*
Зима в Санкт-Йеддере, столице Союза, что располагалась в менее чем двухстах километрах к северу от первого Восточного фронта Республики, была снежной. Морозные хлопья неторопливо наряжали столицу в белые кружева. Было тихо.
Шин остановился в начале главной улицы, ведущей к площади перед городской мэрией, и поднял взгляд на запорошенную снегом башню с часами. Мостовую очистили ещё утром, а в центре площади, где разбили рынок, возвышалась огромная ель — главное рождественское украшение.
Этот снег казался ему чем-то запретным — он не должен был его увидеть.
В их мире, где существовало лишь поле боя, снег должен был укрывать белой пеленой их, уже бездыханные, тела, а затем сгинуть с первыми лучами весеннего солнца.
Однако, подняв голову, Шин не слышал ни единого отзвука, что хоть как-то напомнил бы ему о передовой. Было непостижимо — стоять вот так, среди людей, снующих туда-сюда по улицам мирного города.
Дыхание вырывалось белыми облачками пара, совсем как тогда, на фронте, где он был заточён в цепи снежной бури на площади перед развалинами какого-то храма. Но в отличие от того времени, сейчас его согревало новенькое подаренное пальто.
Он слегка помотал головой, затем продолжил свой путь по заснеженной улице.
Сняв пальто и стряхнув с него снег, Шин вошёл в хорошо отопленное здание Центральной Библиотеки, построенной ещё во времена былой Империи на главной площади, в самом сердце города. Такие посещения вошли у него в привычку чуть больше месяца назад.
Обменявшись коротким приветствием с уже знакомыми ему библиотекарями, он начал бродить между книжными полками.
Центральный холл Имперской библиотеки был окружён стеллажами, что вздымались вверх, на высоту пятого этажа, чуть ли не до самого потолка. Узор роскошного купола был словно точным слепком летнего небосвода со всеми его мириадами созвездий, тщательно прорисованными перламутром. От круглого холла, будто лучи солнца, в стороны отходили корпуса. Раньше для Шина выходные были чем-то чуждым, а смена дней недели — незаметным. Он впервые ощутил особую атмосферу «будних дней» и их безлюдность.
— ...Хм-м.
Шин внезапно остановился у секции с детскими книжками, обычно обделяемой вниманием. С низкого стеллажа, где были выставлены истории с картинками, он взял одну из самых старых — её обложка что-то напомнила ему.
Сама книга была ему незнакома, но его внимание привлёк рисунок.
Безголовый скелет с занесённым длинным мечом.
Прямо как у его старшего брата…
Он быстро пролистал страницы, но содержимое не навевало никаких воспоминаний. Хотя она и казалась ему знакомой, вполне возможно, что это чувство было вызвано лишь банальностью сюжета. Справедливый герой, что протягивает руку помощи слабым и противостоит злодеям.
Рассказ читался легко, а в голове у Шина будто набатом звучал голос его старшего брата.
Большая рука, перелистывающая страницы. Голос, с каких-то пор ставший звучать глубже и ниже. Каждый вечер Шин упрашивал его почитать ему.
Его брата больше нигде не существовало.
«…Прости».
В памяти воскресли последние слова и спина Рея, уходящего вдаль. Это было последнее воспоминание Шина о нём ещё при жизни.
Топ. Топ. Неподалёку послышался лёгкий топот ножек, и чуть погодя фигурка неловко остановилась.
Оторвав взгляд от книги, Шин увидел девочку лет пяти-шести. Она смотрела на него своими широко раскрытыми круглыми глазками цвета заячьей шёрстки в зимнюю погоду, а голову её укрывала тёплая шерстяная шапка-ушанка.
Глядела она, однако, не совсем на Шина — её внимание привлекла книжка в его руках. Заметив это, Шин закрыл книгу и одной рукой протянул её девочке. Она, видимо, боялась незнакомцев, а потому, чуть поколебавшись, боязливо взяла книжку. Как только книжка оказалась у неё в руках, она развернулась и шустро засеменила в другую сторону, легонько постукивая пяточками по полу.
Но пару мгновений спустя, неожиданно для Шина, она вернулась, ведя за собой юношу, примерно того же возраста, что и сам Шин.
Увидев белые волосы и скрытый за стёклами очков взгляд серебряных глаз, выражение лица Шина тотчас же ужесточилось.
Селен… Альба.
Это был не район Восемьдесят шесть, а человек перед ним не являлся гражданином Республики. Он прекрасно это понимал, но всё же…
— Ты прости уж мою сестрёнку за грубость.
— …А-а-а, не бери в голову. Я всё равно её не читал, — сказал Шин, как уголки глаз его собеседника слегка приподнялись.
— И всё-таки это не дело. Если что-то получила или же кто-то пошёл на уступку, нужно его поблагодарить. Такому надо обязательно с малых лет учить. Давай же, — сказав это, парень легонько подтолкнул её в спину.
Девчушка недолго и нерешительно помялась, а затем еле слышно что-то пробормотала и вновь убежала.
— Эй! Ну вот, как всегда… — он попытался вернуть её, однако тут же замолк под пронизывающим взглядом библиотекарши, что резко уставилась на него.
Глубокие изумрудные глаза выглядывали из-под смоляных волос. Наблюдать, как она молчаливо упрекает Селена, заставляя его притихнуть, было необыкновенно.
«Это и впрямь совершенно другой мир», — вновь убедился Шин.
— Вот же… — вздохнул парнишка, виновато склонив голову.
— Спасибо. И прости. Втянули тебя в нашу семейную неразбериху, — извинился он, достойно следуя своим недавним наставлениям.
Шину стало немного любопытно.
Эта искренняя и в чём-то простодушная серьёзность невольно заставила его вспомнить о ней — о кураторе с белоснежными волосами и глазами цвета серебра — чьего лица он не знал.
— Да нет, всё в порядке. Быть старшим братом — дело нелёгкое.
— Не знаю уж, в кого она такая — незнакомых людей боится до ужаса.
Он ещё раз вздохнул и поник, а потом, призадумавшись, склонил голову набок.
— Быть может, спрашивать о таком невежливо с моей стороны, но я довольно часто вижу тебя здесь в это время. В школу не ходишь?
