытается свистнуть или сыграть на флейте, заткни ему рот. Если и это не поможет, то просто отсеки его руку или отрежь язык!»
Вэй У Сянь понимал, что эти слова Цзян Чэн произнес специально для него, предупреждая любые его попытки побега. Он не брал Вэй У Сяня с собой, опасаясь, что тот найдет способ управлять Вэнь Нином. Цзинь Линь же небрежно бросил в ответ: «Да знаю я. Я в состоянии присмотреть за ним. Лучше скажи, дядя, зачем ты заперся в комнате с этим чокнутым обрезанным рукавом? Что он опять натворил?»
Цзян Чэн ответил: «Не твоего ума дело. Лучше хорошенько следи за ним. Если я вернусь и увижу, что он испарился, то точно переломаю тебе ноги, будь уверен!» Задав еще пару уточняющих вопросов об искомом месте, Цзян Чэн, взяв с собой половину адептов, отправился в погоню за мнимым Вэнь Нином.
Через некоторое время раздался заносчивый голос Цзинь Лина: «Ты, встань там. Ты, иди вон туда. Вы, идите и охраняйте главный вход. Я сам буду за ним следить».
Никто из адептов не осмелился ослушаться. Еще спустя некоторое время дверь отворилась, и юноша просунул голову внутрь, выискивая глазами Вэй У Сяня. Тот выпрямился. Цзинь Лин приложил палец к губам, на цыпочках зашел в комнату, дотронулся до рукояти Цзы Дяня и что-то прошептал.
Цзы Дянь слушался только своего владельца, но, похоже, что Цзян Чэн позволил кнуту распознавать Цзинь Лина как хозяина. Фиолетовые молнии тотчас же погасли, и кнут превратился в серебряное кольцо с фиолетовым камнем, оказавшееся в фарфоровых ладонях Цзинь Лина.
Цзинь Лин тихо сказал: «Пойдем».
После бессмысленных приказов юноши адепты Ордена Юнь Мэн Цзян оказались беспорядочно рассредоточены по всему периметру, и двое беглецов, крадучись, выбрались из окна, затем перелезли через забор и бесшумно бросились бежать со всех ног. Когда они достигли леса, Вэй У Сянь вдруг услышал странные звуки, преследующие их. Он обернулся и едва не умер на месте: «Зачем он идет за нами?! Прогони его прочь!»
Цзинь Лин дважды свистнул, и собака тихонько заскулила, дернула острыми ушами и удрученно умчалась прочь. Юноша презрительно фыркнул: «Ты такой жалкий. Фея только выглядит грозно, но на самом деле не кусается. Это же пес-оборотень, специально натасканный рвать на части тварей. Ты, что, серьезно думал, что это обычная собака?»
Вэй У Сянь перебил его: «Погоди секунду. Как ты ее назвал?»
Цзинь Лин ответил: «Фея. Это имя».
Вэй У Сянь воскликнул: «Ты назвал пса Феей?!»
Цзинь Лин уверенно возразил: «А чему ты так удивляешься? Когда она была щенком, я называл ее Феечкой. Но сейчас она уже взрослый пес, поэтому больше я ее так не зову».
Вэй У Сянь замотал головой: «Да нет же! Дело не в том, что она уже огромный пес!.. Кто тебя надоумил так называть собак?!» На самом деле, Вэй У Сянь уже знал ответ. Без сомнения, это был его дядя. В прошлом Цзян Чэн тоже воспитывал нескольких щенков и звал их «Жасмин», «Принцесса», «Милашка» и так далее, словно дорогих женщин в публичных домах. Цзинь Лин ответил: «Настоящие мужчины не переживают из-за такой ерунды. Да и зачем тебе это знать?! Ладно, стой. Ты оскорбил моего дядю, у тебя, верно, с головой не все в порядке, и можешь считать себя уже наполовину мертвым. А сейчас я тебя отпускаю, и мы в расчете».
Вэй У Сянь спросил: «А ты знаешь, почему твой дядя схватил меня?»
Цзинь Лин ответил: «Ага. Он думает, что ты Вэй У Сянь».
Вэй У Сянь подумал: «В этот раз он не просто „думает“, он поймал именно того, кого надо». Он опять спросил: «А ты сам? Почему ты не подозреваешь, что я — это он?»
