С этого момента все были заняты.
Это была тяжелая работа — готовить мясо для всех этих детей.
— Ах, я не могу смотреть на это! — Сказал тем временем Гюнтер и начал жарить мясо вместе с Камиллой.
— Ты грубая девчонка! Ты хоть знаешь, что значит достоинство повара!?
— Вы говорите, я грубая!?
— Как ты можешь готовить мясо, просто бросая его вот так!? Аргх, черт побери! Я буду тренировать тебя с нуля, девочка!!
— Ты хочешь сказать, что все, приготовленное мной никуда не годится?? Мне не нужно никаких инструкций, чтобы сделать это!!
— Прибереги свою речь до того момента, когда ты действительно сможешь меня превзойти! Когда мы вернемся на кухню, ты будешь это исправлять, слышишь!?
Поскольку они продолжали спорить во время готовки, что уже давно стало привычным делом, они не обращали внимание на происходящее вокруг.
Через некоторое время пришли мамы всех этих ребят.
Должно быть, они искали своих детей, которые ушли играть.
— Они действительно что-то устроили после событий дня.
Когда она сказала это, одна из матерей оглядела главную улицу со всеми ее сломанными ларьками. Глядя на улицу, Камилла видела в ней только следы вандализма, но, возможно, люди, которые никогда раньше не видели фестиваля, увидят ее по-другому.
— ...Они действительно любят очень вкусно поесть, не так ли? У моего ребенка тоже...
— Взрослые должны заплатить пять монет. Только дети получают бесплатную еду, верно?
Мальчик, который вел свою мать за руку, сказал это с гордой усмешкой. Мать, казалось, на мгновение растерялась, но в конце концов уступила своему любопытству и купила одну порцию.
К прилавку подошел еще один человек. План Гюнтера по привлечению клиентов через запах, возможно, окупился в конце концов.
Некоторые из людей подошли к ларьку из чистого любопытства. И через некоторое время это любопытство превратится в обычай. В конце концов, поток любопытных искателей и клиентов стал одним потоком, которому нет конца.
— Одну порцию, пожалуйста.
Услышав звонок, Камилла повторила цену. По правде говоря, она потеряла счет тому, сколько раз она это сказала.
— Стоимость — пять лихт
— А? Это стоит денег?
Когда она подняла голову на звук этого голоса, то увидела знакомое лицо. Седые волосы были растрепаны, а одежда на нем была почти лохмотьями. Глядя на обездоленного старика, Камилла почувствовала, что слова слетели с ее губ прежде, чем она успела подумать.
— Вы, вы же учитель поэзии Клауса, не так ли?
Корень всех зол. Он был тем, кто первоначально просил Клауса решить проблему подземного шума, который беспокоил его.
— Я тебя помню. Ты была с Клаусом, не так ли? Тогда я возьму три. Если ты не возражаешь.
— У вас есть деньги? Покупка трех не будет дешевым для вас, не так ли? Вы можете получить все бесплатно.
Было легко сказать, что старик был беден, просто взглянув на него. Людям, которые живут ради своей мечты, обычно трудно зарабатывать на жизнь. Тем более что в Монтоне, территории, которая презирает подобные вещи, у него никогда не было денег.
— Не делай из себя благотворительную организацию. Я уже заплатил за три заранее. Я возьму еще две и придумаю что-нибудь, чтобы заплатить и за них тоже.
А еще он был невероятно упрям.
— А вам нравится быть независимым, не так ли?? Ну, в таком случае... Пусть будет так. Тогда одна из ваших песен. Взамен я приготовлю столько мяса, сколько ввы пожелаете.
— Одна из моих песен? Тогда ладно.
Сказав это, старик оглянулся на площадь.
Шум немного утих. Похоже, теперь пел Клаус. Затем, махнув напоследок рукой, он покинул свое место на сцене.
И тот, кто пришел ему на смену, был... Виктор. Он глубоко вздохнул, положил руку на грудь и взял скрипку.
— Он приложил немало усилий, верно?
Когда старик получил свою порцию от Камиллы, улыбка расплылась по его упрямому лицу, и он направился к площади.
Виктор поднялся на сцену.
Дитер, Финн и Отто тоже ушли.
В палатке, остались только Веррат и Миа.
— Сейчас я выступаю. — сказал Виктор перед тем как уйти.
Его пригласил Клаус, который все это время пел на сцене. Но когда он сказал это, Веррат, даже не подняла головы.
— Моя скрипка, спасибо, что не разбила ее... Твои чувства, мне жаль, что я не могу на них ответить. Но все равно спасибо.
Даже когда Виктор сказал это, Веррат все еще не могла поднять голову. Виктор ушел, остальные последовали за ним, а она все еще оставалась в том же положении.
— Веррат, мы тоже идем.
Перед уходом Дитер окликнул Веррат.
— Ты тоже должна прийти, если сможешь. Потому что, знаешь, мисс Николь скоро устанет... И нам всем нравится твое пение.
