Отэм лежала на земле, слабея от ужасной травмы. Прожжённая обжигающим лучом Гадюки дыра размером с кулак. Она бы не смогла встать, даже если бы Рэй была здесь, чтобы помочь ей.
В её больших глазах плескалась боль. Взгляд её был прикован к Клауд Хоку, который подбежал к ней, как только расправился с Гадюкой. Девушка слабо сжала его руку:
— Я… я не хочу умирать.
Клауд Хок хотел сказать ей, чтобы она успокоилась, что её раны не серьёзны, только эти слова застряли у него в горле. Он не мог сделать ложь правдоподобной.
Конечно, она и сама знала, что происходит. Такая рана для кого-то столь хрупкого, как она… Будь на её месте сам Клауд Хок, даже его жизнь была бы в опасности.
Он чувствовал, как жизнь покидает её с пугающей скоростью. Он приподнял её и прижал к себе, всё ещё крепко держа за руку, и сказал:
— Не бойся. Просто… потерпи. Скоро всё закончится, и тогда всё будет хорошо.
Парень видел, как печаль и одиночество отразились на её красивом лице. Две прозрачные, хрустальные слезинки скатились по её щекам.
Её голос был едва слышен:
— Я… Я бесполезна, правда ведь?
Он крепче сжал её руку:
— Если бы не ты, Гадюка убил бы меня. Ты спасла мне жизнь! Как ты можешь так говорить? Я — единственный, кто бесполезен.
Слова Клауд Хока принесли ей небольшое облегчение, и страдание на её лице исчезло. Она всегда чувствовала себя обузой, но, по крайней мере, она сделала что-то полезное перед смертью.
Время Отэм утекало сквозь пальцы. Клауд Хок ждал, когда она скажет ему, что делать с её народом, как всё объяснить. Он сделал бы всё, что она попросит, но когда её тоненький голосок обратился к нему с последней просьбой, это застало его врасплох:
— Позволь мне увидеть твоё лицо?
После секундного колебания парень поднял руку и снял маску, открыв ей своё молодое и красивое лицо. Несколько мгновений она просто смотрела на него, отмечая отсутствие его фирменной кокетливой ухмылки. Он выглядел таким серьёзным и… виноватым?
Значит, это настоящий Клауд Хок. С болью и печалью во взгляде Отэм тихо вздохнула. Как будто снимала с себя какое-то бремя. Её слова были полны иронического недоверия:
— Этот последний месяц выдался очень тяжёлым, но у меня осталось много драгоценных воспоминаний… Мы же будем друзьями?
— Что за чушь мелешь? Мы всегда ими были, — нельзя отрицать, что Клауд Хоку нравилось пугать девушку. Временами издёвки доходили до уровня, что их проще было считать врагами. Но он подсмеивался над ней не потому, что ненавидел её, на самом деле она ему нравилась.
Клауд Хок встречал в своей жизни много необыкновенных женщин. Блистательная Цветок Ада, прекрасная и упрямая Селена, чистая и невинная Люсиаша, могущественная и праведная Рассвет… у всех них было своё неповторимое очарование.
Но Цветок Ада былл слишком сложна. Селена — слишком высокомерна. К Люсиаше он относился, как к сестре, а Рассвет сама относилась к нему, как к брату.
Отэм… она пришла из сказочной страны, которая не была испорчена внешним миром. Девушка была тревожной, сентиментальной, доброй, честной и исполнительной. Отэм отличалась от всех остальных, никогда не стремилась к богатству или власти. Всё, о чём она заботилась — это мир и счастье её племени.
Предполагалось, что её жизнь будет свободна от забот и тревог, прекрасный дух будет порхать среди ветвей её священного древа. Почему судьба лишила её этого? Почему судьба решила бросить её в эту передрягу и оборвать жизнь в этой сырой пещере?
Боль и страх исчезли с лица Отэм вместе со всеми красками. Девушка стала спокойной, безмятежной. В её последние мгновения сожаление и жалость к себе исчезли, потому что она поняла, что помогла.
Даже когда её зрение затуманилось, а фигуры стали расплывчатыми, перед ней появился яркий свет. Силуэт возник среди яркого света, направляясь к ней; это были её мать, отец и Брая. Они улыбались, и звали её к себе.
Клауд Хок заключил умирающую девушку в тёплые объятия и тихо проговорил ей на ухо:
— Мне очень жаль, Отэм.
