— …Хм-м. На самом деле, очень больно.
Моё лицо инстинктивно скорчилось от жалящей боли.
Я поднёс руку к своей правой щеке — источнику дискомфорта — только чтобы почувствовать жгучее ощущение, бежавшее от моих холодных кончиков пальцев к центру головы.
Меня ударили около одиннадцати утра.
Прошло уже несколько часов, но боль даже не собиралась угасать. Вообще, щека была теплее, чем когда-либо, и начала припухать.
— О-ох, как же больно.
В холодильнике должен быть холодный компресс. Он шёл вместе с тортом, который принесла мама.
Это должно помочь немного снизить опухание.
А вот если останется синяк, то это будет серьёзной проблемой.
В прошлый раз женщины из округи заваливали меня вопросами по типу «Почему ты ранен?» и «Кто тебя ударил?» Это был сущий ад, правда.
Если толпа странных незнакомцев появятся и вот этот раз на нашем пороге, я не знаю, что сделаю.
Почему они не могут просто заниматься своими делами? Зачем им совать головы в каждую тупую мелочь, которая происходит?
Кроме того, для меня это вовсе не было серьёзной проблемой.
В сравнении с болью переживаний, это было дуновение ветерка.
Я нежно вздохнул, пробуя вытащить себя из дурного настроения, и откинулся на спинку скамейки, на которой в это время сидел.
Палящий зной начал отступать, и в этот время суток, поздним днём, парк начал пустеть.
Голубое небо не показывало никаких знаков того, что будут смеркаться, но солнце было скрыто толстым слоем облаков, его ярость в несколько раз поутихла.
Дети, что занимали горку и бегали у песочницы чуть ранее, теперь нигде не были видны.
Сейчас на горизонте всё утихло, кроме девочки, что лихорадочно кружилась на одной из горизонтальных перекладин.
Как я и ожидал.
Я взглянул на часы в парке, работавшие на солнечной энергии. На них тикали первые секунды шестого часа, и отдававшиеся эхом сирены, что сопровождали этот момент, затихли в неизвестности.
Это был сигнал для детей возвращаться домой, изобретённый Бог знает кем для Бог знает каких целей, но дети всегда послушно слушались приказа.
Взрослые отлично отчитывают детей, что нарушают правила. Думая об этом, я удивился тому, как дети, державшиеся за руки при переходе через дорогу, показывали отличительный ум этим решением.
Мир, в котором мы живём, выстроен из миллионов таких маленьких правил. Правил, что были полностью созданы взрослыми.
Попытка противостоять им была сродни суициду.
Даже если дети вроде нас, что не могут позаботиться сами о себе, начнут сопротивляться взрослым, то это не изменит абсолютно ничего в этом мире.
И для кого-то вроде меня, наслаждавшегося своим собственным миром и проводившего весь день без единой мысли в голове, ничто не казалось готовым к изменению.
…Или, возможно, нет.
Было кое-что. Боль, что обжигала мою левую щеку вчера, сегодня сместилась на правую.
Это казалось недостаточно существенным, но, может, это было достойно называть «изменением». В любом случае, это всё ещё было глупо.
Даже я думал, что напрасно капризничал по этому поводу. Возможно, я думал, что это было какое-то открытие, которое сотрясёт мир.
Но у меня не было друзей: обычно я сидел один дома и утопал во все возможном низкосортном медиа.
Мои знания были на уровень выше, чем у сверстников. С этой мыслью в голове, такое было вовсе не удивительно.
Как бы то ни было, сегодня я пристроился к детям, как всегда делал, позволив своим незрелым мыслям убедить меня защищать «правила», установленные моей мамой.
Одним из таких правил было моё смешивание с детьми в парке на весь день.
Утром мама приходила с работы, садила меня в ванну, готовила мне немного еды и затем отводила в этот парк, как всегда.
Я провожу день до вечера, когда маме надо уходить на работу. Если ей надо, чтобы я что-то купил, я делаю это. Затем я убираюсь в своей комнате и иду спать.
Выполнение этой солянки правил было как моим долгом, так и моим всем.
Если подумать, все эти правила было до нелепого просто соблюдать. Но я никогда не следовал им всем, что вечно злило маму.
К примеру, вчера она разозлилась из-за того, что я забыл купить туалетную бумагу. Сегодня я разбил кружку, что вновь отправило её в яростный порыв.
