Глaва 84 — Победа или Поpажение.
Pазмышляя о своиx собственных словах и о тех словах, которые были недавно высказаны ему толпой лизоблюдов, прямо ему в лицо, Оуян Хуацзай внезапно пришёл к очень паршивому осознанию, что те, последние пару десятков лет, что он прожил на этом свете, были для него, лишь бесполезно потраченным временем! Eго слова для данного соревнования были каллиграфично написаны вручную, причём используя для этого прообраз дикого урагана, но теперь, они для него, выглядели лишь как дикорастущая трава!* Эта его каллиграфичная работа, была полной хуйней, которая не стоила и цента! Именно вот эти каллиграфичные слова, что сейчас лежали перед ним, и были настоящими искусно написанными словами, в этом соревновании каллиграфов. Kаждый символ в этом тексте был прямо как божественный дракон, а два символа Будды и Дракона соединённых вместе, стоили больше, чем их вес в золоте.
*Прямой перевод этих слов: его слова были в форме дикой писанины, но сейчас они выглядели как дикорастущая трава! — B общем... использовал костыль...*
Оуян Хуацзай впал в ошеломлённый ступор, прямо с каллиграфией в руках и затем, многие люди в округе, были просто поражены его ошеломлённой реакцией. Да настолько же ужасным и некрасивым должен быть этот текст, что он вызывал у Оуян Хуацзая, вот такую вот подобную реакцию?
Ну и когда остальные люди подошли поближе, чтобы на этот отвратительный текст, собственно, и взглянуть, они один за другим почувствовали, как будто в них внезапно била молния — прямиком с небес! Этот текст что, был написан человеком?
Ну и в этот самый момент, Фанчжэн наконец-то закончил со всеми своими ежедневными обязанностями по храму. Он вытер пот со своего блестящего лба и про себя пробормотал: “Хоть это всё и является лишь грязной работой по дому, всё же, она для меня, стала уже привычкой. Если я её так и не заканчиваю, то мне начинает казаться, что я опять прогуливаю, как в школьные деньки. Mоё сердце из-за этого, чувствует себя слишком неспокойно. Теперь, когда я со всем закончил, я наконец-то могу потратить моё свободное время, лишь на себя родимого, в мире и спокойствии.”
Ну и как только он это и проговорил, как назло, в его главные храмовые ворота, кто-то начал неистово стучать.
Фанчжэн был этим озадачен. Ну и что теперь то у них произошло? Cоревнование уже должно быть завершено, а он сам — уже закончил со своим каллиграфичным заданием, так почему они опять начали стучать в его двери? Такая огромная толпа пришла к нему в храм, но никто из них даже не поднёс и палочки с благовониями Будде, и никто из них, даже не удосужился пожертвовать и копейки его храму. Всё что они знают в жизни, это лишь как создавать никому ненужный шум. У них попросту отсутствует самое базовое воспитание!
Фанчжэн открыл храмовые двери и увидел там группу людей снаружи, которые уставились на него надувшимися лицами с покрасневшими глазами.
Фанчжэн удивился их безумным выражениям на лицах и когда он сделал глубокий вздох, он сказал: “Aмитабха. Прихожане, вам нужно что-то еще?”
“Маленький Монах, эти слова на бумаге и вправду были написаны тобой?” — Оуян Хуацзай был первым человеком, кто сейчас спросил.
Фанчжэн нахмурился и сказал: “Да они были написаны этим Нищим Монахом. Почему вы об этом спрашиваете? У вас Прихожанин что, по этому поводу есть какие-то вопросы? Этот Нищий Монах вам уже чуть ранее и говорил, что он не знает, как и писать каллиграфию. Поэтому слова, написанные его руками, едва ли можно было поставить на ваш пьедестал утончённости...”
— Тьфу! Бьех! Пьюф! —
Ну и в тот момент, когда они услышали слова Фанчжэна, довольно-таки большое количество людей снаружи, практически блеванули кровью!
Все те люди, что пришли сюда на гору в первый раз, были по факту членами Ассоциации Каллиграфов и вот вопрос, у кого из них была нехватка в навыках каллиграфии? Несмотря на то, что их законченные экспрессионные каллиграфичные работы, возможно и нельзя было продать за очень большое количество денег, всё же для любого из них, не было проблемой, прокормить себя и свою семью, продажей вот этих вот искусно написанных работ, которые и являлись узорной и экспрессионной каллиграфией. Вот это всё, было и на самом деле именно тем, чем они были наиболее горды и наиболее самодовольны.
Тем не менее, когда они сравнили свои узорно написанные работы, с истинной каллиграфией Фанчжэна, они почувствовали, что их экспрессивные каллиграфичные работы, были по факту, хуже, чем настоящее коровье дерьмо! Ну и та каллиграфия, которую они оценивали как божественную, на самом деле была в глазах Фанчжэна — абсолютно ничем! Тогда что насчёт той каллиграфии, что они сами и производили своими кривыми руками? Она что, была хуже чем мусор?
Разве этот монах должен был заходить настолько далеко, чтобы отвесить им настолько зычные и ментальные пощечины?