В Союзе обязательным было только начальное шестилетнее образование, а продолжать ли учёбу дальше — уже личное дело каждого. Кроме того, успеваемость играла далеко не последнюю роль, если человек собирался куда-либо поступать. Эта система была введена лишь девять лет тому назад, а потому в других регионах, кроме столицы и её окрестностей, пока не хватало ни учителей, ни надлежащей инфраструктуры.
Шин не был рождён в Союзе. Будучи одним из Восемьдесят шесть, почти всю свою жизнь до их спасения он провёл в концлагере, а затем — на фронте. Разумеется, пробыв здесь всего два месяца, он не ходил в школу.
Хотя Эрнест и говорил им подумать об этом, дав время до весны, с расчётом, что они привыкнут к здешней жизни.
— А ты?
— Я?
— Ты сказал, что постоянно видишь меня здесь в учебное время, а значит, ты тоже сюда часто заглядываешь.
Подросток тут же вымученно улыбнулся.
— А-а, да. Не хожу. Вернее, не могу. Мы ведь принадлежим бывшему аристократическому роду, а знать много чего наворотила.
После народной революции аристократия разделилась на две группы.
Семьи, имевшие отношение к крупным индустриям вроде сельского хозяйства и тяжёлой промышленности, которые были жизненно необходимы для существования страны, вернули себе социальный статус и право на налогообложение. Им удалось сохранить свои управляющие должности, потому что даже война против Легиона не сильно повлияла на их предприятия. Похожим образом потомки военных династий старой Империи остались в военной сфере.
Оставшиеся же не у дел дворяне были вынуждены вести жизнь в качестве обычных граждан. Однако им, знать не знавшим, что такое физический труд и будучи ненавидимыми средним классом, найти работу было практически невозможно. Сейчас мелкие аристократические семьи, у которых даже не хватало средств, чтобы свести концы с концами, находились в куда более худшем положении, чем обычные рабочие.
— Поэтому мне и подумалось, вдруг наши ситуации похожи… Прости, всё-таки это было действительно бесцеремонно с моей стороны, — парень нахмурился.
— Ничего страшного. Я не местный, — Шин покачал головой.
Он имел в виду «не из Союза», но после нескольких бесед со здешними обитателями ему стало ясно, что фраза «я не местный» для жителей Санкт-Йеддера значит: «я не из столицы». Объяснять, что он из Восемьдесят шесть было слишком сложно, да и для столичных жителей все территории за пределами города считались колониями, так что никому не было дела до подробностей. Потому Шин предпочёл отвечать именно так.
У многочисленных колоний Империи были свои обычаи и ценности, а зачастую и язык совершенно отличался от имперского, поэтому нет ничего удивительного в их несхожести с жителями столицы. Стоило дать ему понять, что Шина не задел его вопрос, как парень облегчённо выдохнул, а затем его глаза загорелись любопытством.
— Хм-м, ты ведь относишься и к Пиропам, и к Ониксам, но сам не из столицы. Это редкость… Ой, опять я перешёл черту. Прости, — сказал он, почесав голову, и рассмеялся.
Серебряные глаза за стёклами очков искрились весельем.
— Юджин Ланц. Рад знакомству.
— ...Вот текущее положение дел. Они прибыли сюда примерно месяц назад, и, как мне кажется, уже более-менее освоились, — заявил Эрнест.
В самом начале он предложил им отдохнуть и привыкнуть к жизни в Союзе, а потом и задуматься о планах на будущее. Поэтому, как и было обещано, ребята могли заниматься всем, что душе угодно, однако просто оставить их без присмотра в пока незнакомой им стране не представлялось возможным.
Сперва за ними приставили гида. Позже, как только они немного ознакомились с городом, гида сменил сотрудник, близкий им по возрасту, который приглядывал за ними на расстоянии. Он отправлял отчёты личному секретарю Эрнеста, а тот, в свою очередь, собирал все материалы воедино. В данный момент Эрнест как раз просматривал эти электронные документы, коих набралось предостаточно. За всё время чтения он ни разу не оторвал взгляда от терминала.
— Да. Вчера он взял книгу со стеллажа с военной историей, позавчера — с секции философии, три дня тому назад ходил на военно мемориальное кладбище, а сегодня почему-то остановился у детских книг с картинками. Я так и не смог пока найти связь, но, похоже, у него появился друг. Это хороший знак. Может, мне стоит сегодня приготовить рис с красной фасолью*?
— Ты даже не знаешь толком, о чём говоришь, поэтому настоятельно рекомендую отказаться от этой затеи.
— Надеюсь, вы сможете вернуться сегодня домой? Недавно приходил Райден. Он передал вам сменную одежду и сообщил, что мадам Тереза не очень довольна сложившейся ситуацией. Что прикажете делать? — личный секретарь, происходивший из Ориентов и Айзенов, попытался уязвить его, но Эрнест не обратил на это внимания.
— В официальной резиденции ведь сейчас проходит генеральная уборка, вот я и ношу один и тот же пиджак. Сменная одежда — это просто предлог. Тереза просто хотела намекнуть мне о своём недовольстве. А-а, но сегодня я вернусь домой несмотря ни на что. А это означает, что вы тоже можете быть свободны! Сегодня ведь канун Рождества, как-никак!
— Ну, за это, конечно, спасибо.
— Хорошо бы купить подарки, праздники всё-таки. Интересно, есть ли в Республике традиция дарить подарки в канун Рождества?
— В целом, помнится, была такая… Но сохранилось ли в их памяти нечто подобное — уже другой вопрос.
— Всегда ведь можно создать новые воспоминания… Так, что бы выбрать… — всё также не отрываясь от терминала, улыбнулся Эрнест. Хоть он и знал, что сегодня уже не сможет подготовить ничего особенного.
Прошёл целый месяц с их прибытия в Санкт-Йеддер. Каждый из ребят начинал потихоньку наслаждаться мирной жизнью. Райден устроился на подработку — доставляет почту на мотоцикле; Анжу посещает кулинарные курсы; Сео повсюду ходит со скетчбуком; Крена постоянно гуляет по городу и разглядывает витрины; Шин посещает библиотеку или музеи — зависит от его настроения. Все начинают обзаводиться знакомыми или друзьями.
«Слава богу», — искренне подумал Эрнест.
Никто уже не изъявлял желания вновь вступить в армию. Они начинают постепенно отходить от мучений, в которые заставила их окунуться собственная родина… и от мировоззрения, выжженного войной в их сознании.
Они больше не Восемьдесят шесть.