Каждый раз, когда она злится, то начинает бить меня. Я уверен, что её рукам было больно от этого ровно настолько, насколько было больно моим щекам.
Худшее было лишь впереди, когда мне приходилось смотреть на то, как она извинялась в слезах.
Но чем больше я пытался делать всё правильно, тем больше я ошибался.
Даже когда я пытался обрадовать её, всё выходило абсолютно противоположным образом. Я не мог этого объяснить.
Только подумать, недавно, когда пульт от телевизора в зале сломался, мама разозлилась и выбросила его в мусорку, называя его «дефектным куском говна».
Тогда я узнал, что такое «дефектный». Это тот, кто не может следовать правилам. Что-то, что никому не пригодится.
Тот случай с «дефектным» пультом был отличительно схож со… мной.
Единственное, что я мог сделать для своей мамы — так уставшей после работы — это заставить её (а) сорваться и (б) зареветь. Во мне всё было дефектным.
Так почему же она до сих пор не выбросила меня?
Разве она не может выбросить такое разочарование вроде меня, прямо как дефектный пульт, и заменить кем-то другим?
Я не понимаю.
Почему я не мог сделать ничего, кроме как заставить маму злиться каждый день?
Если всё, что я доставляю ей — это злость, то почему «я» вообще родился?
Почему, прежде всего, мама вообще парилась о том, чтобы?..
Обдумывая это, меня неожиданно застало что-то с глубины живота, отдававшееся болью.
Физическая боль уже не вызывала слёзы, но сейчас, несмотря на все мои усилия, это чувство заставило их образовываться на моих ресницах.
Ох, чёрт. Я не могу плакать здесь. Лучше подумать о чём-то другом.
Если я позволю кому-то увидеть меня, то мне снова могут сказать что-то.
Тогда я снова буду докучать маме. Возможно, мы больше не сможем быть вместе. Что если такое произойдёт?..
Это будет ужасно. Я никогда не смогу вынести этого. Я даже не могу представить мир без мамы.
Ещё один час.
Мне просто надо тихо сидеть здесь ещё час, пока мама не проснётся и не пойдёт на работу.
Тогда я куплю кружку за место той, что разбил, вернусь домой и притворюсь, что всё нормально.
Пока я следую тем «правилам», я смогу закончить сегодняшний день, не огорчая маму ещё сильнее.
Тогда я уверен, что завтра…
…Каким именно оно будет?
Вопрос вместе с маленьким «Кха», что было издано вдали в этот же момент, вернул меня в реальность.
Мои глаза заметались, и я обнаружил, что девочка, которая ранее кружилась на перекладине, теперь распласталась на земле.
Я наблюдал за ней. Она не выказывала никаких попыток подняться, её руки были расправлены по сторонам, будто она смотрела на Небеса.
Что с ней случилось? Как она так?
Даже такому разочарованию вроде меня не потребовалось много времени, чтобы понять.
— Эй! Ты!
На мою команду, эхом раздавшуюся по парку, никакой ответ не последовал.
От ужасающей тишины, что последовала затем, по спине прошёлся такой холодок, который было сложно описать.
— Она что?!.
Я не мог больше выносить этого, поэтому рывком соскочил со своего места на скамейке.
Встретившись со слишком неожиданным ЧП, моя голова — то, на что никто не должен полагаться –как ожидалось, разрывалась.
Она была наводнена худшими сценариями развития событий, что я видел или слышал по телевизору и радио, сопровождаясь потоком изображений.
Что если то, что я видел перед собой, было тем же самым, что недавно показывали по телевизору? Ту трагичную сцену убийства? Ту, которую пришлось закрывать большим синим брезентом?
В этот момент, в эту секунду, казалось, что от меня зависит так много.
Перекладина, на которую смотрела девочка, находилась невысоко. Проблема была в том, как она упала.
Я слышал, что были люди, которые оказывались прикованными к коляске, просто потому, что упали со стула.
Даже на детской площадке, если ты упадёшь неверным образом, абсолютно всё, что угодно, может случиться.
— Ох, почему это происходит со мной?..
Я ещё раз оглянулся вокруг. Насколько я мог видеть, рядом не было ни одного взрослого.
Эта огромная ответственность была брошена на меня без какого-либо предупреждения, от чего я чувствовал, будто моё сердце вот-вот взорвётся.
