Очутившись в реальном мире после битвы за территорию, Харуюки вновь ощутил тяжесть своего тела. Сразу открыть глаза он не решился.
Разомкнув веки, он еще секунд десять сидел, уставившись в пол, прежде чем поднять голову.
В шесть часов вечера в зале его квартиры было так тихо, что те разговоры и тот смех, что он слышал совсем недавно, уже казались ему иллюзиями.
Дело шло к закату, и в комнате уже начало темнеть. Занавески были раскрыты, и в окне виднелось вечернее небо свинцового цвета. Перед глазами двигались лишь стрелки старомодных настенных часов, игравших, скорее, роль украшения.
Сидевший на диване Харуюки вздохнул, а затем прилег.
Обычно на время субботних битв за территорию они старались собираться в реальности, но это получалось не всегда, и порой им приходилось погружаться поодиночке из разных мест. Пусть одна битва в Брейн Бёрсте занимала не более 1,8 секунд реального времени, оборона территории требовала как минимум 10 сражений и, с учетом перерывов, занимала около 10 минут. Черноснежка не пришла сегодня потому, что не могла оторваться от дел школьного совета. Скай Рейкер же жила в Сибуе, и она погружалась удаленно практически каждую неделю.
Но несмотря на все это, Харуюки никак не мог привыкнуть к участию в битвах за территорию, во время которых он находился дома в одиночестве. И причина была проста. После 10 битв, наполненных страстью и азартом, после всех радостей побед и горечей поражения, которые он разделял со своими друзьями, он вдруг оказывался в одиночестве в своей квартире, и на него тут же нападало сильнейшее чувство одиночества.
До прошлой осени, до того дня, когда он встретился с Черноснежкой и получил от нее Брейн Бёрст, он никогда не страдал от одиночества. Напротив, ему нравилось быть одному. Каждый день после окончания уроков он вылетал из школы с такой скоростью, словно сбегал из заточения, запирался у себя в комнате и погружался в мир игр, аниме и комиксов. Для него было мукой разговаривать с другими людьми, находиться с ними в одном помещении. Да, это касалось даже Тиюри и Такуму.
Это было лишь 8 месяцев назад.
С того дня, когда он стал бёрст линкером, прошло всего лишь 8 месяцев. Но теперь, стоило Харуюки попрощаться с друзьями по Легиону, как ему вновь всем сердцем захотелось увидеться с ними опять. Да что там, он был бы рад встретиться хотя бы с Нико, Пард или Аш Роллером. Да даже с Фрост Хорном. Он хотел сразиться в дружеской дуэли под бурные обсуждения зрителей, а затем увидеться в реальности, чтобы поболтать о всяких глупостях.
— Что со мной стало?.. — прошептал Харуюки и зарылся головой в подушку.
Тут же послышался стандартный звук оповещения, и перед лицом открылось какое-то окно. Харуюки даже не стал в него смотреть, взмахнув правой рукой в том месте, где должна была находиться кнопка подтверждения. Он догадывался, что это наверняка было письмо от матери, где она сообщала, что задерживается. Харуюки быстро забыл об оповещении и продолжил размышлять.
«Становлюсь ли я сильнее? Или слабее?»
Возможно, он перестал бояться других людей потому что стал сильнее. Но, быть может, это было потому, что он стал больше от них зависеть.
Когда он проводил все дни в одиночестве, ему нечего было терять.
Но за эти 8 месяцев он обрел, пусть и скромные, но все же и отношения, и боялся однажды потерять их.
А главное, в глубине его сердца все еще существовала уходившая куда-то вдаль блестящая нить из черного шелка…
Харуюки понимал опасность таких мыслей, но не мог остановиться. Продолжая лежать на диване в полутемной комнате, он крепко зажмурился, затем положил обе руки на голову и продолжил думать.
На другом конце этой нити был, конечно же, человек, спасший его, его «родитель» Черноснежка.
Она училась уже в третьем классе средней школы. И уже прошла половина первой четверти этого учебного года. А значит, оставалось всего 10 месяцев. Через каких-то 300 дней Черноснежка закончит среднюю школу. Он никогда не спрашивал у нее, куда он пойдет дальше. Он боялся ответа.
Время текло мгновение за мгновением, секунда за секундой, но Харуюки казалось, будто оно текло в тысячу раз быстрее обычного. Если бы он мог, он бы все эти 10 месяцев провел вместе с Черноснежкой в Ускоренном Мире. Там они превратились бы в 820 лет. Это время казалось вечностью, и в то же время Харуюки думал, что ему не хватит и этого.
— Семпай… — прошептал он, вжимаясь в края подушки.
— М? Что? — послышался голос совсем рядом.
Харуюки, не поднимая головы, ответил ее тем же словом:
— Семпай…
— Да что такое, Харуюки?
В ее голосе не было не то что нежности, в нем сквозило самое настоящее недовольство. Харуюки, удивляясь мощности своего бреда, повернулся на левый бок.
Перед собой, в полуметре от дивана, он увидел две ноги в черных чулках.
Харуюки удивленно заморгал и перевел взгляд выше. Изысканная юбка, немного не доходившая до колен. Блестящая черная футболка с короткими рукавами. Карминово-красная лента.
На ее тонкой шее был закреплен лаково-черный нейролинкер, а ее блестящие длинные волосы ниспадали на плечи. Бледное лицо ее, немного наклоненное от удивления, было настолько красиво, что казалось волшебным. Она выглядела такой настоящей, что совершенно ошеломила зрение Харуюки.
«Да-а… нельзя недооценивать силу моего бреда. Вот какие четкие галлюцинации пошли. Или я случайно открыл фотографию со своего нейролинкера? Хотя откуда у меня фотография в таком разрешении?..»
Погруженный в эти мысли, Харуюки на автомате протянул вперед правую руку, ухватил видение за подол юбки и потянул.
Ощущение ткани на пальцах тоже было ошеломляюще реалистичным. Кончики пальцев почувствовали под тканью совершенно человеческую упругость. Харуюки еще раз удивился, и тут…
— Нья-а?! — послышался вдруг вопль, и его руку тут же сбросили с юбки. А затем, — Ч… что ты творишь, дурак?!
На него словно из детонировавшей мины полились ругательства. Затем фигура протянула к нему руку и ухватила тремя пальцами за щеку, безжалостно оттянув ее.
— Ф… фа-а-э-э?! — закричал от боли и изумления Харуюки. И тут он понял.
Она была настоящей. Это была не галлюцинация, не фотография, не объект дополненной реальности. У него дома в зале внезапно оказалась Черноснежка собственной персоной и хмурила свои прекрасные брови. Но как? Почему? Она что, телепортировалась? Эффект квантовой когерентности?
Примерно через полминуты Черноснежке надоело дергать Харуюки за щеку. Она села на диване напротив него и объяснила, в чем секрет фокуса:
— Слушай, я ведь и в дверь позвонила! А ты открыл даже не поздоровавшись! Мне пришлось зайти самой. Я попыталась позвать тебя с порога, но ты опять не ответил!