— …Неважно, какой путь они изберут, к весне в любом случае нужно быть готовым.
Протяжённая зима за окном властвовала над северным государством, что томилось в ожидании весны.
Начавшийся ночью снег уже прекратился, а к полудню все облака и вовсе рассеялись, будто их никогда и не было. Над серой мостовой раскинулось студёное голубое небо.
Сео, не спеша гулявший по городу, остановился и взглянул на распростёртую над головой синеву.
На площади были высажены большие деревья сакуры, а через их голые узловатые ветви виднелось высокое зимнее небо.
Ветки, словно чёрные трещины, расчерчивали казавшееся бесконечным небо, отчего возникало ощущение, что в любой момент оно вот-вот разобьётся и рухнет.
Он опустил взгляд, и перед ним оказался голографический экран уличного телевизора, по которому шла трансляция заседания парламента.
Там, стоя на трибуне, Эрнест произносил какую-то речь. Одет он был без изысков — в обычный костюм массового производства; на переносице сидели его повседневные очки. Сколько бы Сео ни смотрел, ему не давало покоя странное чувство. Лидер революции, национальный герой, несущий службу вот уже десятый год, и временный президент. Для Сео же он был немного странным дядькой, который время от времени приходит домой и ворчит про комендантский час, установленный им же самим, да по-детски соперничает с Фредерикой за право переключать каналы на телевизоре.
«Давайте просто посмотрим аниме, оно всего полчаса идёт», — говорила Фредерика Шину и Райдену, переключая новости на аниме с девочками-волшебницами или же трансляцию с фронта посреди футбольного матча. Такие ситуации случались очень часто, и стали дня всех совершенно обыденными.
Хоть изначально Сео не собирался вслушиваться в слова Эрнеста, но что-то всё-таки зацепило его внимание. Кажется, это был доклад о ситуации на линии фронта: положение дел на каждом отдельном секторе и анализ ситуации, а также дальнейшие прогнозы и наблюдения.
Трансляция заканчивалась ежевечерним объявлением о погибших. Был упомянут каждый солдат, отдавший свою жизнь за родину, — независимо от его звания, — и каждого из них кто-то оплакивал. В Союзе это было естественно. И хотя Сео это было неведомо, но говорят, что десять лет тому назад соседние страны придерживались такой же традиции.
«Эти белые свиньи из Республики совсем из ума выжили, — подумал Сео, а в сердце, всякий раз, как он слышал очередной доклад, зарождалось волнение. — Так нельзя, я не должен здесь находиться», — такие мысли посещали Сео, и обжигающее беспокойство словно разрывало грудь.
Действительно, не здесь им следует быть.
Он прогуливался по безупречно чистой площади со скетчбуком под мышкой. Как и ожидалось, в такой холод здесь не было ни одного художника, хотя многие часто посещали это место.
Десять лет назад Санкт-Йеддер был объят пламенем революции, и пострадавшую брусчатку кое-где пришлось прокладывать заново. От моста над рекой, что протекала через город, разделяя его пополам, остался лишь обгоревший каркас, а колокольню старинного величественного собора снесло ударом из пушки. Лозы дикого винограда густо оплели стену разрушенного собора. Сео показалось весьма интересным, что посреди города, где проживает множество людей, оставили руины, так сильно напоминавшие о поле боя. Он остановился, чтобы зарисовать эту картину, как тут же подошёл пожилой священник и зачем-то дал ему конфетку.
Позади послышался лёгкий звук приближающихся шагов. Обернувшись, он увидел Анжу.
— Вот ты где. Ты упоминал, что собираешься на Республиканскую площадь, вот я и подумала, что найду тебя здесь.
— А-а-а, ага. Вот уж не думал, что это площадь перед старым посольством Республики… Что-то случилось?
Из-под пальто Анжу выглядывала светлая элегантная блузка, длинная юбка развевалась на ветру, а ноги украшали ботинки на шнуровке. Для Сео было всё ещё необычно видеть её в чём-либо, кроме военной формы. Это же касалось и остальных. Порой он ловил себя на мысли, что такая одежда не очень им подходит.
— Мне нужна твоя помощь. Там надо вещи перенести, а рук не хватает.
— Ага, понял… Меня одного будет достаточно? Может, стоит позвать ещё кого?
Понадобится физическая сила, так что Крена и Фредерика сразу отпадают.
— Райден… сейчас на работе, так что с ним никак. А вот Шин должен быть свободен.
Им позволили непринуждённо наслаждаться жизнью, поэтому свободного времени всегда было в избытке.
Сео потянулся рукой к правому уху, чтобы запустить парарейд.
— Активировать, — сказал он, но вместо привычного наушника палец лишь погрузился в пустоту.
— …
«Ах да», — вспомнил Сео. Сдерживая смех, Анжу достала карманный терминал и протянула ему, но Сео, надувшись, вытащил свой.
— Вот же «удобная» штука. Мало того, что надо постоянно таскать его с собой, ещё и дозвониться никак, если у другого зарядка на нуле, к тому же каждый номер надо вручную забивать и регистрировать.
Начало фразы как-то не соответствовало последовавшей за ней критике и его угрюмому выражению лица. Анжу всё-таки не смогла сдержать смех и хихикнула.
— Так ведь и с рейд-устройством надо было регистрацию проводить каждый раз, как куратор менялся.
— Эти белые свиньи… Сколько же с ними возни было. Могли творить что только в голову взбредёт, и ведь всякий раз, как сменялись, выговоры нам делали.
Ошейник, называемый парарейдом, цепляли на шею процессорам для удобства Республиканцев, которые также удостоверялись, что снять наушники с постоянно меняющимся реестром данных у них не выйдет. Когда им цепляли эти ошейники, с ними не церемонились и ни о какой предварительной дезинфекции не шло и речи. В итоге после того, как в Союзе их сняли, на шее у каждого остался рубец. На свой Сео не обращал внимания, но вот шрамы у Анжу и Крены его сильно злили.
Если подумать, то куратор, ответственный за них… вернее, за Шина, менялся с подозрительной частотой, но нельзя сказать, что в этом были виноваты они. Хоть их последний куратор и была немощной принцесской, но всё же на фоне остальных, не сумевших выдержать бремя куратора Бога смерти, она выглядела гораздо лучше.
— Чиновники Союза довольно любопытны: они ведь хотят заполучить его. Мы пользовались парарейдом так долго, хотя толком и не знаем, как он устроен.