Но у меня нет времени волноваться об этом и его тем более нет на то, чтобы сидеть и беспокоиться.
Я сделал ещё один шаг, преодолев этим песочницу, которую дети, игравшие в ней ранее, оставили в довольно плачевном виде. Девочка, всё ещё лежавшая на земле, теперь была перед моими глазами.
Пожалуйста, лишь бы не было ничего серьёзного.
В моей голове промелькнула надежда, когда я сделал ещё один морально тяжёлый шаг.
И только я совершил его, девочка, что вообще не двигалась до этого момента, поднялась.
Её чёрные глаза, подходившие её таким же чёрным волосам средней длины, были на мокром месте, пока она рассеяно оценивала обстановку.
Ах, слава небесам. Значит, это не было смертельно. Нигде не было видно крови, и на её лице всё ещё присутствовал здоровый румянец.
На самом деле у неё было очень утончённое лицо. Оно, бесспорно, заработает ей хорошего мужчину и полноценную семейную жизнь в будущем.
Я был просто очень рад, что ничего серьёзного-
И тут по моей правой лодыжке прошёлся разряд электричества с ужасающим «хрусть!».
Учитывая то, что я жил всего ничего, и мог посчитать свой возраст на пальцах двух рук, то не мог всерьёз знать о том, каково это быть ударенным током. Но мне казалось это хорошим способом описать боль, что достигла самой макушки головы.
Ох. Точно.
Всего пару секунд ранее я пробирался по парку.
Задумавшись о состоянии девочки и потенциальных будущих проблемах, я, должно быть, поставил ногу не под тем углом.
Верхняя часть тела, двигаясь на высокой скорости, воспользовалась вытянутой ногой, как точкой опоры, и выставила её вперёд.
Было не сложно предсказать, что произойдёт в следующий момент.
Прости, маленькая девочка. Попытайся особо не пялиться.
— Уа-а-а-а-а!
С подобранным, почти театральным криком, я принял извилистую позу, что выглядела настолько же отрепетировано, когда я ударился о землю.
Если бы это было комедийным скетчем, то гостиные по всей стране сейчас наполнились бы смехом.
Смех и аплодисменты были бы предпочтительнее этого, в любом случае.
Вместо этого, я был в самом сердце абсолютно безмолвного общественного парка, съёжившись у земли и не зная, когда подняться.
Нога и оставшаяся часть тела испытывали жгучую боль. Но, не обязательно говорить, что это было для меня не важно.
Проблема была в базовом, вульгарном чувстве, известном как «стыд», что сопровождало боль, обходя её словно прыгун с шестом.
Только подумать об этом. Мальчик идёт прямо перед тобой, затем издаёт потусторонний вопль и падает на землю.
…Я был вне игры. Это было ужасающе.
Зачем мне было делать что-то такое не спланированное, бесцельное?
Что мне делать теперь? Встать, похлопать себя и убежать?
Нет, не стоит. Тот хруст, который я услышал, означал, что быстрые перемещения я увижу ещё не скоро.
Я буду скакать на одной ноге, таща свою больную ногу за собой. Это было ясно. Как я мог подарить разуму этой невинной девочки ещё больше плохих воспоминаний?
Что предполагало единственный выбор — остаться здесь и ждать, пока время пройдёт. Вот как?
Если я не объяснюсь ей, то скорее всего останусь в её голове навечно, как «тот странный пацан, который почти упал на меня». Мне это не особо нравилось, но сегодня я должен был отступить.
Меня это устраивало. Правда. Так что давай, время. Проходи чуть быстрее.
— Ты ранен?
А как я вообще мог быть в порядке?
Всё тело болело. Я сгорал со стыда. И теперь она…
— А?!
Я взглянул вверх и обнаружил, что девочка держала платок прямо перед моими глазами.
На её выпученных глазах не было и слезинки. Судя по её выражению лица, она не собиралась доложить обо мне в полицию.
— Н-нет! Нет, я, я в полном порядке! Просто споткнулся немного, вот и всё… Э-э. Ха-ха-ха…
Я сел, изображая лучший смех, который смог сымитировать по ходу.
Она не убежала с криком от моей актёрской игры. Это было любезно с её стороны. Но я всё ещё не отошёл от той постановки неудачного дубля перед ней.
Просто потому что она протянула мне руку не означало, что мне не было слишком стыдно, чтобы принять предложение.