— Э…
Действительно, он лежал на диване, заткнув уши, чтобы ничто не мешало его мыслям. Он вспомнил, что перед ним выскакивало какое-то окно, которое он тут же с подтверждением закрыл, решив, что это письмо от матери. Видимо, это было окно, извещавшее о приходе гостя.
Осознав произошедшее, Харуюки пообещал сменить звук этого оповещения на что-нибудь другое, чтобы больше не путать гостей с письмами. Выпрямившись, он сказал:
— Э-э, ну, раз так… д, добрый вечер, семпай.
— Угу. Здравствуй.
Все еще поджимая губы, она поправила юбку. Харуюки утешил себя тем, что могло быть и хуже: если бы вместо того, чтобы потянуть юбку вниз, он попытался бы задрать ее, Черноснежка точно не ограничилась бы хваткой за щеку.
Затем Харуюки осознал, что его мысли вновь движутся в неправильном направлении. Вопрос был не в этом, и даже не в том, как именно Черноснежка оказалась у него дома. Он хотел понять лишь одно:
— Т-так вот, э-э… почему ты вдруг зашла ко мне?.. — осторожно спросил он.
Черноснежка была в школьной форме, а рядом с ней, на полу, стояла ее школьная сумка. Было очевидно, что она пришла сюда прямиком из школы. Но если ей что-то нужно было сказать, она могла сделать это во время обсуждения после окончания битв за территорию. В конце концов, она могла написать письмо или позвонить. Если она этого не сделала, значит, она пришла по поводу, для которого этих методов было недостаточно.
— Ты… хочешь поговорить о чем-то, что требует предельной конфиденциальности?.. — добавил Харуюки, пытаясь предугадать ее мысли, но Черноснежка лишь слегка наклонила голову и пожала плечами.
— Да нет, ничего подобного… а что, мне уже нельзя иногда просто без причины к тебе зайти? Кажется, Такуму и Тиюри у тебя бывают довольно часто, нет?
К концу своей фразы она снова надулась, и Харуюки резко замотал головой.
— Н-н-н-нет, конечно, можно! Я о-о-о-очень рад тебе. Можешь заходить хоть каждый день, можешь даже у меня жить остаться, ох, что я говорю, а-а, т-т-точно, я забыл про чай! Сейчас сделаю, присядь пока. Ой, извини, ты же уже и так сидишь!
Окончательно загнав себя словами в угол, Харуюки вскочил с дивана и сбежал на кухню. Позади себя он услышал смешок и тихую фразу: «Хорошо, не откажусь». От нее Харуюки, наконец, немного полегчало.
Она пришла не потому, что ей нужно было обсудить какие-то сверхсекретные дела Легиона. Она просто зашла по пути из школы. Просто как его одноклассница. Как самая обычная школьница.
Харуюки с большим трудом удержал стремление глупо улыбнуться от этих мыслей. Он полез в шкаф, в котором его мать хранила коллекцию кофейных зерен, потянулся к самому дорогому на вид пакету и высыпал его содержимое в кофеварку.
Харуюки самозабвенно разговаривал с ней, а цвет неба за окном постепенно менялся со свинцового на чернильный. Наступала ночь.
Они говорили о сегодняшних битвах. О последних новостях ускоренного мира. О завтрашней гонке.
Но далеко не весь их разговор крутился вокруг Брейн Бёрста. Они обсудили школьные дела и слухи, новости района Сугинами, а потом и вовсе перешли к обсуждению новый моделей нейролинкеров из модельного ряда лета 2047, и Харуюки все никак не мог остановиться.
— Но мне, если честно, кажется, что озабоченность увеличением нейролинкеров и повышением функциональности ведет нас не туда, куда нужно. С самого начала смысл разработки нейролинкеров был в создании устройства, которое было бы так удобно носить, что о его существовании вообще можно было забыть, разве нет? А теперь вон Хитас предлагают модели, к которым прилагается внешний карманный модуль в качестве базового компонента!
— Хе-хе, да, я понимаю твое негодование, но ты видел характеристики этих моделей? Поскольку им удалось вынести все слоты и коннекторы на внешний модуль, в самих нейролинкерах нашлось место для полноразмерных процессоров.
— Э-э, н-но нам-то какая разница? Более мощный процессор не дает преимущества в дуэлях Брейн Бёрста.
— М-м, тут ты, конечно, прав, но я слышала, что на линкерах новых моделей графика выглядит еще лучше…
— Серьезно?! Но ведь это нечестно!
— Почему? Игра, может, и выглядит красивее, но ведь на шансы на победу это никак не влияет. Кстати, я в следующем месяце куплю новую модель от Ректа.
— А-а, так совсем нечестно! Т-ты же дашь мне его поносить?..
— Эй, ты что? Нельзя использовать чужие линкеры. Кроме того, боюсь, на твою шею он, хе-хе-хе, не налезет…
Ему было весело.
От одной мысли о том, что он был наедине с сидевшей напротив него на диване Черноснежке, которая с чашкой кофе в руке весело разговаривала с ним, Харуюки охватывало такое счастье, что он ощущал себя на небесах.
Живой разговор в реальности, роскошь по меркам современного мира, еще полгода назад не принес бы Харуюки никакой радости, один лишь стресс. Но сейчас он продолжал самозабвенно упиваться общением. Но эта эйфория не дала ему заметить тень печали, то и дело проскакивавшую в глазах Черноснежки.
Прошло два часа.
Харуюки хотел, чтобы этот разговор длился вечно, но его все же перебил гул, донесшийся из его собственного живота.
— Ох… смотри, сколько времени. Что-то я засиделась у тебя, уже время ужина, — сказала Черноснежка, но Харуюки резко замотал головой.
— Н-нет, ничего страшного! Я еще совсем не голоден.
«Гр-р», — вновь послышался недовольный звук, предавший слова Харуюки.
«Вот за это я свое тело и ненавижу!» — подумал Харуюки, прижимая живот руками и умоляя его больше не действовать против воли хозяина.
— Хех, не мучай себя. У нас сегодня были масштабные битвы за территорию, и ты наверняка вымотался. К завтрашнему дню тебе нужно восполнить силы.
Черноснежка улыбнулась и начала вставать. Харуюки хотел остановить ее и предложить поужинать вместе, но из еды у него была только замороженная пицца, замороженные креветки и замороженный рис. Словом, не та еда, которой подобает угощать гостя.
А пока Харуюки сокрушался, Черноснежка подобрала с пола сумку и пошла к выходу из зала.
«Ее походка…»
Харуюки ощутил, что ее поступь была немного тяжелее той воздушной походки, которой она обычно перемещалась. Его голову пронзила догадка:
«Может быть, она пришла, потому что хотела поговорить о чем-то другом?
А вместо этого я всю нашу встречу протараторил, впустую потратив время? Я был так ослеплен счастьем и радостью, что не заметил самого важного?..»