— Ну, на поле боя без него не обойтись. У Союза, кажется, сильные проблемы из-за подёнок. Мне больше интересно, что они надеются получить, исследуя Джаггернаут. Это же просто гроб на ножках.
После спасения Союз забрал все их вещи. Особенно власти заинтересовались Джаггернаутом и рейд-устройством. Как им сообщили, их отправили в какой-то исследовательский центр для дальнейшего изучения. Остальные принадлежности они также передали властям: всё равно личных вещей у них не было, да и никакой привязанности они к ним не испытывали.
— Кстати… Шин, вроде бы, просил вернуть ему только револьвер, но запрос отклонили — для ношения оружия гражданским необходимо получить разрешение.
Однако пока что Эрнест взял его на хранение.
— Не сказал бы, что он привязан к нему из-за воспоминаний. Ведь этим самым револьвером он окончил страдания многих. Это была единственная обязанность, которую Шин-кун никогда не уступал другим.
Даже Райден, его заместитель, с которым Шин был знаком дольше всех, не стал исключением.
— Они ведь постоянно у него в голове… Вот бы он начал больше радоваться жизни.
Из-за неутихающих голосов душ мертвецов, что не могли отыскать путь назад, Шин был повязан с ними. Или, если быть точным, с самой смертью.
Именно он даровал тот самый желанный конец товарищам, что изнемогали от невыносимой боли.
Тем, кто сражался с ним бок о бок, он дал обещание вести их за собой до самого конца. Каждому, начиная от самой первой его эскадры и заканчивая Остриём копья.
Он держал своё слово и перед теми, кто обратился в чёрных овец, когда Легион загрузил структуру их головного мозга в систему, обрекая раз за разом повторять свои предсмертные крики.
Но прежде всего это обещание он дал голосу своего давно умершего брата… Хоть сейчас тот и был уже мёртв.
Анжу опустила взгляд своих лазурных глаз и погрузилась в раздумья.
— Может, порой необходимо быть вот так связанным с чем-то.
— …Ты о чём?
— Ну, я к тому, что «быть связанным» ведь означает, что тебя что-то не отпускает. Кто знает, возможно, Шин-кун остался, потому что он задался целью убить своего брата.
Он не ушёл из-за криков бесчисленного множества мертвецов, что следовали за шрамом на его шее, из-за проклятья… и по иронии судьбы, он остался ради погибшего брата, который оставил ему этот самый шрам.
— Мы же Восемьдесят шесть, нам суждено было умереть на фронте. Нам ничего не оставалось, кроме как держаться за любую соломинку, чтобы выжить. А Шин-кун вообще порой не мог думать ни о чём, кроме брата. А сейчас и этой цели больше нет… Я немного волнуюсь.
— …
Не сказать, что Сео понял её опасений.
Она всегда была наблюдательной. Поэтому парень и не мог с уверенностью упрекнуть её в правоте.
— А что насчёт тебя? — спросил он Анжу.
— Что?
— Мы должны были погибнуть, но каким-то чудом всё же остались в живых. А теперь нам говорят подумать над тем, что делать дальше… Ты как, уже решила?
Анжу растянула в улыбке свои розовые губы.
«Ах, так она стала пользоваться косметикой», — наконец-то дошло до Сео.
— Ты захотел спросить об этом только сейчас?
Сео вдруг расслабил поджатые от напряжения губы.
Только сейчас.
— Ага.
— Знаешь… я размышляла, а что было бы, будь здесь Дайя-кун, что, если бы я потерпела ещё немного. И всё равно ответ только один. То, что я должна сделать, и то, чем я хочу заниматься. Мы...
— Да, — Сео кивнул. — Я тоже так думаю. Наверное, все мы одинаковы. Это единственный верный для нас путь.
Мы...
Поняв, что они разделяют мысли друг друга, оба на минуту погрузились в приятное молчание, ощущая, как внутри разливается некое удовлетворение.
Тишину прервал звонкий хлопок в ладоши.
— Ну, не будем сейчас об этом.
— Да, точно. Тебе же надо помочь с вещами.
Он совсем позабыл о её просьбе.
Отыскав номер мобильного терминала Шина, который уже был зарегистрирован в его терминале, он выбрал опцию звонка. В трубке зазвучала ретро мелодия дозвона, но… он всё ждал и ждал, довольно долго ждал, но музыка и не думала умолкать. С каждым дополнительным мгновением ожидания, лицо Сео всё больше мрачнело.
— …Ещё и не отвечает!
†
Шину столько раз снилась та ночь, когда брат пытался его убить, что других сновидений он уже и не помнил.
И всё же он осознал.
Понял, что сейчас ему снится сон.
— …Я осознаю весь ужас своей просьбы.
Среди стелящегося по пустоши густого белого тумана стояла Кайе. Улыбка разливалась по всему её лицу.
Его подруга из Острия копья. Она умерла в восемьдесят шестом районе Республики, в первой зоне боевых действий Восточного фронта.
У неё были волосы цвета вороного крыла и такие же угольно-чёрные глаза — отличительная черта Ориенталов. Она предстала перед ним в военной форме песочного цвета. Эту форму взяли из более ненужных Республике запасов. Волосы у неё были забраны в хвостик.
Вот только её маленькая головка находилась совсем не на положенном ей месте. Свою отрубленную голову она держала в руках.
И улыбалась.
— Ваше путешествие подошло к концу. Ты привёл нас сюда, как и обещал. Поэтому будет лучше вам забыть о нас… но…
У них было множество товарищей, до которых уже не дотянуться. Все они разделили одну судьбу. Поэтому стоящая перед ним Кайе скорее была воплощением их всех.
Легион забирал с собой тела их павших друзей, иногда ещё дышащих, и заносил структуру их мозга в систему. Их соратники превращались в чёрных овец, что скрывались среди пешек Легиона.
— Я всё понимаю, но эта боль не утихла. Невыносимо влачить такое существование. Мы уже мертвы, мы хотим вернуться. Поэтому… Шин. Наш Бог смерти.
Улыбаясь, Кайе назвала его прозвище. Сам Шин никогда не думал о нём в отрицательном ключе. Она стояла в своих армейских ботинках на равнине, куда давно не ступала нога человека, и где восемь четырёхколейных рельс разбегались в разные стороны. За шёлковой завесой белого тумана мелькали очертания неподвижного Джаггернаута и их падальщика.