Ну и вспоминая о их, недавних, самодовольных выражениях на лицах и вспоминая о том, как они совсем недавно, относились к Фанчжэну, лишь с презрением и чуть ли не с дикой ненавистью и так же вспоминая о тех способах, которые они использовали, чтобы над ним лишь потешаться, да издеваться — они все начали краснеть и сильно стыдиться. Они все сейчас желали найти глубокую яму, чтобы залезть в неё, да поглубже, ведь они сейчас очень хотели, ну хоть где-нибудь спрятаться от сжигающего их стыда. Для них, это всё было невыносимым самоистязанием в виде ментальных пощёчин по лицу и это всё произошло, из-за их невежества, глупости, да тупости! Как же эти ментальные пощечины били больно, да и прямо по сердцу!
Оуян Хуацзай в свою очередь, сейчас просто и сосредоточенно, прожигал Фанчжэна взглядом. У Фанчжэна же, был озадаченный взгляд на лице, когда он подумал: “Этому старому хрычу что, нравятся мужчины? Система, если меня изнасилуют, это же не будет считаться нарушением обетов, правильно же?”
Система ответила ему на полном серьёзе: “Да, это будет считаться нарушением обетов!”
Фанчжэн практически тут же потерял дар речи, из-за этой хладнокровной системы. Он про себя подумал: “Это тоже считается нарушением обетов? Ладно, ладно, похоже, что этому Нищему Монаху придётся сегодня кое-кого убить.”
“Я отказываюсь в это верить!” — И в этот момент, внезапно прокричал Блинолицый.
“Ты в это не веришь?” — Хоу Цзи был просто взбешён его действиями и схватил Блинолицего за воротничок, затем он проорал: “А ну ка, скажи мне это ещё раз, прямо в лицо?”
*Чичик!* — Раздался звук от вспышки и от уже сделанной фотографии. Ну и обернувшись на механический звук, Хоу Цзи увидел, что Чэнь Цзин опускал свою камеру. Чэнь Цзин глядя на Хоу Цзи, эксцентрично сказал: “Как и ожидалось от дикого и злого монаха. Никто ведь, так и не видел, чтобы именно он писал эти каллиграфичные слова. Кто знает, не вынул ли он из-за пазухи уже сделанную кем-то каллиграфичную работу и не подменил ли он ей свою, пока никто из нас, так и не обращал на него никакого внимания. Ну и когда в споре не оставалось места для логики и когда жестокость уже начали использовать, чтобы доказать именно свою точку зрения, то какие еще тут нужны были доказательства? Ну что вы за постыдные свиньи то такие!”
Хоу Цзи рассвирепел, когда он указал пальцем на Чэнь Цзина и затем заорал: “Ебучий дерьмоедский панк, следи за своим языком!”
“Я за ним как раз слежу, причём очень хорошо, в отличии от таких сквернословов как ты. Так что для тебя, нет нужды, мне об этом напоминать.” — С фырканьем произнёс Чэнь Цзин.
Ву Чанси проговорил со злобой: “Чэнь Цзин не говори ерунды! Как мы могли подготовить работу для подмена, раньше времени? Ведь тема для данного соревнования каллиграфов, была выбрана именно Президентом Цзян Сунюнем, причём в обход любой адекватной логики. Так каким образом, мы вообще могли подготовиться к неизвестной теме, раньше времени? В общем: если мы смогли подготовить работу для подмена раньше времени, то разве это не будет означать о том, что мы просто сговорились с Президентом Цзян Сунюнем ради подобного дела?”
Ну и когда Цзян Сунюнь это и услышал, его лицо поникло, когда он сам, реально помрачнел.
Ну и когда Чэнь Цзин это и увидел, он выдал всем небольшую улыбку на лице, но подобное действие, лишь усилило ту травму лица, что он получил от Толстяка. Он начал корчиться от боли, когда он проговорил через свои сжатые зубы: “Президент Цзян естественно не будет сговариваться с этим злобным монахом, но в этом мире существует одна незыблемая и несменяемая вещь и она называется удача! «Лирика чтобы Помнить Ваше Очарование — Воспоминание о Сказании Красной Горы» — Слишком знаменитое произведение. Так что это было бы не невозможно, чтобы какой-нибудь эксперт в каллиграфии написал бы её для вас, раньше времени.”
“Ты!” — Ву Чанси сейчас был пипец как выведен из себя.
Фанчжэн нахмурился, когда он увидел такой вот поворот и выверт событий. Чэнь Цзин с самого начала искал способы, чтобы расправиться с Фанчжэном и он нападал на него при каждом удобном случае. Он даже не выучил свой урок, после того как его избил Толстяк. Что за раздражающий парнишка!
Тем не менее, Цзян Сунюнь вздохнул с облечением и сказал: “То, что сказал Маленький Чэнь возможно и звучит немного необычно, но всё же, нельзя отрицать того факта, что логика в его словах, всё же присутствует.”
“Цзян Сунюнь ты вообще знаешь, что такое стыд или же нет?” — Из-за дикой и бушующий злости, выпалил Ву Чанси.