Забыв о чувстве голода, Харуюки открыл рот.
Но не смог ничего произнести. Ведь не мог же он просто спросить ее вдогонку: «Кстати, тебя ведь что-то беспокоит?». Он должен был заметить это еще час, да хотя бы полчаса назад. Закрыв рот обратно, он понял, что ему остается лишь ждать ее слов.
Черноснежка уже подошла к стеклянной двери, ведущей в коридор, а Харуюки все не отрывал глаз от ее спины. Он изо всех сил молил бога о том, чтобы тот дал ему шанс.
И тут издалека послышался рокочущий гул.
И это был не живот Харуюки. Гром. Тут же повернувшись к окну, Харуюки увидел в тусклом свете уличных фонарей плотные облака. Где-то в глубине сверкнули еще две вспышки. За ними последовали новые раскаты грома, уже ближе.
По стеклу начали стучать капли. Не отрывая взгляд от неонового света за окном, Харуюки хрипло сказал:
— А-а… семпай… там ливень.
Черноснежка остановилась и, повернувшись боком, тихо произнесла:
— По прогнозу шансы осадков во второй половине дня были менее 10%… так сильно они ошибаются нечасто.
— А-а… у тебя есть зонт?
— Увы, но твои глаза тебя не обманывают. Прошу прощения, но… — Черноснежка развела руками, и Харуюки изо всех сил молился, чтобы она закончила словами «можно я пережду дождь у тебя?», но, увы. — …Можно одолжить у тебя зонт?
— А… да, конечно, разумеется.
Харуюки послушно кивнул и нехотя поплелся ко входной двери. Но тут кое-что еще заставило его остановиться. В правой части поля зрения выскочило окно, помеченное желтой предупреждающей иконкой.
— О… предупреждение о грозовой опасности в Сугинами и Сетагае. Также наблюдаются нарушения в работе сети.
— И правда. Не думаю, что в меня попадет молния, но… без сети по дороге идти неприятно… — нахмурившись, сказала Черноснежка.
Во время пеших прогулок, нейролинкер снабжал пользователя информацией с помощью дополненной реальности: прокладывался визуальный маршрут до точки назначения, сообщалась информация о дорожно-транспортной обстановке, оставшееся и пройденное расстояния, количество сожженных калорий и так далее. Это, конечно, было очень удобно, но из-за ошибок в работе сети пользоваться этим интерфейсом в грозу было неприятно.
— Хм-м… но уже действительно поздно…
Голос Черноснежки, решительного человека, моментально принимающего решения, звучал на редкость неуверенно. Харуюки тоже скосил взгляд в нижний правый угол виртуального интерфейса. Восемь часов семь минут. Странное время: его нельзя было назвать ни ранним, ни поздним.
От окна доносились звуки капель и тихие раскаты грома. Черноснежка и Харуюки продолжали стоять в неловких позах.
Харуюки несколько раз пытался вдохнуть и открыть рот. Но он так и не смог ничего произнести. Он понимал, что в ситуации не было ничего необычного. Черноснежке действительно следовало задержаться у него, пока не пройдет дождь. Да хотя бы пока не стихнет гром. Ничего предосудительного в этом не было — это было бы самым очевидным решением. И все же, сердце Харуюки отчего-то билось гораздо быстрее обычного.
Он не мог понять выражения лица Черноснежки, стоявшей от него в какой-то паре метров. На нем была видна то ли нерешительность, то ли апатия, то ли напряженность… а может, ожидание чего-то…
Звук.
Стандартный звук интерфейса, похожий на гудок, заставил Харуюки встрепенуться.
Перед ним открылось окно, и в этот раз это действительно было извещение о новом сообщении на домашнем сервере. Отправитель: «Мать». Тема: «До завтрашнего вечера». Сообщение: «Меня не будет, побудь один».
Это можно было бы назвать третьим чудом, случившимся в тот вечер. Но, на самом деле, в этом не было ничего удивительного. Примерно половину выходных его мать возвращалась домой неожиданно из-за изменений в планах, а другую половину не возвращалась вовсе. Но для Харуюки эта новость была как нельзя кстати. Он закрыл окно и кое-как выдавил из себя сдавленный голос:
— А, а, э-э… н-ничего страшного, если ты у меня еще побудешь. Тут, видишь, э-э, а-а…
А пока Харуюки думал, как поестественнее преподнести содержимое письма от матери, Черноснежка попала своим ответом точно в яблочко:
— Нет, скоро вернется твой родитель, и я точно буду некстати. Поэтому я…
И едва Харуюки услышал эти слова, как в его голове словно сорвало предохранители, и с языка сами собой сорвались слова:
— Нет, ничего страшного! Моя мать с-с-с-сегодня, похоже, не придет!
«Ох, черт, это было слишком очевидно, я почти прямым текстом сказал ей, что хочу, чтобы она осталась переждать дождь у меня», — начал паниковать Харуюки еще сильнее…
Но услышав его слова, Черноснежка лишь слегка дрогнула. Затем она повернулась в другую сторону и, все еще стоя к нему боком, тихо произнесла:
— Ясно… тогда, можно попросить тебя приютить меня?
— К-к-к-конечно, п-п-п-пожалуйста! — ответил Харуюки, отчаянно кивая.
В мыслях он изо всех сил благодарил мать за твердое следование доктрине безразличности. Теперь ему оставалось вымолить то, чтобы грозовые тучи задержались на небе подольше. Еще на часик. Хотя бы на полчаса…
Но тут Черноснежка снова заговорила, чуть более быстрым голосом:
— Я тут подумала, завтра мы ведь все равно собираемся у тебя дома. Возвращаться домой, а потом идти обратно как-то глупо.
— К-конечно. Это совершенно неэффективно…
«…Что?
Она считает, что бессмысленно идти домой, если завтра ей все равно идти сюда? Что она пытается сказать?»
Харуюки, все еще стоявший в неестественной позе, совсем застыл. Черноснежка на его глазах поставила школьную сумку на стул и сказала:
— Тогда я схожу до магазина.
И с этими словами вышла из квартиры.
Они поужинали самой вкусной пиццой, припрятанной в глубине холодильника, выпили еще по чашке кофе и посмотрели вечерние новости, сидя на диване. Но Харуюки почти ничего из этого не помнил.
Он пришел в себя, сидя в одиночестве в зале.
Он был готов поверить в то, что случившееся было лишь его фантазиями, но с другой стороны коридора, из ванной комнаты, доносился звук работавшего фена.
Наконец, спустя два с лишним часа, работавший на холостом ходу мозг Харуюки перезапустился и снова пустился в раздумья.
«Бессмысленно идти домой. Значит ли это, что она вообще не собирается уходить отсюда до завтрашней гонки? А отсюда выходит, что Черноснежка будет вынуждена провести в этом доме и ночь? Другими словами, она будет здесь ночевать? Разве мораль и закон позволяют такое школьникам? Но какие еще могут быть варианты?