Цзинь Лин сказал: «Ты не первый, с кем дядя поступает подобным образом. И он еще никого не отпустил, даже если существовала вероятность того, что он схватил совсем не того. Но раз Цзы Дянь не изгнал твою душу, то я поверю тебе. К тому же, Вэй У Сянь ведь не был обрезанным рукавом, а ты ведь осмелился приставать даже к…»
С лицом, полным отвращения, Цзинь Лин оборвал фразу, так и не сказав, к кому же приставал Мо Сюань Юй, и замахал рукой, будто бы отгоняя мух: «Как бы то ни было, отныне и впредь ты больше никак не пересекаешься с Орденом Лань Лин Цзинь! И если ты опять примешься за старое, не вздумай путаться ни с кем из моего клана! Иначе я за себя не отвечаю!»
Завершив свою речь, Цзинь Лин развернулся и пошел прочь. Он сделал несколько шагов и вновь посмотрел на Вэй У Сяня: «Почему ты еще здесь? Уходи. Или ты ждешь, пока придет мой дядя и вновь схватит тебя? Надеюсь, ты не вообразил себе, что я рассыплюсь в благодарностях за мое спасение. Не думай, что я начну подобострастно распинаться перед тобой самыми тошнотворными словечками».
Вэй У Сянь сложил руки за спину и подошел к нему: «Юноша, в этой жизни есть два тошнотворных слова, которые человек должен научиться говорить, несмотря ни на что».
Цзинь Лин спросил: «Это какие же?»
Вэй У Сянь ответил: «Спасибо» и «Прости».
Цзинь Лин ядовито усмехнулся: «И что мне будет, если я не научусь говорить их?»
Вэй У Сянь сказал: «Тогда рано или поздно ты произнесешь их в слезах».
Цзинь Лин глумливо плюнул в сторону, а Вэй У Сянь вдруг произнес: «Прости».
Цзинь Лин опешил: «Что?»
Вэй У Сянь продолжил: «Прости за то, что я сказал тебе на горе Дафань».
Цзинь Лину не первый раз говорили, что у него «нет матери, чтобы учить его», однако никто еще столь серьезно не просил у него прощения. Это «прости» обрушилось на него так неожиданно, что он, сам не зная, почему, вдруг почувствовал себя слегка неловко.
Юноша быстро замахал на Вэй У Сяня руками: «Ничего страшного. Ты все равно не первый, кто так говорит. У меня ведь и правда нет матери, которая могла бы учить меня. Но это не значит, что я теперь человек низшего сорта! Я раскрою глаза и тебе, и остальным, и докажу, что я гораздо сильнее всех вас, вместе взятых!»
Вэй У Сянь улыбнулся. Он только открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг резко изменился в лице и выкрикнул: «Цзян Чэн?! Ты здесь?!»
Цзинь Лина уже мучала совесть за то, что он стащил Цзы Дянь и отпустил Вэй У Сяня, потому, услышав имя своего дяди, он поспешно обернулся. Вэй У Сянь же воспользовался моментом и резко ударил юношу ребром ладони по шее. Затем он аккуратно уложил Цзинь Лина на землю, закатал штанину и внимательно осмотрел проклятую метку на его ноге. Он испробовал несколько способов, но ни один из них не заставил пятно исчезнуть. Промучившись так некоторое время, Вэй У Сянь вздохнул, поняв, что задача действительно не из легких.
Однако, несмотря на то, что некоторые проклятые метки ему не поддавались, Вэй У Сянь все равно мог переместить их на свое собственное тело.
Вскоре Цзинь Лин очнулся и дотронулся до своей шеи, все еще ощущая приступ боли. Он так взбесился, что тут же вскочил на ноги и обнажил меч: «Да как ты смеешь бить меня! Даже мой дядя никогда не поднимал на меня руку!»
Вэй У Сянь воскликнул: «Да неужели? А не он ли постоянно обещает сломать тебе ноги?»
Цзинь Лин пылал гневом: «Это всего лишь слова! А ты, сумасшедший обрезанный рукав, что тебе от меня надо?! Да я тебя…»
Вэй У Сянь поднес ко рту сложенные лодочкой ладони и крикнул за спину Цзинь Лину: «Эй! Хань Гуан Цзюнь!»
