Элина ничего не сказала, утонув в его тепле. По крайней мере, пока «зрители» не начали громко возмущаться тем, что их шоу прервалось.
— Ладно, возвращаюсь к работе, — проворчал Рааз, а Элина хихикнула.
— Это цена славы, дорогой, — она наблюдала, как он трудился вместе с детьми, и любовалась его сильными и в то же время точными руками.
Рааз сдержал обещание и отточил навыки с помощью лучших резчиков по дереву из свиты Салаарк. Когда он закончил, извивающийся дракон на фигурке стал очень похож на семейный герб.
Фигурка получилась намного более детальной и изящной, чем та, что он сделал для Арана много лет назад.
— Да, ты прав. Этот способ лучше, — признал Мурон Аши, посвятивший тридцать лет профессии.
Он унаследовал ремесло от отца, тот — от своего, и так знания переходили из поколения в поколение. Но быть превзойдённым за два дня разросшимся малышем, виляющим хвостом, было тяжёлым ударом. Особенно когда Вирмлинг пользовался зубами и когтями вместо инструментов и всё же создавал лучшие работы, что Мурон видел за всю жизнь.
— Все сюда. Изучим работу юного Мастера, — сказал он, и другие мастера начали обсуждать, как добиться такой тонкости, имея лишь свои навыки и инструменты.
Возражать никто не смел. Поднять голос или руку на сына Повелительницы считалось самым быстрым способом оказаться в гробу — и то если повезёт. В худшем случае ждал пожизненный срок в её Ямах Агонии.
— Мой малыш! — позвала Салаарк, и Шаргейн, уменьшившись до размера младенца, прыгнул ей на руки. — Ты такой талантливый. Мамочка гордится тобой.
Вирмлинг радостно зачирикал, лижa её лицо, и протянул ей последнюю работу — деревянную статуэтку Повелительницы в развевающемся платье до самого основания, с мечом в правой руке и весами правосудия в левой. Она была настолько реалистичной, что, не будь дело в краске, Салаарк могла бы подумать, что смотрит в зеркало.
— Это так ты видишь маму? — на лице статуэтки застыло строгое и холодное выражение.
Шаргейн энергично закивал, глядя на неё своими большими глазами, надеясь на похвалу.
[Чёрт. Я слишком много работаю и слишком мало провожу времени с ним. Шаргейн уже воспринимает меня через то, что я делаю, а не через то, кто я есть для него.] — с болью подумала она.
— Великолепно! — вслух сказала она с сияющей улыбкой, отчего хвост Вирмлинга заметался от радости. — Можно я поставлю это у себя в кабинете? Мамочка хочет похвастаться сыном перед всеми.
— Да. Моё. Для тебя, — Шаргейн обнял её лицо и осторожно лизнул.
— А папу сделаешь? — спросила она, но оказалось, что статуэтка Легайна уже готова.
К её ужасу, она была совсем иной.
Она изображала Хранителя в человеческом облике, держащего Вирмлинга на одной руке и читающего ему книгу. На лице Легайна застыло тёплое, отцовское выражение, а деревянный Шаргейн излучал радость и любовь.
— Такая же прекрасная, — пробормотала Салаарк, но теперь не от умиления. За века многие называли её монстром, но редко она сама чувствовала себя такой. Сегодня был именно тот день.
— Что скажешь, проведём день вместе? Сделаем всё, что захочешь, — произнесла она, стараясь улыбнуться и скрыть слёзы.
— Да! Спасибо, мама! — радость и удивление Шаргейна пронзили её сердце.
С такого расстояния её Кровавый Отпечаток позволял ей читать мысли и чувства тех, кто связан с ней кровью, тем более сына.
[Благодарен? Мой малыш благодарен за то, что мать проводит с ним время? Что же я за чудовище?] — с отчаянием подумала она и Варпнулась в личные покои, где могла плакать одна.
— Ты ни в чём не виноват, малыш, — сказала она, пока Шаргейн отчаянно пытался её утешить. — Мамочка просто счастлива, что у неё есть такой хороший сын, как ты. Я люблю тебя, Шаргейн.
— Люблю, мама, — радостно ответил он, слизывая её слёзы, отчего Хранительница разрыдалась ещё сильнее.
В тот же миг все свитки с законами, развешанные по шатрам Кровавой Пустыни, сменили цвет: белая бумага с чёрными буквами стала чёрной с белыми.