Стоп, нет, нельзя волноваться! Что бы ни случилось, я смогу хладнокровно и спокойно с этим справиться! Ведь это уже не первый раз, когда она так случайно ночует у меня. Правда, в тот раз здесь была еще и Нико, и уснули мы прямо в зале после долгого чемпионата по старым играм…»
— Спасибо, что разрешил помыться.
Дверь зала неожиданно открылась. Харуюки подпрыгнул на месте, а затем, едва не вывихнув позвоночник, резко повернулся на звук.
Она была одета в простую пижаму теплого серого цвета, которую, как и в прошлый раз, купила в супермаркете на первом этаже дома. Собирая волосы на затылке резинкой, Черноснежка усмехнулась и сказала:
— Что-то у меня все больше пижам становится.
— А, а-а… ну, ты можешь оставить одну здесь, — на автомате произнес Харуюки, и тут же понял, что именно сказал. — А, н, нет-нет, я не это имел в виду, я в-в-вовсе не хочу сказать, что хочу, чтобы ты сегодня из-за грозы ночевала у меня, а-а-а, н-нет, то есть, я, конечно, ничуть не против, но, э-э, э-э-э…
Харуюки беспорядочно дергал руками и головой. Черноснежка широко улыбнулась и бросила ему спасательный круг:
— Лучше сходи в ванную, пока вода не остыла.
— Хорошо! Сейчас!
Сойдя (скорее, свалившись) с дивана, Харуюки пулей вылетел из зала.
Даже ванна, от которой все еще шел пар, не смогла полностью избавить его мысли от путаницы. О том, что ему делать, он подумал, уже переодеваясь в свитер, в котором собирался сегодня спать.
Наконец, он пришел к ответу…
— Семпай, слушай, можешь спать в комнате моей мамы! Она в конце коридора! И с-с-спокойной ночи! — проговорил он в дверях зала, а затем тут же убрался в свою комнату стелить постель. Выглядело это немного… нет, весьма жалко.
Он смутно догадывался, что Черноснежка пришла к нему, потому что хотела о чем-то поговорить. Но Харуюки отчетливо понимал, что даже если ему удастся завести разговор с уже переодетой в пижаму Черноснежкой, спокойно с ней говорить он не сможет. Он был уверен, что его мозг, как и раньше, перегреется, и он наговорит ей такого, о чем и заикаться не стоило. Более того, он, вероятно, упал бы в обморок от обезвоживания или аритмии задолго до этого.
И поэтому он решил, что лучше всего будет убраться в свою комнату и лечь спать. По крайней мере, таким образом он обезопасит себя от сцен, которые без содроганий и не вспомнишь.
Харуюки словно вновь вернулся к тем временам, когда он сбегал от всего подряд и прятался в своей комнате. Ощущая, что все его мысли о том, что он стал сильнее, были напрасны, Харуюки снова начал наполняться ненавистью к себе, стиснул зубы и свернулся на постели калачиком.
Но через десять минут он сильно удивился. Не тому, что в дверь его комнаты вдруг постучали, не голосу, произнесшему: «Можно с тобой поговорить?», а тому, что он не стал прикидываться спящим.
Вместо этого Харуюки сел на кровать и глубоко вдохнул. Воздух словно прогнал засевшую в нем трусость, и он хрипло, но уверенно ответил: «Конечно».
Беззвучно открылась дверь, и в комнату зашла Черноснежка. В руках она почему-то сжимала подушку, которую прихватила с дивана, стоявшего в зале. Обведя комнату взглядом, она подошла к краю кровати и села на нее.
— Я думала, ты ответишь отказом, — тихо сказала она, сидя к нему спиной.
Харуюки вздохнул.
— …Мне тоже казалось, что я так отвечу.
— Почему ты передумал?
— М-м… ну-у…
Он чувствовал себя на удивление спокойно. Более того, эта совершенно немыслимая ситуация почему-то действовала на него успокаивающе. Возможно, где-то в глубине души Харуюки казалось, что он только что смог избежать огромной ошибки.
— …Я понял, что ты пришла поговорить со мной о чем-то важном.
— Но если ты заметил, то почему попытался пойти спать?
Увидев, как дернулась ее спина, Харуюки почесал голову и извинился:
— П, прости.
— …Ладно, раз уж ты разрешил мне зайти в свою комнату, я тебя прощаю.
Черноснежка вновь расслабилась, а затем немного повернулась и посмотрела на сидевшего в центре кровати Харуюки. Выражение ее лица, как всегда, выражало доброту, но та грусть, что весь день мелькала в ее глазах, до сих пор не исчезла.
Она подняла палец и погладила им черный нейролинкер на своей шее. Вместе с этим раздался ее тихий шепот:
— «Человек, потерявший все очки и насильно лишившийся Брейн Бёрста, теряет и все связанные с ним воспоминания».
Харуюки ахнул. О существовании этого закона они узнали всего два месяца назад, и именно он позволял поддерживать существование Брейн Бёрста в тайне. Для проигравшего в Брейн Бёрст человека это было одновременно и абсолютным спасением, и безжалостным наказанием.
Опустив руку, Черноснежка многозначительно улыбнулась.
— Когда существование этого финального правила, о котором говорили лишь на уровне слухов, окончательно подтвердилась, я не на шутку испугалась. Потому что если я вдруг проиграю в бою хотя бы одному из «Королей», то я мгновенно забуду о том, кто я такая. Но знаешь, Харуюки. В то же самое время, я… ощутила и облегчение…
Смысл ее слов Харуюки уловил не сразу, и потому смутился. Черноснежка вновь обняла подушку, лежавшую на ее коленях и, низко склонив голову, продолжила:
— Два с половиной года назад… я неожиданным ударом во время обсуждения навсегда изгнала одного из «Королей» из Ускоренного Мира. С тех пор мое сердце никогда не покидал страх. Я думала… о глубине той ненависти, которую испытывал ко мне парень, бывший Первым Красным Королем, Рэд Райдером.
Харуюки вновь ахнул.
Легенды об этом происшествии он слышал не раз. Более того, оно видел его лично, на записи. Ему казалось, что он понимает, насколько глубокий шрам на сердце Черноснежки оставил этот случай, но в то же время, в нем всегда теплилась надежда, что она сумела побороть эту боль.
Забывшись, Харуюки подался в сторону сидевшей на краю кровати Черноснежки и, словно на автомате, произнес:
— Н-но… пусть это и была неожиданная атака… ты ведь победила его честным, разрешенным системой способом. Кроме того, даже если твой противник и был лидером другого Легиона, пакта о взаимном ненападении на тот момент еще не существовало. Поэтому, я не вижу, за что он мог тебя ненавидеть…
Черноснежка мягко, но уверенно качнула головой, прерывая отчаянную речь Харуюки.
— Это не совсем так, Харуюки.
— Э?.. Не совсем… так?..