Цзян Сунюнь произнес: “Ву Чанси, выбирайте выражения. Несмотря на то, что шанс на подобные события, которые и описал Чэнь Цзин — очень низки, их нельзя было совсем исключать! Те люди, что видели, как этот Маленький Монах вообще писал на бумаге, ограничиваются только лишь несколькими вашими людьми. Причём вы все, изначально были именно на стороне этого Маленького Монаха. Как мы вообще можем поверить, именно вашим словам? Правду в этом событии нельзя доказать до тех самых пор, пока данный Маленький Монах, не напишет ещё одну подобную работу. Если его слова на бумаге будут такими же, как и раньше, то у меня, естественно, не будет больше ничего, чтобы сказать и дальше по этому поводу.”
“Ты возможно ему и не веришь, но что произойдет, если лично я подтвержу его слова и покажу вам его работу?” — Ну и в этот момент, неожиданно высказалась Цзин Янь.
“Цзин Янь, ты?” — Чэнь Цзин тут же встревожился, когда он увидел, что Цзин Янь захотела замолвить словечко или же даже два, за Фанчжэна и за его честное имя.
Цзин Янь даже и не подумала посмотреть в сторону вопрошающего Чэнь Цзина, когда она говорила: “Зачем нам нужно было проходить через все эти лишние трудности? Мастер ведь такой человек, который был за гранью нашего бренного мира. А это место являлось его храмом, и оно не было предназначено, чтобы создавать тут лишний и ненужный шум. Это соревнование было чем-то, в чём Мастер изначально даже и участвовать не хотел и всё же, вы все заставили его в нём участвовать. Ну а теперь, вы даже желаете, чтобы Мастер переписал свою работу? Разве вы этим действием не показываете слишком много неуважения к Мастеру, на его же земле? Вы все хотите доказательств? Так возьмите мою камеру и узрите. Мой оператор записал весь процесс написания данного каллиграфичного текста. Если вы хотите его увидеть, то вперед, вам никто не запрещает!”
Ну и с этими произнесёнными словами, лицо Чэнь Цзина моментально позеленело. Он с самого начала находил Цзин Янь немного странной. Он удивился тому факту, что она сама предложила помощь этому монаху с растиранием и натиранием туши в раствор! Теперь же, Цзин Янь даже высказывалась в его поддержку, дабы доказать правоту этого молодого монаха. Чэнь Цзин теперь почувствовал себя, еще зеленее от зависти.
Он пытался причинить неприятности Фанчжэну из-за того, что Фанчжэн спустил на него волка и тот его покусал и он уже опозорился на глазах Цзин Янь, поэтому он и хотел кровавой мести, всем этим ублюдкам! Но теперь, его зависть пересилила всё остальное.
“Дайте мне посмотреть!” — Ну и в этот момент, высказался именно Оуян Хуацзай. Цзян Сунюнь и компания, посмотрели друг другу в глаза и незамедлительно проследовали за ним.
Ведь видео как говориться: было, в конце концов, настоящим записанным движущимся изображением с практически неопровержимыми доказательствами. Многие штуки видео не могло передать, а в особенности позу и состояние, в котором и находился на видео Фанчжэн, когда он, собственно, и писал экспрессионные и каллиграфичные символы. Тем не менее, оно могло по крайней мере, доказать всем этим людям, что каллиграфия и вправду была написана именно Фанчжэном!
После просмотра, все люди переглянулись и у них сейчас просто не было слов. Ну а лицо Цзян Сунюня, даже слегка покраснело. Это была фигуральная пощечина по лицу, которая действительно доставляла ему жуткую боль!
Оуян Хуацзай посмотрел на Цзян Сунюня, а затем он перевёл свой взгляд обратно на Фанчжэна. Он прошептал слова Цзян Сунюню на ухо и ими сказал: “Президент Цзян, это дело, я думаю...”
“Я понял. Не волнуйтесь. Я знаю, что нужно сделать.” — Цзян Сунюнь кивнул, даже не дожидаясь того, чтобы Оуян Хуацзай и закончил шептать свои слова.
“Президент Цзян, можем ли мы теперь наконец-то услышать объявление результатов состязания каллиграфов?” — Спросил Ву Чанси.
Цзян Сунюнь кивнул и затем сделал глубокий вздох: “Каллиграфия молодого монаха и вправду довольно-таки неплоха. Она очень впечатляюще передала стиль и настроение Будды. Это действительно редкость, когда написанные каллиграфом слова выглядят так, что они могут словами выражать настоящую экспрессию из слов, картинок и чувств. Этот монах и действительно имеет манеру письма настоящего мастера.”
Ну и после этих слов, Ву Чанси, Толстяк и Хоу Цзи, были просто вне себя от радости. Тем не менее, Фанчжэн из-за них нахмурился. Его слова, что, и вправду были настолько хороши? Тогда почему он об этом, так ничего и не знал? По сравнению с словами написанными настоящей техникой “Послание Дракона и Будды”, его слова были не более чем кучей вонючего дерьма!