— Клауд Хок, пора… Убедись, что ты живёшь… свободно…
Отэм слегка задрожала, а затем её тело расслабилось. Глаза закрылись.
Семнадцать. Ей только что исполнилось семнадцать.
Парень вышел из задумчивости, только когда вся пещера содрогнулась. На алтаре что-то шевелилось. Это было старое сознание, из доисторических времен; величественное, священное и потустороннее.
— Отэм… мертва? Отлично, препятствие устранили, — Старейшина оглянулся на быстро тающую печать.
На поверхности кристалла начали появляться трещины, и из каждой из них лился свет, как будто что-то пыталось вырваться на свободу.
Печать. Они почти закончили! Старейшина почувствовал, как его сердце учащённо забилось.
Но ещё почувствовал, как трепещет его душа.
То, что оставалось внутри печати, испускало ауру, которая была сокрушительной, как гора.
Клауд Хок осторожно положил Отэм на холодную землю. Девушка выглядела такой умиротворённой, что, если бы не ужасная рана, она бы казалась спящей. Парень медленно поднялся, как будто боялся разбудить её.
Медленными, обдуманными движениями он выпрямился и снова надел маску на лицо.
На этом призрачном лице не было ни печали, ни сожаления. Оно было бесстрастным, но глаза, которые горели за ним, были налиты кровью. Казалось, что стая бешеных животных ворвалась в грудь Клауд Хока, и их кровожадные крики становились всё громче.
Ужасное, бессмысленное желание разрушать заполнило его разум. Потребность уничтожить всё и вся вокруг него.
К этому времени Гадюка тоже поднялся на ноги. Он взглянул на тело Отэм:
— Я не хотел, но она должна была умереть.
На мгновение оба мужчины забыли о пространстве, забыли о времени. Они стояли на расстоянии сотни метров и смотрели друг другу в глаза. Даже с такого расстояния они понимали один другого. Взгляды были одинаковы: дикий, безумный взгляд, жажда убийства.
Хорошо.
Ничто не заставит хотя бы одного из них отступить. Это была их судьба, конфликт, который был предопределён. Только один из них выживет, чтобы выйти из этой пещеры.
Красные глаза Клауд Хока не отрывались от лица Гадюки. Огонь, горевший в них, едва не обжигал:
— Ещё какие-нибудь последние слова?
В голосе Гадюки не было гнева, и он говорил так, как будто разговаривал со старым другом:
— Если я умру здесь, пожалуйста, позаботься о том, чтобы мои останки передали Призраку и Люсиаше. Они обе прожили тяжёлую жизнь.
Клауд Хок медленно кивнул:
— Хорошо.
— Ты? — спросил Гадюка.
После минутного раздумья тот ответил:
— Если я умру, я не хочу, чтобы меня хоронили. Мне не нужны ни могила, ни надгробие. Сожги меня и развей мой пепел по пустошам с горной вершины.
Глаза Гадюки на мгновение сверкнули. Хотя семя могло унести далеко от источника, в конце концов оно всё равно вырастает в то же самое дерево. Всё возвращается к своим истокам, как и должно быть. И даже после смерти этот молодой человек хотел, чтобы ветер унёс его на свободу. Замечательно.
— Отлично.
Больше никаких разговоров. Всё сказано.
Гадюка был в плохом состоянии. У него отсутствовала рука, сломаны несколько костей и повреждены внутренние органы. Что ещё более важно — его психическая энергия уже потрачена. Шансы на выживание были против него.
Но это не имело значения.
Его лицо с таким же успехом могло быть высечено из мрамора, но улыбка тронула края его стоического «фасада». В единственной оставшейся руке он держал полупрозрачный кристалл:
— Давай покончим с этим сейчас.
Взгляд Клауд Хока сейчас больше похож был на взгляд едва сдерживаемого животного, но ум его был острым, как всегда. С его прекрасным зрением он не заметил ни капли колебания в поведении своего врага.
Гадюка тоже был животным. А зверь наиболее опасен, когда ранен и загнан в угол.
— Да будет так!
Клауд Хок сорвал пространственный камень со своей шеи и крепко сжал в руке.
Изо рта Гадюки непрерывно текла кровь, и половина одежды уже окрасилась в красный цвет. Не обращая внимания на мучительную боль, он сжал в кулаке Зеркальный Кристалл и поднял руку.
На поверхности этой редкой и могущественной реликвии появились слабые трещины.