Это была равнина на территории Легиона, куда они прибыли два месяца назад в конце осени. Равнина, ставшая полем боя.
— Не мог бы ты помочь нам?
У чёрных овец, что являлись не более чем деградирующими копиями мозга умершего, не было личности.
И даже Пастухи не могли наладить с ними общение, хотя их способность мышления не уступала человеческой.
Поэтому можно сделать вывод, что стоящая перед ним девушка — вовсе не Кайе… Быть может, она являлась олицетворением его сожалений?
Они остались не по своей воле. В то время он все силы бросил на поиски одного человека — своего брата — чтобы окончательно похоронить его.
— …Ах.
— …Шин, — он услышал зовущий его голос и открыл глаза в читальном зале Имперской Центральной Библиотеки, поднявшись с поверхности большого восьмиместного стола, на котором он и задремал.
Опираясь локтями на спинку соседнего стула, перед ним стоял Юджин: серебристые глаза озорно поблёскивали из-за стёкол очков. Девчушка, которую он представил своей сестрой, вероятно, где-то читала ту самую книжку с картинками. С ним её не было.
— Не важно, насколько тут тепло, если библиотекарь увидит тебя спящим — точно влетит. Хотя здесь самое солнечное местечко, да и погода сегодня отличная.
Читальный зал в этом крыле библиотеки был спроектирован так, чтобы естественный свет попадал в помещение прямо из потолочного окна, сделанного из толстого старого матового стекла. Сквозь него в зал проникал мягкий тёплый свет, озаряя всё пространство.
— Поздно лёг вчера?
— Да не в этом дело.
Такого с ним не бывало вот уже несколько лет: чтобы он не просыпался, даже несмотря на присутствие рядом человека, с которым только познакомился, за исключением тех редких моментов, когда усталость, как компенсация за его необычную способность, брала над ним верх, и сон не забирал его в свои объятия.
«Да уж, совсем я хватку потерял», — отстранённо подумал Шин.
Он довольно быстро привык к мирным дням, когда не слышен шум ангара или звук выстрелов вдалеке, и когда не нужно постоянно прислушиваться к передвижению отрядов Легиона, снующих неподалёку.
Лишь стенания мертвецов доносились до него, как и прежде. Их крик был слышен где-то далеко отсюда, в стороне Первого фронта. Армия голосов механических мертвецов не то что не уменьшалась — они всё прирастали, не переставая вопить и заполнять континент.
Юджин наклонился к нему — в серебристых глазах всё ещё плясали игривые искорки.
— Времени осталось не так уж много, может, сходим кое-куда? На последнем этаже есть терраса, оттуда открывается замечательный вид. Немногие знают о ней, потому что очень мало кто вообще знает, что туда можно выходить. Идти туда, конечно, далековато, но вид того стоит.
— …На что?
— На триумфальный парад, разумеется. В честь кануна Рождества. В этом году участвует двадцать четвёртая бронированная дивизия Западного фронта. Мы сможем увидеть третью — новейшую — модель Ванарганда.
— …
Не услышав ответа, Юджин склонил голову.
— М-м-м? Тебе что, совсем неинтересно?
— Да нет… — он вовсе не ожидал того, что его собеседник разделял с ним одни интересы.
Даже если забыть про его внешность Альб, Юджин, с его хрупким телосложением, спокойным характером и добродушным лицом, никак не подходил для жестокой войны. Его руки, огрубевшие от работы по дому и с мозолью на среднем пальце от частого письма, явно не были приучены ни к оружию, ни к насилию.
— Я думал, что тебе… не будет интересно.
Юджин сконфуженно улыбнулся.
— Что ты, я же записался в армию. Подал заявку в бронетанковые войска. Вот и подумал, может, мне будет полезно посмотреть. Тебя тоже, наверное, привлекает военная тематика?
Вчера он был у стеллажа с книгами о военной истории и делал заметки об известных военачальниках старой Империи. Он часто замечал Шина в секциях, к которым и сам питал интерес. Думал, что тот учится здесь, так как в школу ходить не может. Вот и предположил, что Шин тоже надеется поступить в специализированную военную академию.
Поразмыслив об этом, Юджин почувствовал некую духовную близость, хоть и не подтвердил пока свои догадки. Так сказал ему юноша Альба. Он уже некоторое время пытался подловить момент, чтобы поговорить с Шином.
— Хотя в столице всё мирно. Война продолжается на границах, но кто знает, вдруг однажды она доберётся и сюда. Чтобы этого не допустить… Я хочу защитить город и свою сестру… А ещё хотелось бы когда-нибудь показать ей море. Вот почему этой войне надо положить конец во что бы то ни стало.
— …
Голос Кайе из его сна вновь окутал разум.
«…Не мог бы ты помочь нам?»
Сбежать с поля боя, которое они покинули.
С поля боя, где они провели столько времени и решили, что будут продвигаться вперёд, пока не найдут свой конец.
Если это и правда было его искреннее желание, то, вероятно, сейчас он находился не там, где должен быть.
Он уже и не помнил крепостные стены Гран-Мюра.
Не вспоминал и восемьдесят пять районов Республики, которые гниют в застое, предпочтя закрыть глаза на происходящее и в итоге потеряв даже способность защитить себя.
Шин остановился. Сейчас мыслями он был там, на стене.
— …И правда.
Голоса Легиона по-прежнему звучали в его голове.
Они заполонили континент, и казалось, будто нет им конца и края.
Затем он сосредоточился на криках мёртвых огромной Республики, что так низко пала в этой войне.
Но среди всего этого хаоса её голоса он не слышал: наверное, она ещё жива.
Может быть, она всё ещё… Всё ещё следует по их стопам и продолжает сражаться.
— …Мы отдыхали слишком долго, — пробормотал себе под нос Шин так тихо, что даже стоящий рядом Юджин его не услышал.
— О, Шин-кун ответил. Прислал сообщение.
— Что?! Почему тебе?! Я же ему столько раз названивал!
— М-м… Возможно, именно поэтому он и написал мне…
Крена, до этого момента спокойно рассматривающая витрины магазинов, остановилась — её внимание привлекли весёлые звуки марша и радостные возгласы толпы.