Наблюдая за моей попыткой в панике собраться, девочка спросила мучительно очевидный вопрос, что стоял между нам: «Но… Но как по мне это было больше, чем споткнуться… И, похоже, было очень больно, да?»
Её простодушное замечание было сродни керосину, пролитому на костёр моего стыда.
Да. Ты абсолютно права. Это падение, вероятно, войдёт в топ три моих самых плохих провалов в жизни.
— Я, я в порядке! Правда! Я каждый день так спотыкаюсь, так что я уже привык к этому.
Не существовало таких людей. А если бы существовали, то они были бы мертвы в течение трёх дней.
Ответ, который смешал в себе на равных галантность и огромный ворох лжи, вызвал на лице девочки ещё большее выражение скептицизма.
— Привык? Э-эм, может, ты что-то скрываешь?..
Она пристально смотрела на меня, подозрение теперь было ясно видно по её бровям.
— Э-э… хе-хе-хе…
Отлично. Если продолжу в том же духе, то выкопаю сам себе могилу.
Она же накинулась на меня будто койот, так ведь?
Не она ли пару секунд назад неподвижно лежала на земле? Теперь же у неё был вид абсолютно здорового человека.
При таком её поведении, я никак не мог сказать ей: «Я споткнулся потому, что думал, тебе нужна помощь».
У меня плохое предчувствие.
Да, всё уже было плохо, но если я хоть сколько-то дальше буду контактировать с этой девочкой, то это выльется в ещё большие проблемы.
Если она начнёт распускать слухи о «странном пацане, что ушибся идя ко мне в парке», то мне будет аврал.
К тому же, сейчас мне надо как можно быстрее убраться отсюда. Даже если это означало стать известным в окрестностях чудаком.
Возможно, это оставит что-то вроде шрама на душе, пусть будет так. Мне нужно убраться из этой путаницы. Я вздохнул.
— …Ладно. Я скажу тебе правду.
Это, похоже, ввело её в ступор ещё больше.
— П-правду?
— Да. В общем…
Сопровождавшее меня чувство стыда потихоньку доводило меня до срыва. Но я подавил его дерзкой ухмылкой и продолжил.
— То, что ты видела… Я просто тренировал одно из моих секретных движений. Я могу использовать его, чтобы… э-э, вырубать плохих парней одним ударом.
Тишина.
Очень, очень болезненная тишина.
В парке не было ни звука, будто время в нём застыло. Я уже представляю, как моя полоска жизни резко иссякает, пока я принимаю свой новый титул самого большого чудилы в мире.
Верно. Сейчас убеги. Испугайся и убеги прежде, чем моё лицо превратится в остатки лесного пожара.
И забудь обо всём, что видела здесь сегодня. Иди домой, поужинай, иди спать, влюбись и живи счастливой жизнью ради меня.
Но несмотря на моё предчувствие, что она, не теряя времени, убежит куда подальше, реакция девочки была совершенно неожиданна.
— А! И правда!
На лице озарилось яркое выражение заинтересованности. Из каждой её поры вылетали искры.
— …Э?
— Это, это, это... Я думала, что ты занимаешься именно этим! В-вау! Теперь всё встало на свои места!.. Полагаю, ты хочешь сохранить свои секреты, да? Не хочешь разбалтывать о них всем, верно?!
Девочка в пять раз ближе приблизилась к моему лицу. «Д-да! Конечно!» — пробормотал я, пока голова металась между положительным киванием и отрицательным верчением в стороны.
Какие скрытые увлечения есть у этой девочки?
Я думал, что отлечу после трёх ошибок, но забил внутренний хоум-ран.
П.п: 1) Хоум-ран (мяч в игре) или внутренний хоум-ран — это очень редкая разновидность хоум-рана. Почти всегда внутренний хоум-ран происходит при ошибке игроков защиты. Мяч находится в поле, но отбивающий смог пробежать все базы. Встречается крайне редко. 2) Законы трёх ошибок (также известны как «Законы трёх преступлений») — законодательные акты, принятые на уровне штатов в США, на основании которых суды должны приговаривать тех, кто совершил три серьёзных преступления, к длительным срокам тюремного заключения.
Полностью игнорируя мой извивающийся язык тела, девочка встала, осмотрелась по сторонам и сказала нечто даже более странное.
— И только между нами… я занималась тем же.