— Я отрубила голову Рэд Райдера техникой 8-го уровня под названием «Смерть через Объятия». Она бьет всего на 70 сантиметров, но обладает огромной мощью. Но… какой бы сильной она ни была, броня Райдера по крепости уступала лишь Зеленому и Синему Королям. Одним ударом я не смогла бы его убить. Да… наверное, ты уже понял. Я использовала против него «Систему Инкарнации». И это было уже после нашей победы над Четвертым «Хром Дизастером», после которой мы, Короли, поклялись не использовать эту запретную силу…
На это Харуюки ничего не смог ответить.
Тайный верхний слой интерфейса Брейн Бёрста, «управление через воображение». Намеренно используя его, можно было выйти за рамки, установленные игрой. Это и называлось «Системой Инкарнации». Эта система была устрашающе сильна, но в тоже время внутри нее таилась ужасная изнанка. Все высокоуровневые линкеры, которых знал Харуюки, в один голос говорили, что душу человека, жаждущего силы Инкарнации, неизбежно поглощает тьма. Сидевшая перед ним Черноснежка не была исключением.
Ее изящная фигура сжалась еще сильнее, и от нее донесся вымученный голос:
— …У Райдера есть полное право ненавидеть меня, нарушившую клятву. Я не жалею о том, что бросила вызов остальным королям, но ощущения от того удара все еще не покинули мои руки… именно поэтому, Харуюки. Вот почему я столько времени упорно не верила слухам о том, что бывшие бёрст линкеры теряют все воспоминания об Ускоренном Мире. Я не могла позволить себе уцепиться за этот слух, чтобы облегчить свои мучения. Но два месяца назад, когда слух о стирании памяти окончательно подтвердился… я ощутила такое облегчение. Это значило, что Райдер уже не помнит того, что был Красным Королем, что я предала его и изгнала из Ускоренного Мира. Я осознала это, и гора упала с моих плеч. Все-таки… я неисправимый подонок…
Черноснежка усмехнулась. Ее одетая в пижаму фигура казалась как никогда слабой и хрупкой. Харуюки выжал из себя остатки смелости и подвинулся еще сантиметров на 5 ближе.
Естественно, прикоснуться к ней рукой он не решился. Его хватило только на честные слова:
— Черно… снежка. Мне кажется, что факт стирания памяти так тщательно скрывается потому, что сражаться под таким сильным давлением крайне тяжело. Но… теперь мы знаем об этом, и ничего с этим не поделаешь. Впредь нам придется сражаться, зная, что стоит на кону. И… если это страшное знание взамен приносит небольшое, но успокоение, то в этом нет ничего позорного… я думаю, это наше заслуженное право.
В ответ на это Черноснежка приподняла лицо и взглянула на Харуюки. Какой бы нежной не была улыбка на ее бледных губах, на нее было больно смотреть.
— Понятно… очень логичное мнение, как раз в твоем стиле. Действительно, в твоем случае такое боевое кредо уместно… но я не думаю, что у меня есть такое право…
— Но… но почему?!
— Видишь ли… Райдер — не единственный бёрст линкер, которому я нанесла непоправимый урон с помощью Инкарнации.
Харуюки несколько раз моргнул, а затем нахмурился.
— Ты… про Четвертого Хром Дизастера? Н-но, там ведь уже ничего нельзя было поделать, разве нет?
— Нет, я не про него.
Черноснежка покачала головой. Собранные резинкой волосы качнулись. Послышался голос, похожий больше на тихие вздохи:
— Про свою… старую подругу. До тех пор, пока ты не стал моим «ребенком», она была единственным человеком, с которым я была связана дружбой и в реальном мире… Фуко. Она же Скай Рейкер.
— …Э?
— Сегодня после битвы Тиюри не смогла «Зовом Цитрона» восстановить ноги Рейкер, но помешала ей не ее Инкарнация. А моя. Скорее всего, моя Инкарнация до сих пор бередит шрамы Рейкер, не давая ее ногам восстановиться. Она словно яд… или проклятие.
— Что?! Этого не может быть! — изо всех сил закричал Харуюки. Он снова пригнулся к Черноснежке и с напором проговорил, — Рейер сказала, что это она уговорила тебя сделать это. Что ты пыталась до самого конца отговорить ее, но Рейкер не слушала тебя, и ты была вынуждена против своей воли отрубить ее ноги… разве нет?!
— На поверхности все именно так… — прошептала Черноснежка, снова уткнувшись лицом в подушку. — Но… тогда мне было 12 лет. Я была моложе и глупее. Она была офицером моего Легиона, но битвам плечом к плечу со мной предпочла… вынуждена была предпочесть стремление к небесам. И я не могла ее понять. В самом конце, когда я поняла, что Рейкер ни за что не изменит своего решения, я была опечалена… и разгневана… ноги Рейкер отрубил клинок моей правой руки, насквозь пропитанный этими чувствами. Уверена, в тот момент в моем сердце родилась Инкарнация, желание навсегда лишить ее этих ног. Она превратилась в проклятие и действует по сей день. Точно так же, как «Броня Бедствия», рожденная из злобы Первого Хром Дизастера…
Черноснежка сжимала подушку все сильнее и сильнее. Ее истерзанный голос тихо звучал в полумраке комнаты.
— У тебя и Рейкер Инкарнации — воплощение «надежды». Но у меня другая Инкарнация. Она переписывает реальность, питаясь силой «ярости», «ненависти» и «отчаяния». Она ничего не создает, ничего не рождает, она только рубит и губит. Именно поэтому я считаю, что мой аватар — это воплощение чистого уродства. Я… вернее, ты возродил мой Легион, но если легионеры «Нега Небьюласа 2» продолжат сражаться бок о бок со мной, то наверняка… однажды…
К концу ее слова стали звучать так глубоко и печально, что Харуюки показалось, что эти звуки были самим воплощением вины, которую Черноснежка возлагала на саму себя.
«Нет. Нет. Ты совершенно неправа.
«Отчаяние» и «утрата» не могут быть твоей истинной сущностью. Просто потому, что именно ты спасла меня. Это ты, невзирая ни на что, протянула руку и вытащила меня с самого дна черной трясины. Ты даровала мне чистое «спасение»!»
Но как бы ни кричал Харуюки в своих мыслях, словами он свои чувства выразить не мог. Он заскрипел зубами, изо всех сил думая, как именно объяснить Черноснежке, что именно она и Брейн Бёрст спасли его жизнь.
Примерно через пять секунд он нашел свой ответ.
— Семпай… — позвал ее Харуюки.
Вместе с этим он потянулся к углу стола, чтобы кое-что оттуда достать.
Это был покрытый серебристой изоляцией XSB-кабель. Один его конец он сжал в левой ладони, другой — в правой, протянутой к ней.
— Семпай, пожалуйста, сразись со мной. Я уверен, тогда ты все поймешь. Как… насколько ты… — Харуюки был больше не в силах сдержать свои эмоции. Из глаз его потекли слезы. Он шмыгнул носом, шумно вдохнул и дрожащим голосом закончил, — Насколько ты для меня важна.