Стоило ей взглянуть в начало центральной улицы города, как она невольно оцепенела. По обеим сторонам красовались высокие здания, придававшие улице чёткие прямоугольные очертания; вдруг мимо неё прошёл огромный силуэт цвета воронёной стали.
Машина обладала внушающей страх 120-мм пушкой с длинным корпусом и грубо сконструированной орудийной башней. Из-за чрезмерной тяжести по мере его продвижения по улице раздавался оглушительный грохот, когда восемь конечностей машины отбивали дробь о мостовую, и слышался скрип движка и рёв силовой установки.
Звук шагов и движения восьми конечностей разносился по всей округе.
Наконец осознав, что это не Легион, невольно задержавшая дыхание Крена постепенно успокоилась. Инстинктивно её рука дёрнулась к плечу — будь они на фронте восемьдесят шестого района, там бы располагался пристёгнутый автомат — а затем незаметно опустила её.
— …Господи.
Тут она вспомнила, что это был Фердрес, которого она уже не раз видела по новостям, что постоянно смотрят Шин с Райденом. Со своей мощной пушкой, сравнимой по калибру со Львом, и такой же крепкой бронёй он составлял основную силу армии Союза. Фердрес разительно отличался от Джаггернаута Республики, ведь тот по огневой мощи и по прочности брони не то что со Львом, но даже и с Волком потягаться был не в силах.
Должно быть, это парад. Под животрепещущие звуки марша двигалась процессия, состоящая из Ванарганда, чью броню покрасили свежей краской, и множества вагонов с воинами Союза, одетыми в великолепную парадную форму. Толпы народа заполонили тротуары, каждый держал в руке флаг Союза с чёрно-красным двуглавым орлом.
Крена встретилась взглядом с офицером, находившимся в орудийной башне Ванарганда. В момент, когда их взгляды пересеклись, он неожиданно помахал ей рукой. Смутившись, она неловко помахала в ответ. Молодой офицер, что был лишь на несколько лет старше неё, горделиво улыбнулся и шутливо отдал честь, а затем исчез из виду вместе с Ванаргандом.
Здесь война с Легионом тоже не утихала. Ванарганды ведь должны быть главным оружием против Легиона, но это зрелище было до странного мирным и помпезным.
Здесь было так оживлённо, и все, вроде бы, веселились, но Крена ещё не совсем привыкла к таким многолюдным местам. Развернувшись, она зашагала в обратную сторону. На первых порах жизнь без сражений и ежедневных домашних обязанностей не была ей в тягость: во всяком случае она уставала, и этого было достаточно, чтобы заснуть, хоть и с трудом.
Все её друзья пытались найти что-то для себя, чтобы наслаждаться жизнью. У каждого появлялись знакомые и друзья, да и у самой Крены список контактов в терминале значительно пополнился.
«Так можно и всю жизнь провести», — поначалу думала она.
Можно осмотреться тут, а потом и решить, что делать дальше. Они бы приняли и отнеслись с уважением к решению каждого.
В витрине магазина она зацепилась взглядом за своё отражение. На ней красовалось платье, которое она приметила в журнале, и накидка с воротником, обшитым искусственным мехом. Каблук на ботинках был чересчур высокий, но она решила попробовать.
По прибытии в этот город одежду для неё подбирали Тереза и секретарь Эрнеста — юноша, немногим старше неё — но в последнее время она стала обновлять свой гардероб сама.
«Вроде миленько смотрится», — подумала Крена, покрутившись перед стеклом, рассматривая себя с разных ракурсов. Сотрудница магазина с другой стороны витрины показала ей большой палец.
Она обрадовалась похвале, но в то же время смутилась. Крена быстро опустила голову и торопливо затопала вглубь улицы.
Она словно пребывала в мире грёз: свободно гулять по улицам, покупать приглянувшиеся ей вещи... больше нет нужды думать о грядущем сражении или надвигающейся смерти.
…Да.
Это всё сон.
Гул радостных голосов позади почти сошёл на нет, лишь громкий марш военного оркестра отчётливо прорезал торжественную тишину и высокую синь зимнего неба.
Говорят, за этим сводом простирается бесконечная тьма — для людей там места нет.
Давно... да, когда-то давно она услышала это от кого-то на линии фронта восемьдесят пятого района. Может, это сказал ей Куджо, её товарищ из Острия копья, ведь он, несмотря на свой вид немного неотёсанного парня, прекрасно разбирался в астрономии. Или капитан, которая была прикомандирована до прихода Шина. Да и сам Шин вполне мог сказать нечто подобное вскоре после их первой встречи.
Синяя гладь неба — это прозрачный слой темноты.
Для людей же прекрасная лазурь неба и моря — это поверхность мира мёртвых.
…Кто знает, возможно, именно поэтому люди тешат себя мечтами о рае по ту сторону небосвода.
Крена остановилась и бросила взгляд через плечо.
Марш всё гремел, и звук его простирался до самого неба. Он будто пытался донести послание, туда, в высь: «Вы сейчас с нами, празднуете наш триумф».
Последние отзвуки людских голосов стихли в минуте молчания; мужчины и женщины в форме ветеранов отдавали честь, стоя в самом центре толпы. Посередине в торжественной тишине продвигался Ванарганд, снизу доверху окутанный чёрной траурной тканью.
На фасаде орудийной башни свисало полотно с числом погибших и пропавших без вести на фронте, начиная с прошлогоднего парада и до сегодняшнего дня. От него бросало в дрожь — настолько огромным оно казалось. В список внесли имя каждого солдата. Некогда каждый из них жил и наслаждался своей жизнью.
А ведь их товарищи, как и они сами не так давно, продолжают сражаться в том аде войны.
Это замечательная жизнь. Но для них она больше похожа на мимолётный сон.
А ото сна рано или поздно придётся проснуться.
†
— Я вернулся… так, — пришедший с подработки Райден медленно моргнул, входя в тёмный холл особняка. Каждый раз до его возвращения Тереза зажигала свет на крыльце и в холле.
Она говорила, что в доме, где живут дети, всегда должно быть светло.
Лишь из гостиной, примыкающей к холлу, виднелся свет. На большом диване в гордом одиночестве сидела Фредерика, съёжившись и обнимая плюшевого медведя.
Она получила его в подарок от Шина, поддавшегося лёгкому порыву настроения. Фредерика как-то вытащила его из дома, упрашивая пойти с ней по магазинам. Там, в торговом центре, он и купил ей этого медвежонка.