— Э-эм, прости, о чём это ты?
Я попытался наладить хоть какую-то дистанцию от неё во время своего вопроса. Девочка ещё раз оглянула парк и более тихим голосом произнесла.
— Моё секретное движение! Я тренировала своё секретное движение!
Она выглядело невероятно серьёзно, хоть её слова, если судить со стороны, вовсе не были такими.
— А? Тренировалась?.. Имеешь в виду, когда крутилась на перекладине?
Я мог думать только об этом.
— Да! — похоже, ещё одно точное попадание. — Я должна была догадаться, что ты поймёшь это!
Она становилась всё более и более восторженной, её лицо озарялось в удивлении.
Я не знал, что тут «понимать». Для чего, по её мнению, устанавливают такие перекладины на детских площадках?
И какое это имело отношение к тому «секретному движению» у неё на уме?
Так, стоп. Подождите. Может ли быть, что эта девочка?..
— Так, э-эм, ты думаешь, что верчение на этой перекладине — это секретное движение?..
— Да! Мне так папа сказал. Он говорил: «Большинство врагов загорятся и умрут, если ты будешь кружиться на той перекладине!»
В глазах девочки читалось полное отсутствие сомнения в этих словах, пока она продолжала погружаться в свой мир фантазий.
— Я постоянно падаю до того, успею сделать Солнышко. Но я полностью поняла, как это делается, в своей голове. Я знаю, что справлюсь в следующий раз!
— А… круто…
Вот оно как.
Когда она была тогда на земле, когда я думал, что она сломала ногу или ещё чего, она просто представляла, как сделает полный оборот в будущий раз. Превосходно.
— …Э-эм, мне надо идти домой…
Ухмылка на моём лице теперь была лишь в памяти, а на её месте было скучное и бледное выражение.
И кто мог винить меня?
Я не мог сказать, сколько энергии потратил за те несколько минут, как заметил эту девочку.
Вероятно, столько же, сколько я потратил бы за несколько месяцев.
— Что? Уже?! Но я хотела о стольком поговорить с тобой…
Дайте мне передохнуть.
Я не хотел огорчать её, но у меня не осталось достаточно жизненной энергии для оживлённых разговоров о смертельных атаках с использованием детской площадки.
Боль и отдышка, что напрягали мою грудь, вместе с чистым ощущением пустоты, которое вселял в меня этот разговор, казалось, были готовы обрести физическую форму у меня за спиной, становясь какого-то рода огромным монстром, уничтожающим город.
— Да, э-э, мне пора, так что…
Довольно невинная отмазка. Я высказал её с улыбкой.
— О-о-о-ох… — тоскливо ворковала она. Я сомневался, что она продолжит останавливать меня теперь.
Я посмотрел на часы. Была половина шестого.
Немного рано, чтобы идти домой, но сегодня у меня была миссия — купить кружку.
Учитывая то, сколько времени я потратил здесь, если я выйду прямо сейчас, то это будет лучшим решением.
Опиравшись на ногу, которая не была вывихнута, я осторожно начал перекладывать вес на другую ногу.
Это было больно, как и ожидалось, но не настолько, что я не смог бы ходить.
Если бы это было безнадёжно — так, что я стоять не смог бы от боли — я бы представить не мог, что эта девочка тогда сказала бы мне.
— Ладно, э-э, я пошёл.
Я старался всеми силами тут же покинуть парк. «О-о-ох!..» — ответила она, в её стоне было слышно явное разочарование.
Всмотревшись, я заметил, что на её глазах образовалась влага, которой ранее не было.
Вот чёрт. Теперь точно надо убираться отсюда, пока не стало хуже.
Переборов небольшое чувство вины от всего этого, я хило посмеялся ей и начал тащиться к выходу из парка.
— Эй!
Спустя пару шагов раздался голос девочки.
Что? Что ещё ей может понадобиться от меня?
Я развернулся и увидел, что её болезненное выражение лица теперь заменила мягкая улыбка.
— Хочешь снова пообщаться завтра?
Что-то в её лице, в её словах, оставило меня безмолвным.
Я думал о том, сдерживал ли я когда-то прежде обещания на завтрашний день.
Моментально ничего не пришло на ум.
О чём я говорю? «Моментально ничего не пришло на ум»? Я всё ещё ребёнок.
Я не прожил достаточно долго, чтобы начать копаться в своих воспоминаниях.