Черноснежка почти полностью повернула лицо в сторону Харуюки и широко раскрыла глаза. Она казалась отчасти удивленной, отчасти сомневающейся и отчасти напуганной. Наконец, она вяло улыбнулась все той же болезненной улыбкой.
— Ты, как всегда, полон сюрпризов… — прошептала она и взяла в руку кабель.
Но вместо того, чтобы вставить его в свой нейролинкер, она вдруг забралась на кровать и села точно перед Харуюки. Его сознание тут же атаковали запахи мыла и шампуня. Затем Черноснежка положила левую руку на шею Харуюки, немного подтянула ее к себе и прошептала:
— Если я правильно помню, один на один мы с тобой…
Вместе с этими словами она поднесла кабель к его нейролинкеру.
— …Еще не сражались, — закончил ее слова Харуюки.
Затем он, изо всех сил подавляя дрожь, протянул руку к нейролинкеру наклонившей голову Черноснежки, и они одновременно подключили штекеры. Перед глазами загорелось предупреждение о проводной связи.
Казалось, будто их соединял не поток цифровых данных, а сами сознания слились в одно. Харуюки тихо произнес:
— Бёрст линк.
Одетые в серебряную броню ноги коснулись растрескавшегося мрамора.
Дом Харуюки превратился в огромный белый храм. Стены и двери, разделявшие комнаты квартиры, исчезли. Весь этаж был полностью открытым. К высокому потолку в некоторых местах тянулись круглые колонны. Снаружи в здание пробивался приглушенный желтый свет.
Другими словами, они оказались на уровне «Закат», где Харуюки в свое время впервые слушал лекцию Черноснежки.
Закончив осматриваться, Харуюки устремил взгляд вперед. В двадцати метрах от него тихо стоял прекрасный обсидиановый аватар.
Все ее конечности были длинными клинками. К тонкой талии крепилась юбка из бронированных лепестков. Глаза под маской ярко светились.
Величайший бунтарь Ускоренного Мира, Черная Королева Блэк Лотос, стояла, склонив голову и опустив руки, словно не собираясь сражаться. Но ее фигура все равно казалась столь грозной, что Харуюки ощутил себя под гигантской гильотиной. Тело Сильвер Кроу невольно вздрогнуло.
«Нет, я не должен ее пугаться!» — крикнул он сам себе.
Причина, по которой он вызвал Черноснежку на дуэль, была крайне простой. Он хотел показать ей те принципы, которые всегда поддерживали его как бёрст линкера. А именно…
То, что Брейн Бёрст в своей основе был онлайновым файтингом.
И то, что любая игра создана для удовольствия.
У каждого игрока есть право на азарт, страсть, эмоции от игры. А в случае сетевых игр — право на чувства соперничества и единства. Игра никогда не должна приносить страдания.
И он знал лишь один способ, которым мог донести эти чувства до Черноснежки — сразиться с ней в честном бою изо всех сил. Он собирался вызвать ее на бой, потому что она вбила себе в голову то, что ее Инкарнация отражала «отчаяние», и что сражения затягивают в это отчаяние и ее противников. Он хотел, чтобы она вспомнила, насколько приятными могут быть бои.
«Поэтому…»
— Я буду сражаться в полную силу, семпай!! — крикнул Харуюки и оттолкнулся ногой от земли.
Блэк Лотос продолжала стоять неподвижно. Но Харуюки, ничуть не смущаясь, продолжал свой двадцатиметровый рывок, вкладывая в бег столько сил, что едва не крошил мрамор под своими ногами.
В качестве первого удара он выбрал прямой удар кулаком справа, который у него получался лучше всего. Отведя руку так далеко, как мог, он направил удар в самую середину ее тела. В последний момент Черноснежка подалась назад, пригнулась и увернулась.
Хоть она и приняла вызов Харуюки, похоже, что она все еще сдерживалась. В ее движениях не было той уверенности. Да, она попыталась контратаковать, выбросив вперед правый клинкок, но Харуюки слишком хорошо видел движение лезвия.
Харуюки расправил ладонь все еще вытянутой правой руки и попытался режущим ударом отбить клинок ее руки.
Пусть он никогда не сражался с ней лично, но за те полгода, которые он сражался с ней плечом к плечу в битвах за территорию, он успел заметить в ее боевом стиле ближнего боя маленький изъян.
Все конечности Блэк Лотос были клинками, и обладали устрашающей силой атаки, но всё же они были просто клинками, со всеми вытекающими ограничениями на направление ударов. Другими словами, опасны были лишь кромки лезвий, а с боков они были уязвимы.
Конечно, он не рассчитывал переломить клинок одним ударом, но урон по ним со временем должен был накапливаться. И это был единственный шанс победить ее в ближнем бою.
— …Ш-ши! — резко выдохнул Харуюки, приближаясь ладонью к боковой стороне клинка…
Но он не ощутил ожидаемого столкновения. Вместо этого…
Харуюки ошарашенно понял, что его рука ощущает лишь мягкость.
Черный клинок, вращаясь по небольшой окружности, затянул ладонь Харуюки. Ему казалось, что ее меч словно стал мягким. Он почувствовал, что его руку начало крутить по спирали, и тут…
— Фх! — так же резко выдохнула Черноснежка и, шагнув вперед, дернула клинком.
Харуюки моментально почувствовал сильную отдачу, резко ударившую его по руке, плечу и груди.
— Чт… — успел произнести он, и сила удара тут же отшвырнула его назад.
Как-либо затормозить в воздухе он не смог и врезался спиной в одну из колонн. Колонна с грохотом обрушилась, но Харуюки пролетел еще немного дальше, свалился на землю, перекатился и в итоге распластался с раскинутыми руками.
Перед глазами его еще с секунду плясали искры, но затем он мотнул головой и резко вскочил. Кое-как подавив дрожь в ногах, он поднял голову и крикнул:
— Ч… что это было?!
Черноснежка неспешно подплывала к нему издалека. Пожав плечами, она ответила:
— Даже не знаю, как назвать… смягчение твердых ударов? Надо будет когда-нибудь рассказать тебе про то, как я тренировала эту технику на улицах Йокохамы. И все-таки… Харуюки. Ты ведь что-то хотел мне сказать?
Голос ее звучал как всегда мягко, но Харуюки отчетливо ощутил тоску, которой он был пропитан.
Черноснежка, обычно глубоко прятавшая свои чувства, сейчас сама была у них в плену. Она думала, что из ее битв рождаются только отрицательные эмоции. Что она не может дать противнику ни азарт битвы, ни ощущение взаимного соперничества, ничего.
«Нет, это неправда!
Все мое тело сейчас просто содрогается. Но не от страха. Меня трясет от избытка чувств, когда я понимаю… что в этом мире есть такой сильный человек, и он сейчас сражается против меня.»
Харуюки едва сдержался, чтобы не прокричать все это, и крепко сжал кулаки.