Одна Фредерика сама никуда не выходит, и школу тоже не посещает.
— С возвращением.
— А-а, да. Я дома… Остальные ещё не вернулись, что ли? А Тереза где?
— Ушла за покупками, давно её уже нет. Наверное, что-то случилось.
Она расстроенно вздохнула.
Звук гулко разнёсся по пустым коридорам.
Райден взглянул на девочку, издавшую этот звук.
Она покраснела пуще прежнего и сильнее стиснула своего медведя… а затем тоненьким голоском тихо сказала: «Райден… я хочу есть».
— Что?.. А, да...
Он перевёл взгляд на часы на стене. Обычно в это время они садились ужинать. Хоть они и привыкли к тому, что из-за сражений и внезапных ночных атак Легиона у них не было фиксированного времени для приёма пищи, но Фредерика была ещё ребёнком. Ей, наверное, было нелегко терпеть.
— Подожди немного, — сказал Райден, положив вещи, и направился в сторону кухни.
В Республике, как за стенами Гран-Мюр, так и в её пределах, все питались только синтезированной пищей. В Союзе же ещё сохранились поля для взращивания некоторых натуральных продуктов и пастбища для скота.
Райден заглянул в холодильник, выбрал оттуда продукты, чтобы что-нибудь быстренько состряпать, нарезал всё и закинул жариться на сковороду. Всё равно главная задача — организовать перекус Фредерике, а там и Тереза вернётся, так что небольшого гарнира будет достаточно.
Глаза девочки налились блеском. Она смотрела на него, словно на фокусника, вынимающего кролика из цилиндра.
— А ты, оказывается, готовить умеешь!
— Ну, только что-то простое.
В конце концов, проживая жизнь на фронте, где каждый предоставлен самому себе, волей-неволей научишься, даже если не нравиться.
…Как правило.
— В следующий раз, если рядом никого, кроме Шина не будет, скажи ему, чтобы сходил и купил тебе чего-нибудь. Но только попроси повежливей.
На лице Фредерики появилась на удивление довольная моська.
— Так-так. Шин’эй не умеет готовить.
Райден вспомнил своё детство, которое сейчас казалось таким далёким. Иногда он сам радовался, узнав, что и взрослые не всемогущи.
— Не сказать, чтоб он совсем в этом профан. Просто у него не очень получается, — пожал плечами Райден.
К примеру, то он специи неравномерно добавит, то в яичнице попадётся скорлупа, то суп переварит.
Нельзя сказать, что его еду невозможно было есть, но откровенно говоря, она была невкусной. Так ещё и у Шина не было никакого желания совершенствовать свои навыки, а потому во всех отрядах, где он служил, его освобождали от нарядов по кухне. Хотя с ножом он обращался очень умело, да и ещё каким-то загадочным образом освоил мастерство нарезки лука без слёз. Однако по прибытии в Союз оказалось, что его особые навыки абсолютно бесполезны ввиду использования обработчика пищи.
Раньше он думал, что Шин был так рассеян, потому что расходовал всю концентрацию во время сражений и командования, поэтому и смотрел на это сквозь пальцы. Однако даже при нынешнем образе жизни, рассеянность Шина никуда не делась, потому Райден пришёл к выводу, что тот был просто небрежен по натуре.
— Вот оно как. Это вполне в духе человека, который посвятил всего себя убийству своего родственника. Кстати, Райден, а это что такое?
— …Ты что, никогда раньше не видела сырое яйцо?
Он как раз одной рукой разбивал яйца в миску.
Их последний куратор тоже была избалованной барышней, но всё-таки имела представление, как оно выглядит. Однако у него всё равно были некоторые сомнения насчёт того, что она знает, как их разбивать.
— Не-а. Кухня — территория Терезы, поэтому я сюда не суюсь. Так оно, оказывается, продаётся в футляре… а потом, когда его жарят, оно твердеет?
— Это не футляр, а скорлупа. … Ты росла прямо-таки в комнатных условиях.
— Это... — начала было Фредерика, но затем осеклась.
Райден искоса посмотрел на неё. Она выглядела так, будто не могла найти ответа.
У него были смутные сомнения. Да и его товарищи тоже, наверняка, думали об этом. Но с другой стороны, кроме мыслей наподобие «И что с того?», в голову ничего не приходило, и дальше копаться в этом деле они не стали.
— Кстати, а ты сейчас, — тут дверь в гостиной скрипнула, и немного погодя в кухню бесшумно вошёл Шин:
— …Думаю, тебе стоит немного помочь Райдену с готовкой.
Фредерика испуганно дёрнулась, а Райден лишь спокойно обернулся. Хотя Шин и ходил беззвучно, но за почти четыре года знакомства Райден к этому привык.
Следом за ним друг за другом зашли Анжу, Сео и Тереза, в руках они держали большие одинаковые бумажные пакеты и сумки с сухим льдом. Райден приподнял бровь.
— …Что это такое?
— Госпожа Тереза поехала за покупками, но по пути у неё сломалась машина. Только она решила не возвращаться, а придерживаться плана и закупить всё, что собиралась. Отсюда и столько сумок. Тогда-то мы и встретились, случайно.
— А вдвоём им с Анжу всё было не унести, и она позвонила мне, а я уже Шину.
— Горничная не должна заставлять таскать сумки молодых господ, которым она служит.
— А мы вовсе не молодые господа, которым вы служите. Вы ведь заботитесь о том занимательном старике.
— Это одно и то же.
— Вот и нет. Он ведь нам не отец.
Будь Эрнест здесь, он бы, наверное, театрально пустил слезу. Пока они об этом говорили, наконец вернулась и Крена, которая почему-то застыла на пороге гостиной.
Быть может, потому, что она попала под всеобщее внимание, а может, потому, что хотела со всеми поговорить по их возвращении, но к её удивлению все уже были в сборе.
— С возвращением, Крена.
— А, да. Я дома… Знаете, — мгновение назад её взгляд дрожал от волнения, но сейчас она с уверенностью обвела каждого глазами. Её янтарные глаза напоминали кошачьи.
Они были полны скрытой решимости, омрачены тенью лёгкого беспокойства.
Райден тихо вздохнул.
«Ясно, так она тоже всё решила».
Взгляд кроваво-алых глаз обратился на Крену, всё ещё стоявшую в проходе.
Висящее в воздухе холодное напряжение тут же немного ослабло.