— Конечно. Завтра, прямо здесь.
Я снова развернулся и покинул парк.
Почему я сделал это так формально? Я сам не знал.
Моя лодыжка болела с каждым шагом по бетонной тропе. Но то, как боль красноречиво говорила о сегодняшних событиях, казалось в какой-то степени чарующим к этому времени.
Лучше бы ничего больше не повреждать завтра. Вот такая была у меня мысль, пока я пытался скрыть свои настоящие чувства, плетясь по дороге.
***
Округа начала показывать признаки быстро наступавшего вечера.
Я перемещал пакет из одной руки в другую, чтобы мои руки не уснули, пока сам аккуратно держал вес на одной стороне тела, шагая. Я, должно быть, уже стал профессионалам в этом.
— Хорошо, что я нашёл неплохую.
Я всё ещё хромал на пути домой после того, как быстро зашёл в торговый центр у станции за новой кружкой.
Боль ясно отдавалась в ноге во время ходьбы, но только я вернусь домой и сяду, она не будет невыносимой.
Более серьёзной проблемой было то, что лодыжка заставила меня совсем забыть о своей правой щеке.
Когда клерк в магазине спросил: «Эй, что с твоим лицом?» — я довольно нехарактерно ответил: «Что, я для тебя настолько уродлив?»
Эта глупая девочка.
Я должен каким-то образом отомстить ей завтра.
Я тихо продолжал идти, страдая от своих собственных действий.
Добравшись до дороги, которую я так хорошо знал, и повернув на перекрёстке после того, как подождал стандартное время светофор, я пришёл к дому, в котором жил.
Я открыл главный вход — как всегда это делал — взобрался по металлическим ступенькам и направился к самой дальней двери на втором этаже.
Здание было не таким уж и хорошим, но как только наши соседи съехали два месяца назад, почти весь этаж остался в нашем распоряжении.
Маме это понравилось. «Теперь мне не придётся беспокоиться о том, как я выгляжу всё время», –поясняла она, но мне это этого было, честно, очень нелегко, когда я оставался совершенно один на почти всю ночь.
Призраки и древние проклятия… я не мог терпеть их.
А вот маме нравится подобное, она часто смотрит охотников на приведений — род шоу, от названий которых у меня уже бегут мурашки по коже. Я искренне хочу, чтобы она перестала их смотреть.
В особенности тот эпизод, когда они исследовали заброшенную больницу… Уа-а, мне не стоит даже пытаться думать об этом. Думай о чём-нибудь смешном. Чём-нибудь смешном…
— …Здесь нет ничего смешного.
Пройдя мимо трёх пустых квартир, я наконец дошёл до своего дома.
Я не мог сказать точно, сколько было времени, но судя по тому, насколько высоко находилось солнце, я пришёл не особо позднее обычного.
…Но на самом деле это было единственной обычной вещью в сегодняшнем дне.
— Хм. Дверь открыта.
Вообще, пока я подходил, она уже была наполовину распахнута. Это опасно.
Из-за своего возраста, дверь должна была плотно закрываться, иначе она будет вот так приоткрываться. Но мама знала об этом. Она должна была позаботиться об этом.
— Она спешила?
Я не стал уделять этому особого внимания и положил свою руку на ручку двери.
Прежде чем я успел открыть дверь и заглянуть внутрь, мой мозг обдумывал знакомые фразы: Надо будет быть более аккуратным, когда я пойду гулять завтра. Что-то такое. Каким же безнадёжным я был идиотом.
Когда я посмотрел вперёд, в комнате, освещённой оранжевым цветом, стояли два взрослых.
Одного я знал хорошо — это была мама, которая носила свою рабочую форму.
А вот второго я никогда не видел, это был здоровенный мужчина, носивший грязную одежду и балаклаву.
— А…
Почему мама не ушла на работу?
Мама никогда не хотела пускать кого-либо в нашу квартиру. Она ни за что не пригласила бы кого-то вроде него.
Так почему мама была с заплаканными глазами, завязанными за спиной руками и грязной тряпкой во рту?
Почему в грязных лапах этого мужика были мамины любимые украшения?
Ответ быстро дошёл до меня.
Но к тому времени, когда это случилось, было слишком поздно, и ничего уже не значило.
Без звука правая рука мужчины схватила меня за шиворот и швырнула в комнату.