Он знал, что словами этого передать не сможет. Поэтому он и вызвал ее на бой. И сейчас было не время расстраиваться от того, что он пропустил удар. Сейчас он должен был гореть изо всех сил, гореть дотла. Только так он мог закончить начатое.
— Я скажу тебе… на языке кулаков!! — громко прокричал он и снова кинулся вперед.
Полученная атака отняла у него около 20% здоровья, но при этом заполнила его шкалу энергии. И пока Харуюки бежал, он постепенно расправлял сложенные крылья.
Он больше не собирался контратаковать, нанося удары по клинку Блэк Лотос. Он собирался провести против нее трехмерную комбинацию ударов, которую он втайне тренировал.
— У-у… о-о! — взревел он и приготовился к новому удару правым кулаком.
Черноснежка вновь выставила в ответ правый клинок. Он был длиннее руки Харуюки, и если бы тот просто побежал вперед, урон получил бы сам.
Но он продолжал бежать к грозному сверкавшему клинку, и за мгновение до того, как тот коснулся его шлема…
Харуюки резко взмахнул левым крылом. Тело Сильвер Кроу вдруг скользнуло вправо. Клинок скользнул по шлему, выбив лишь пару искр.
— …! — послышался резкий вдох Черноснежки.
Но она тут же уперлась левой ногой в землю и начала вращаться, уворачиваясь от удара Харуюки. Тот взмахнул уже правым крылом, вновь сменив траекторию и направив свое тело к ней…
Раздался еле слышный, но отчетливый звук металлического удара, и из левого плеча Блэк Лотос вылетело несколько искр. Полоска жизни в верхнем правом углу совсем чуть-чуть, на какой-то пиксель, но сократилась.
«Есть!»
— Сэ-а-а!!
Издав боевой клич, Харуюки начал высоко замахиваться правой ногой. В обычных условиях с такого близкого расстояния верхним пинком нанести урон невозможно. Осью вращения выступал носок левой ноги, а урон наносила ступня правой, и между атакующим и противником должно было быть соответствующее расстояние. Это понимала и Черноснежка, которая даже не попыталась уклониться или блокировать удар, а сразу приготовилась контратаковать локтем.
Но Харуюки вновь резко размахнулся правым крылом. Центр вращения тут же сместился в середину его наклоненного вперед тела, уменьшив радиус вращения до невозможного.
Черноснежка мгновенно прервала удар и попыталась выгнуться назад, но острый носок Сильвер Кроу смог оцарапать левую сторону ее маски. Вновь искры. Вновь небольшой урон.
После такого грандиозного удара Харуюки должен был на мгновение оказаться в беззащитном положении. Черноснежка, словно желая отодвинуться хоть ненамного, пригнулась, чтобы отпрыгнуть назад. Но Харуюки, все еще не закончив вращение, оттолкнулся от земли левой ногой. И вновь взмахнул правым крылом. Тяга резко придала скорости вращению, и Харуюки атаковал задним пинком левой ногой.
Черноснежка согнула левую руку и заблокировала удар. Резкое столкновение осыпало их броню фиолетовыми искрами и осколками выбитого из земли мрамора.
Краем глаза Харуюки заметил, что полоска жизни в правом верхнем углу потеряла еще два пикселя, и взмахнул теперь уже левым крылом, закручиваясь в противоположную сторону. Силу этого вращения Харуюки вложил в прямой удар, выбросив вперед левую руку. Кончики пальцев чуть-чуть вонзились в правое плечо Черноснежки. В тот момент, когда аватары встали точно напротив друг друга, Харуюки взмахнул обоими крыльями. Тело его устремилось вперед, и Харуюки собирался ударить Блэк Лотос коленями, но та успела отразить удар правой рукой. От импульса столкновения, казалось, сотрясся весь уровень. Еще три пикселя урона.
Тренировкой таких непрерывных атак с использованием коротких взмахов Харуюки занялся сразу после окончания упражнений на уклонение от пуль. Это был второй способ использовать крылья для нападения, который он обнаружил. И назвал он эту технику «Аэрокомбо». По сравнению с первым способом, то есть с техникой «Пикирующий Удар», она была не такой эффектной и наносила крошечный урон. Но ее можно было применять внутри помещений, и она требовала гораздо меньше энергии — хорошее комбо можно было провести и с 20% заряда. А самое главное — незнакомому с техникой противнику нечего было ей противопоставить!
— О-о-о!
Харуюки наносил удары все быстрее, ощущая, как искрят его нервы, и наполняясь чувством скорости. Он продолжал стоять вплотную к ней, нанося удары всеми конечностями, почти не касаясь земли. Ей удавалось уклоняться от ударов или блокировать их, но атаки все равно наносили ей урон, который продолжал накапливаться.
Двигая своим телом в боевом кураже, Харуюки мысленно кричал:
«Вот до чего я дорос, семпай! Вот сила человека, которого ты вытащила из болота, и которому даровала крылья! Если твоя истинная сущность — «отчаяние», если это «утрата» из-за которой ты лишаешься всего вокруг себя… то как ты объяснишь этот бой?!»
Тело Сильвер Кроу постепенно превращалось в массу серебряного света. Он вновь вошел в тот режим предельной виртуальной реакции, благодаря которой она заметила его и его результаты в виртуальном сквоше в школьной сети Умесато. Он продолжал свою бурю атак. Шел уже неизвестно какой десяток атак, но Черноснежка все еще не пропустила ни одного. Черноснежка молча защищалась от практически невидимых атак Харуюки, уклоняясь от них либо блокируя.
И именно из-за того, что они не обменивались словами, в какой-то момент Харуюки в моменты касаний начал ощущать, как они напрямую обмениваются своими бурными чувствами.
Оба они чувствовали восхищение. Харуюки восхищался непробиваемой защитой Черноснежки. Она восхищалась его мастерством воздушной атаки. Оба они были впечатлены до самой глубины души.
Вдруг, Харуюки словно услышал:
«А-а… ясно. Вот, что ты имел в виду.
Это «дуэль». То время, когда мы забываем обо всем, сливаемся с нашими дуэльными аватарами и движемся так, как велят наши мысли. Пусть этот мир исчезнет через 1,8 секунд, пусть этот контакт длится всего 1,8 секунд… ни одна искренняя дуэль не проходит бесследно. Каждая что-то нам дает…
Я и Райдер. Я и Рейкер. С самого детства я бесконечно сражалась с ними, и эти битвы наверняка… породили нечто важное… нечто, что навсегда осталось в наших сердцах…»
Харуюки не знал, действительно ли он слышал эти мысли.
Дело в том, что все эти слова он услышал в почти несуществующий момент, когда один из его бесчисленных ударов кулаком столкнулся с левым клинком Черноснежки.
А в следующее мгновение таинственная сила вновь начала затягивать и закручивать кулак Харуюки.