Цзинь Лин боялся Лань Ван Цзи даже больше, чем Цзян Чэна. В конце концов, дядя был из его собственного клана, а Хань Гуан Цзюнь — из чужого. Перепуганный до смерти, он пустился наутек, крича на ходу: «Ах ты грязный педик! Чокнутый чудила! Я тебя запомнил! Это еще не конец!»
Вэй У Сянь так громко хохотал ему вслед, что чуть не задохнулся. К тому времени как Цзинь Лин исчез за горизонтом, грудь его уже болела от напряжения, и Вэй У Сянь усилием воли справился с приступом смеха, как следует прокашлявшись. Наконец-то у него выдалась свободная минутка, чтобы все обдумать.
Цзян Фэн Мянь забрал к себе Вэй У Сяня, когда тому было девять.
Большинство воспоминаний тех лет были подернуты туманной дымкой. Но мать Цзинь Лина, Цзян Янь Ли, все помнила и даже поделилась некоторыми из них с Вэй У Сянем.
Она говорила, что с тех пор, как ее отец услышал, что оба родителя Вэй У Сяня погибли в бою, Цзян Фэн Мянь беспрестанно искал дитя своих покойных друзей. И его поиски увенчались успехом: он, наконец, нашел ребенка в И Лин. Когда он впервые увидел Вэй У Сяня, тот стоял на коленях на земле и ел очистки фруктов, выброшенные кем-то на улицу.
Зимы и весны в И Лин довольно суровы, ребенок же был замотан в негодные тонкие одежды, изодранные в коленях в лоскуты, а на ногах красовались разные башмаки, не подходящие по размеру. Он наклонился, пытаясь отыскать еще очисток, и Цзян Фэн Мянь позвал его. Вэй У Сянь все еще помнил, что в его имени был иероглиф «Ин», и поднял голову. Щеки его покраснели и потрескались от холода, но на лице все равно сияла улыбка.
Цзян Янь Ли рассказывала, что мальчик родился с улыбкой на устах. Какое бы несчастье ни случилось, Вэй У Сянь не принимал его близко к сердцу; в какой бы ужасной ситуации он ни оказался, Вэй У Сянь по-прежнему не унывал. Возможно, в каком-то смысле такое отношение к жизни могло показаться чересчур беспечным, или даже сам Вэй У Сянь — жестоким человеком, но на самом деле все было не так уж и плохо.
Цзян Фэн Мянь угостил Вэй У Сяня кусочком дыни, и ребенок позволил увести себя. В те годы Цзян Чэну тоже было около восьми или девяти лет, и в Пристани Лотоса он держал нескольких щенков для игр и развлечений. Узнав, что Вэй У Сянь панически боится собак, Цзян Фэн Мянь счел нужным, чтобы Цзян Чэн уступил гостю и отослал псов прочь. Цзян Чэн же очень этого не желал. Однако, перебив кучу вещей, учинив тысячи скандалов и проревев дни подряд, он, наконец, смирился.
Из-за этого Цзян Чэн довольно долго испытывал к Вэй У Сяню неприязнь, но когда они познакомились поближе, то стали неразлучны и часто проказничали вместе. Если они вдруг встречали собак, то Цзян Чэн прогонял их, а затем безудержно хохотал над Вэй У Сянем, который уже успевал забраться на дерево.
Вэй У Сянь полагал, что Цзян Чэн всегда будет за него, а Лань Ван Цзи — против. Он и помыслить не мог, что все так перевернется с ног на голову.
Вэй У Сянь направлялся к оговоренному с Лань Ван Цзи месту встречи. Под редкими огнями, мерцающими в ночи, не бродило никаких случайных прохожих, потому Вэй У Сяню не пришлось крутить головой по сторонам: он сразу же заметил высокую фигуру в белом, с опущенной головой неподвижно стоявшую в конце улицы.
Прежде чем Вэй У Сянь успел издать хоть звук, Лань Ван Цзи поднял глаза и увидел его. После короткого противостояния взглядов, он с мрачным выражением лица двинулся навстречу Вэй У Сяню.
Вэй У Сянь, сам не зная почему, невольно сделал шаг назад.
Он почти мог разглядеть налитые кровью прожилки в глазах Лань Ван Цзи. И он вынужден был признать… Лицо Лань Ван Цзи внушало нешуточный страх.