На первый взгляд казалось, что какая-то непреодолимая сила заставит его разбиться вдребезги, но вся огромная сила быстро поглотилась телом Гадюки. Невероятным образом почти вся его потраченная энергия восстановилась.
Невероятный… У Гадюки все еще были козыри в рукаве!
Сила, которую он впитал вместе с внутренней сущностью зеркальной реликвии. Хотя это могло быстро восполнить психическую энергию Гадюки, это также сильно вредило самой реликвии. Трещины, которые появились на кристалле, были из-за этого.
Но с восстановлением психической энергии Гадюки, был ли у Клауд Хока шанс?
Это было за гранью вторых догадок. Страж «Когтей Бога» крепко держался за пространственный камень, каждый мускул в его теле был натянут, как тетива лука. Через мгновение парень бросился на Гадюку.
Зеркальный кристалл уже был покрыт трещинами. Гадюка закричал от ярости, когда в его руке снова вспыхнул клинок-крест.
Его ослепительное сияние наполнило пещеру подобно космическому потопу. Потолок треснул, каменный пол прогнулся. Это излияние силы поглотило всё вокруг.
Клауд Хок не позволил этому ужасному зрелищу разубедить его. В глубине души парень знал, что любое колебание приведет к его гибели. Он вложил всё своё сердце и разум в то, чтобы уничтожить человека, стоявшего перед ним.
Ярость, печаль, боль. Буря эмоций бурлила в его сердце, и он использовал их, чтобы стать сильнее.
Он не хотел умирать здесь. Как сказал Гадюка, он хотел умереть на своих условиях, а не в темноте под каким-то грёбаным деревом.
— Вперёд!
Клауд Хок выкрикнул приказ, и из его рукава вырвалась полоса серебряной молнии. Она столкнулась с мечом Гадюки, разрубив его прямо посередине. Но Гадюка вложил в этот удар всю свою силу. Этого было недостаточно, чтобы пройти через это.
Страж, несмотря ни на что, продвигался вперёд.
Где-то на задворках сознания он вспомнил лицо старика, который нашёл его. В мгновение ока всё, что произошло за последние четыре года, промелькнуло перед его мысленным взором. Несмотря на всё это время, он всё ещё не нашёл своего места в этом мире. Он не мог умереть, пока не сделает этого.
Пространственный камень пульсировал ослепительным светом.
На мгновение его коснулась ощущение сражения с Евангелием Песков. Неописуемая сила затопила каждую клеточку, угрожая разорваться.
Как раз в тот момент, когда серебряная полоса, которую он призвал, была готова рухнуть, она загорелась с новым и сильным пылом.
Меч света Гадюки разлетелся на куски. Его остаточная энергия зависла в воздухе, как миллионы светлячков. Но серебряная полоса одержала верх, устремившись к своей жертве с неукротимой скоростью.
Во второй раз Клауд Хок наблюдал, как его атака пронзила Гадюку насквозь. Только на этот раз некогда хвалёный любимец семьи Клаудов разлетелся на бесчисленные куски. Его останки покрыли всё вокруг, превращая пещеру в гротескную и ужасающую сцену.
За мгновение до своего уничтожения Гадюка почувствовал, что парит в пустоте. Его разум был пуст; он не думал ни о поражении, ни об объятиях смерти. Единственное, что промелькнуло у него в голове в это последнее мгновение — это момент, застывший во времени, как старая картинка. Вся семья была вместе — Стерлинг, Балдур, Арктур. Его юная кузина Селена тоже была там, жизнерадостная и беззаботная. Они оба смеялись, как будто в мире не было ничего, о чём стоило бы беспокоиться. Это старое воспоминание, которым он не наслаждался уже очень, очень давно.
Картинка ожила, и Селена подняла на него свои красивые глаза:
— Зефир? Я так устала тренироваться весь день. Ты покачаешь меня на качелях?
— Конечно. Пошли.
Красивый и нежный, Зефир с улыбкой протянул ей руку. Селена схватилась за неё, и они вдвоем побежали поиграть.
Зефир, один из самых выдающихся людей, которых когда-либо видело Небесное Облако. Единственный сын Стерлинга Клауда. невероятный человек, который отдал свою жизнь за Святая Святых Суда, который сам начал войну.
Погиб от рук нового Стража Небесного Облака.
Мир больше не будет ощущать влияния Гадюки.
Ему было всего двадцать шесть.