«А… «Смягчение»…»
Харуюки стиснул зубы и приготовился терпеть очередной удар, сравнимый по мощности со взрывом.
Но его не было. Вместо этого, все тело Харуюки вдруг притянуло к ее груди, и Черноснежка тут же заключила его в объятия.
— Э… — пораженный неожиданной развязкой Харуюки остолбенел, не зная, что ему делать.
У его уха раздался шепот. Эти звуки были уже настоящими.
— Ты был великолепен, Харуюки.
«…Э? Разве бой уже закончился? У нас обоих полно здоровья, и времени еще куча…»
Он недоуменно осмотрел полоски жизни и энергии аватаров и с ужасом осознал.
Непрекращающиеся рывки крыльями почти полностью опустошили шкалу энергии Харуюки. Совсем недавно она была полной, но сейчас у него осталось лишь 10% энергии.
В то же время, полоса энергии Блэк Лотос из-за многочисленных отраженных атак заполнилась до предела и величественно сияла.
— Эту технику я не применяла уже два года. Спасибо, Сильвер Кроу. Это был отличный бой, — вновь послышался шепот, и вместе с ним руки Блэк Лотос, лежавшие на его спине, вспыхнули фиолетовым. — Дес бай Эмбрейсинг.
Стоило ей произнести название техники, как тут же послышался легкий звук. Он даже не успел стихнуть, как полоса здоровья Сильвер Кроу резко опустилась, покраснела, а потом и вовсе дошла до левого края, к нулевой отметке.
«Ну и сила…» — подумал Харуюки и восхитился последний раз за бой. Перед ним уже успели вспыхнуть буквы «YOU LOSE». К счастью, почувствовать разрубание своего тела пополам он не успел. К этому моменту аватар Харуюки уже распался на лучи серебряного света.
Пролетев через тьму, Харуюки вернулся в реальность.
Снова оказавшись на кровати, Харуюки несколько раз моргнул, а потом попытался взглянуть в глаза Черноснежке.
Но не смог. Пока он моргал, Черноснежка успела прильнуть к нему и положить голову на левое плечо, обняв его обеими руками.
— А, э-э, п…
Харуюки моментально ощутил на своей щеке ее черные волосы и еще четче почувствовал запах шампуня. Он попытался подскочить на месте, но это, естественно, требовало хоть какого-нибудь умения, и вместо желанного результата Харуюки начал заваливаться назад. В панике он попытался расправить крылья, чтобы восстановить баланс, но, увы, на спине его настоящего тела крылья так и не выросли.
Харуюки с шумом упал на матрас, а через мгновение на его живот мягко приземлилось стройное тело Черноснежки.
Мерно шумел кондиционер, а Харуюки полностью застыл, боясь шелохнуться. «Успокойся, успокойся, затем прими хладнокровное взвешенное решение!» — пытался он убедить себя, но был вынужден признать, что совершенно не представляет, что сейчас случится.
«11 часов вечера. Я лежу дома, на своей кровати, в любимом ночном свитере. Пока неплохо. Пока все нормально. Но в то же время на мне сейчас лежит одетая в пижаму Черноснежка и продолжает все сильнее обнимать меня… это вообще реальность? Как так вообще получилось? Может, это все — работа какого-то вируса?»
— …Я поражена, — вдруг раздался голос точно у его левого уха, полностью парализовав путаные мысли Харуюки. — Я… и подумать не могла, что ты за такое время станешь настолько сильным…
Ответ на проникновенный шепот словно сам вырвался из его рта:
— Н-но в результате ты все равно одолела меня почти всухую…
— Это просто разница в уровнях. Расклад сил был куда сбалансированнее, чем тебе показалось. Пока ты поддерживал воздушную атаку, я была вынуждена уйти в глухую оборону. Мне давно не приходилось этого делать.
— П… правда?.. — с неподдельным сомнением в голосе прошептал он в ответ.
По его собственным ощущениям, разница в их силе была сравнима с длиной того самого космического лифта. Возможно, даже геостационарного.
Но Черноснежка вдруг приподняла голову, посмотрела прямо в глаза Харуюки и слегка улыбнулась.
— Чистая правда. Ах… если бы я могла рассказать тебе, как сильно я рада, как глубоко впечатлена!
Ее глубокие черные глаза искрились, словно звездное небо. Это зрелище чуть не заставило Харуюки упасть в обморок. Их тела, никогда еще не бывшие так близко, пульсировали, и Харуюки не знал, чье именно сердце задает ритм.
Их лица были так близко друг другу, что они едва не касались друг друга носами. Их взгляды снова пересеклись…
И Черноснежка нежным голосом произнесла следующие слова:
— Пожалуй… теперь я по меньшей мере буду верить в тот путь, который сама проделала. Пусть я о многом сожалею… но все же теперь я понимаю, что все то немыслимое время, что я провела в Ускоренном Мире, все эти бесчисленны дуэли не были напрасны. Потому что в конце этого пути я встретила тебя и смогла пригласить тебя в тот мир… — ее правая рука покинула спину Харуюки и погладила его по щеке. — Харуюки. Я горжусь тобой.
И как только он услышал эти слова…
Последние попытки Харуюки сопротивляться этой ситуации вмиг улетучились.
Вместо этого нечто жаркое наполнило его глаза и начало скатываться на простыни. Жидкость текла капля за каплей, и Харуюки не мог остановить ее.
Харуюки несколько раз моргнул, а затем, вытирая глаза тыльной стороной правой ладони, попытался оправдаться:
— А-а… п-п-прости меня. Я… я просто… мне…
Но голос его почему-то дрожал, а потом сорвался на совершенно детский всхлип. Пытаясь не допустить других всхлипов, он закончил:
— Мне… н-никто… никогда в жизни не говорил, что гордится мной.
Не в силах больше показывать ей свое плачущее лицо, Харуюки попытался закрыть лицо руками.
Но Черноснежка вдруг прижала его к кровати и принялась вытирать его лицо правой рукой. Придвинув свое лицо к обезображенному слезами лицу Харуюки, она прошептала:
— Значит, я наговорю тебе за все четырнадцать лет. Ты — единственный и неповторимый «ребенок» Черной Королевы Блэк Лотос, которым она гордится больше всех других людей. И лучший партнер, который у нее когда-либо был.
Произнося эти слова, она ласково хлопала по его голове, и хлопки эти словно топили лед в его сердце. Харуюки медленно выдохнул и закрыл глаза.
До его ушей донесся тихий шепот:
— И не только это. В реальности ты, Арита Харуюки — мой… черный…
Но конца этой фразы он не услышал.
Потому что во время нее он совершил самую большую ошибку за всю эту ночь.
Усталость от изнурительной битвы, сладостная боль от разливавшихся по его телу чувств и нежные прикосновения ее теплой руки заставили его сознание скользнуть во тьму…
Другими словами, он просто заснул. Моментально. Словно ребенок.
Ему показалось, что в самые последние моменты он услышал смешок и слова:
«Спокойной ночи, Харуюки».