— Гха!
Не сумев сгруппироваться, я спиной сильно грохнулся на пол, воздух силой вышел из лёгких.
В тот момент перед моими глазами сверкнули несколько огоньков, будто целая толпа фотографов из прессы снимала меня.
Я не мог сделать вдох.
Я никогда в жизни не чувствовал себя настолько не способным дышать.
Разум погрузился в панику, пока я пытался встать. Я пытался опереться на правую руку, но понял, что она дрожала и была бесполезна.
Мама, лежавшая на полу, застонала, пытаясь закричать.
Что? На кого она пытается кричать?
Что это может быть?..
Мой затуманенный разум заставил глаза двигаться, фокусируя зрение на украшениях в левой руке мужчины, пока тот пытался покинуть комнату.
Да. Должно быть это.
Украшение, ради которого мама как раб пахала каждый день на работе, чтобы наконец-то победоносно приобрести.
И мужчина пытался забрать их.
Имеет смысл, мам. Кто бы не закричал, если бы с ним такое сделали?
На единственное мгновение моя правая рука вновь нашла в себе силы.
Я упёрся ею на пол, поднимаясь на ноги.
Встав, я воспользовался моментом вцепиться в спину мужчины.
— О-отдай… Это… это не твоё…
Но именно тогда, когда это было важнее всего, я понял, что был до жалкого бессилен.
Цокнув языком, мужчина отцепил мою руку с той же силой, которую он показывал ранее, и отправил меня в полёт обратно в комнату.
— Нгх!..
Потеряв равновесие, я оказался лежащим лицом в пол.
Взгляд помутнел, пока я пытался глотать воздух. Я больше точно не встану.
Я в тишине дрожал. И затем услышал металлический клацающий звук с кухни.
Я не мог видеть, что происходит, но основываясь на отдававшемся эхом крике матери, я понимал, что это значило.
Набор ножей. Недавно она купила довольно изысканный набор ножей. Но она почти никогда не готовила. Он гордо стоял на кухонном столе, совсем не использованный. Скорее всего, мужчина пошёл за чем-то таким туда.
Не сомневаюсь, он собирается зарезать меня до того, как я смогу снова замахнуться на него.
Одного удара ножом будет достаточно, чтобы навечно заткнуть меня, уничтожая необходимость стряхивать меня со своей спины. Это будет просто.
И теперь, когда я был ухом прижат к полу, у меня была прекрасная слышимость того, что его шаги приближались ко мне.
Это означало, вероятно, что я буду мёртв через пару минут. Это, кажется, не вызвало во мне никаких определённых эмоций.
В то же время я не могу просто лежать здесь.
Воззвав ко всей своей оставшейся силе, я смог встать. Такое усилие заставило меня запыхаться.
Несмотря на все страдания, через которые я прошёл сегодня, все болевые сигналы, которые ранее посылало моё тело в мозг, исчезли.
Как я и думал, мужчина, во весь рост стоявший прямо передо мной, держал в руке новый нож.
Теперь слепого размахивания руками будет вовсе не достаточно, чтобы вырубить его.
Вообще, как я мог понять, не было никакого способа для меня нанести ему что-то более существенное, чем царапины.
Но мне не нужно волноваться об этом. Будет достаточно просто остановить его на пару мгновений.
Я взглянул на маму. Из её глаз бежали слёзы, пока она пыталась кричать на меня.
Прости, мам. Я не думаю, что ты ещё увидишь эти украшения.
Прости за то, что я был таким разочарованием. Идиотом.
Но я остановлю этого мужчину ради тебя. Хотя бы, чтобы у тебя хватило времени сбежать.
В самом крайнем случае я хочу, чтобы ты подумала про себя: «Я рада, что родила его».
Я повернулся к мужчине, высвобождая всю силу в обеих ногах, чтобы с разбегу влететь всем телом в его огромное туловище — в любом случае, попытаться.
Как только я сделал шаг вперёд, мужчина был вдавлен в стену.
Мама первее меня влетела в него — более не новый нож глубоко вонзился в её грудь.
Мне потребовалось время осознать это.
Мама пыталась что-то просить глазами, её лицо исказилось от боли, но всё, что я мог сделать — это тупо смотреть на неё.
И только когда мужчина вынул из неё нож, и кровь полетела в воздухе, что-то в моей голове щёлкнуло.