Никто не обрушивал на Веррат свое разочарование. Они ничего не говорили о том, что она испортила фестиваль или сломала их инструменты.
Но даже несмотря на то, что они пытались утешить ее, Веррат не могла смотреть им в глаза.
Рядом она услышала вздох.
Не поднимая лица, она знала, что это Мия. В палатке больше никого не было. Как же смотрела Мия на Веррат? Она не хотела этого знать.
Вдалеке она услышала скрипку Виктора. Шум площади казался таким далеким.
— ...Мне тебя совсем не жалко.
В палатке, которая казалась отрезанной от внешнего мира, Мия говорила как бы сама с собой.
— Я знала, что ты любишь Виктора. Я знала, что ты всегда любила его. Но я не отдам его тебе. Потому что я тоже люблю Виктора.
Хотя она не могла видеть этого, она чувствовала взгляд Мии. В тех жестких словах, которые она послала Веррат, не было ни капли сочувствия, как у ее друзей.
— То, что ты сделала, отвратительно. Устроив что-то подобное, как ты вообще смогла бы завладеть сердцем Виктора? Набрасываешься на людей, чтобы причинить им боль, а потом делаешь вид, что ты пострадала больше всех, я не могу этого видеть.
Веррат еще крепче сжала колени. Ей нечего сказать. Эти слова больно слышать.
— Даже несмотря на то, что люди, которым ты причинила боль, пытаются дотянуться до тебя, ты все еще ведешь себя как жертва, это неприглядно... Честно говоря, просто неприглядно. Ты заставляешь людей, которые беспокоятся о тебе, выглядеть самыми большими дураками.
Мия сердито выдохнула Неприглядно. Веррат почувствовала, как вздрогнула при этом слове. Это было похоже на прямое нападение на ее гордость.
Она всегда ставила свои чувства на второй план, как ей казалось, и гордилась этим. Она всегда считала, что держится с достоинством. Когда она узнала, что Виктор и Мия обручились, она пожелала им счастья, не позволяя своим чувствам проявиться.
Ревность была отвратительна. Цепляться за него было бы ужасно. Она не хотела быть похожей на Камиллу из слухов. Она хотела быть холодной, недосягаемой.
Но эта "снежная королева" была бы ненастоящей Веррат.
— Ты тренировалась вместе с Виктором, ты была его драгоценным другом. Когда я думала о том, что ты делаешь с ним что-то, чего я никогда не смогу, мне было противно от того, как я ревновала. Я был несчастна.
— ...Мне тоже было больно.
Она жива. У нее есть чувства. Так что вполне естественно, что она уязвлена. Веррат с трудом выдавила из себя голос.
— Я это знаю. Иначе ты не была бы человеком.
Мия вздохнула. Она по-прежнему смотрела прямо на Веррат.
Но Веррат не заметила зависти в этом взгляде.
— Ты всегда была такой восхитительной. Даже если тебе было больно, ты все равно оставался спокойной. Когда я увидела, как сильно Виктор восхищается тобой, я завидовала.
Любовь, боль, горе, ненависть, зависть... Все эти эмоции были естественными. Их было невозможно просто так взять и прогнать. Каждый должен прийти к соглашению с ними, либо лицом к лицу, либо внутри себя.
Люди могут стать неприглядными и цепкими, или тревожными и неуверенными, они могут потерять себя из-за ревности или ненависти.
Но Веррат предпочла не запечатать свои чувства где-то в глубине сердца. Она не принимала ничьего сочувствия и никогда не показывала свою боль.
Это была Веррат, которой Мия всегда завидовала.
— Так ты собираешься оставаться такой вечно? — Спросила Мия.
Обхватив руками колени, Веррат закусила губу. На ее глазах выступили слезы.
Плакать так совсем неприглядно.
Но, убегая от своих друзей, чтобы скрыть слезы, было еще хуже.
Вслед за детьми на площади стало собираться все больше и больше людей, и даже повара и торговцы, чьи ларьки были разрушены, начали возвращаться обратно.
Когда младшие линчеватели начали с извиняющимся видом восстанавливать разбитые ларьки, торговля наладилась. После этого стало собираться еще больше людей.
Благодаря этому, ларек Камиллы также оставался занятым.
Прежде чем кто-либо успел это осознать, улица была полна людей.
Дети кричали громче всех. После того, как Николь через некоторое время сошла со сцены, молодые музыканты начали играть на своих сломанных инструментах, пусть немного фальшиво, но играть.
Среди музыки раздался ровный, но сильный певучий голос. При звуке песни, которую никто в толпе раньше не слышал, раздались аплодисменты.
В одном углу площади группа людей, подхваченных настроением, начала танцевать. Кто-то, кому понравилась песня, попытался подпевать. Эти счастливые голоса поднимались в небо, словно предвещая начало весны.
Но Камилла, которая была занята больше, чем когда-либо, готовя с Гюнтером в ларьке, даже ни о чем не догадывалась.