Я больше не мог ничего слышать, но, думаю, я что-то выкрикнул.
Прошёл небольшой интервал между тем, как я бросился на него, и тем, как он вонзил нож в мой живот и пригвоздил к полу.
Я лежал почти рядом с мамой, атакованный странным ощущением, будто я тону в леденящем бассейне из крови.
Мама, сквозь слёзы, выглядела так, словно пыталась сказать что-то через кляп. Но ничего в итоге не последовало.
***
Я был в незнакомом городе.
Насколько я мог видеть, в нём не было ничего того, что я смог бы узнать.
На небе не было знакомых мне цветов. Единственное, что я мог видеть в чернильной мгле — это единственную пугающую сферу.
Да. Была ночь.
Я… или, на самом-то деле, любой ребёнок вроде меня… не знал о ночи.
Мир для взрослых, отделявшийся ото дня, где не сиял свет.
Мир лишь для взрослых, в который я ни за что не должен ступать.
Мир тьмы, который поглощал мою маму и забирал её каждый день.
…Я всегда ненавидел ночь.
Звуки стука моих ботинок о бетон отражались от стен зданий, с каждым шагом звонко отдаваясь эхом в моих ушах.
Дующий ветер был неприветлив и холоден, нашёптывая мне что-то тёмное и ужасающие.
Каждый раз, когда миазмы неоновых вывесок в ночи, попадали в моё поле зрения, я отворачивался от них. Мне казалось, будто я не должен смотреть на них, иначе произойдёт что-то ужасное.
Это чувствовалось омерзительно. Меня начала одолевать тошнота.
Меня захватило что-то, напоминавшее головокружение, пока я продолжал идти по дороге, не зная, где она закончится.
— Эй, мальчик, ты не должен быть здесь.
Внезапно, мне показалось, будто кто-то прошептал мне на ухо.
— Ты всё ещё ребёнок, не так ли? Ты понятия не имеешь, какова ночь. Иди домой, хорошо?
— …Будто у тебя есть право говорить это. Что ты знаешь?
— Ох, всё. Я — взрослый.
Голос, который, казалось, навечно прикрепился ко моему уху, начал постепенно бесить меня.
— Хватит относится ко мне как к ребёнку!
Шепчущий голос начал издавать резкий, пронзительный шум.
Он немного звучал так, будто кто-то смеялся, и немного, будто змея шипела на меня.
— Ты безнадёжный случай, да? Ты ведь по ошибке сюда забрёл. Уверяю. Так слушай. Я пытаюсь сказать, что у тебя нет понимая самой важной вещи в мире.
Голос стал ещё более пронзительным. Будто губы говорящего практически касались мочки моего уха.
— Самой важной вещи?
Только я спросил, шаги остановились. Я не прекращал идти, но звук исчез сам по себе.
Я в удивлении осмотрелся и обнаружил, что мерцающий неон, стены зданий, даже луна, возвышавшаяся надо мной, кружились вокруг меня.
— Что происходит?! — прокричал я. Но я больше не мог слышать свой собственный голос.
Бескрайняя тьма, настолько чёрная, что никакой свет не мог пройти. Даже моё дрожащее тело выглядело так, будто таяло в пустоте, окружавшей меня.
— Разве ты не можешь видеть её? «Ложь», что наполнила это место.
Шепчущий голос теперь будто исходил изнутри меня.
— Взрослые заставляют ложь ползти во тьму. Вот как они защищают свои сердца и умы.
Я не мог понять, что это значило. Я чувствовал себя зажатым, не мог дышать. Выпустите меня отсюда.
— Ты понимаешь, мальчик? Это — ночь. Мир взрослых, о котором ты не имеешь ни малейшего понятия.
…Чем являются взрослые?
Почему маме всегда надо было входить в тот мир?..
— Хочешь знать? Если так… то ты должен забыть о своём чистом, незапятнанном сердце.
Забыть моё сердце?
— Да. В глубоком, тёмном, одиноком мире ночи нет никакой необходимости в сердце. Всё, что тебе нужно — это «ложь».
Моё сознание, что я так доблестно пытался оставлять в рабочем состоянии, всё же начало подводить меня.
Всё, что я имел, казалось, начало таять во тьме.
Последние слова, которые проникли в моё угасающее сердце, были единственным, что запомнило моё истощающееся сознание.
— Ты должен обманывать их всех, пацан.