— Надо с этим заканчивать.
Услышав голос, произносящий эти слова, Крена выпрямилась и кивнула.
— Да. Думаю, каждый увидел всё, что хотел.
Шин, скорее всего, решил так с самого начала. Остальные же просто молча выжидали.
Но определённо, все они думали об одном.
Поэтому она сказала.
И от гордости за возможность произнести эти слова, её лицо тут же озарила улыбка.
— Давайте вернёмся. Туда, где мы должны быть.
†
Кое-как разобравшись с делами, у Эрнеста наконец выдалось время вернуться в личную резиденцию. По возвращении он услышал раздающиеся из гостиной голоса ребят, и беспокойство тут же поутихло: «Они уже привыкли к здешней жизни».
Быть может, то, что все они были в возрасте для поступления в начальную школу, когда их отправили в концлагерь, было своего рода благословением. Ведь обычно именно в этом возрасте детям начинают прививать такие понятия, как манеры поведения в общественных местах, как ходить за покупками, какие-то базовые знания об устройстве экономики и здравый смысл.
Возможно, у Шина и Райдена были опекуны, ведь их образование было на уровень выше, чем ожидалось, учитывая обстоятельства, в которых они оказались. Сео, Анжу и Крене повезло меньше, но несмотря на это они научились читать по руководствам по обращению с оружием и могли без труда рассчитать траекторию полёта пули. В этом плане они значительно превосходили бо́льшую половину граждан Союза.
Что касается старшей школы и высшего образования, то в Союзе, долгое время бывшем монархическим государством, где господствовала военная диктатура, многие дети не посещали школу и даже собственное имя не могли написать. Особенно остро безграмотность ощущалась в колониях. Именно по этой причине Эрнест, назначенный временным главой правительства до проведения формальных выборов, оставался на вверенной ему должности вот уже десять лет.
В перерывах между нескончаемым потоком работы ему нравилось просматривать и сравнивать материалы для старших школ и колледжей, которые ему присылали.
Потому что это было тем, что он не смог сделать для «неё» — той, что так и не появилась на свет.
Вот бы вернуться назад, во времена, когда он был простым мальчишкой.
Ходить в школу. Веселиться с друзьями. Не думать ни о чём, кроме простодушных вещей вроде планов на будущее, любви и отношений, куда бы сходить на выходных. Как замечательно было бы сделать сейчас всё, что он так и не сумел в юности.
Ведь теперь у него есть силы и возможности претворить все свои планы в жизнь. И хотя его позиция в правительстве давала ему такую власть, это, наверное, могло считаться злоупотреблением своим служебным положением. Но, по крайней мере, у него появилась возможность подарить улыбки детям, которые были рядом. Уж это можно ему простить.
У него был только один повод для волнений.
Им всем выделили личные комнаты, каждому выдавали карманные деньги, как и полагалось детям из довольно обеспеченной семьи, вот только вещей в комнатах не прибавлялось. Они покупали лишь самое необходимое, так продолжалось и до сих пор.
У этих детей не было ничего, кроме самих себя и товарищей, они не позволяли себе надеяться на что-либо или владеть чем-либо.
Было бы замечательно, начни они радоваться и ценить тот факт, что хотя бы сейчас у них есть возможность выбрать себе занятие по душе…
Да, Эрнест провёл много ночей, размышляя об этом.
Уже довольно давно он не возвращался домой; довольно давно он не видел эту пятёрку. Вернувшись наконец в свою резиденцию, он вновь спросил об их планах на будущее. Все пятеро выразили желание записаться в действующую армию, вернуться на поле боя, откуда должны были бежать без оглядки. Огромная кипа бумаг выпала из рук Эрнеста и с шелестом разлетелась по полу — настолько неожиданным стал для него их ответ.
— Но почему?! — невольно закричал он.
Подростки с недоумением покосились на него, однако сейчас у Эрнеста не было возможности порадоваться искреннему проявлению их эмоций.
— Так почему же?
— Я ведь говорил с самого начала, что пойду в армию, если у меня появится выбор.
— Но это же…
Он слышал это как из полученных от службы радиоперехвата докладов, так и лично от них самих, когда они только прибыли в особняк.
Их желание вернуться в армию казалось ему обусловленным лишь отсутствием выбора — ведь ничто другое им не ведомо.
Мир. Спокойствие. Если исчезнет эта презрительная кличка «Восемьдесят шесть», то им не придётся оставлять мечты о будущем. Он хотел показать им такую жизнь, где с ними обращаются достойно, как с полноценными людьми.
Теперь они познали её. И что же с того?..
Райден лишь тихо посмеялся.
Когда он смеялся, выражение лица у него было спокойное, гораздо более умиротворённое, нежели когда они только прибыли… Так показалось Эрнесту, но всё же…
— За то, что сомневался в вас вначале, вы уж простите меня. Но здесь ведь хорошо. Просто поживите тут ещё немного.
— Мы уже достаточно отдохнули. Теперь пора двигаться дальше.
— Поэтому мы намерены вернуться. Туда, где нам место.
На поле битвы.
Эрнест медленно покачал головой. Они хотят двигаться дальше, и «поэтому» решили вернуться в тот ад. Что-то тут не вяжется.
— Поэтому?.. Зачем… вам возвращаться туда?..
Они отчаянно сражались и выжили. Им ведь наконец удалось спастись.
***
Эрнест, сильно беспокоившийся за ребят, находился в полной растерянности. Тут Шин взглянул ему прямо в глаза.
С тех самых пор, как они прибыли сюда, в их головах проносился план о скорейшем возвращении.
Это не было решением, принятым в результате обдумывания возможных вариантов. Просто для них такое существование было естественным. Лишь потому, что им дали возможность и время, они подумали, что можно и пересмотреть своё решение: переосмыслить свой образ жизни и удостовериться в правильности выбора.
Они с самого начала не собирались осваиваться здесь.
Как и оставаться в этом городе.
А месяц отсрочки, что им дали, был лишь способом убедиться, что этот мимолётный островок спокойствия посреди нескончаемой войны с Легионом — вовсе не то место, которому они принадлежат.
Они провели взаперти слишком долго. Это была не ностальгия по прошлому. Скорее, они просто-напросто были далеки от подобной жизни.
Такая мирная жизнь, по их мнению, была отнюдь не плоха, вот только сердца их она не совсем трогала.
Однако за данное им время и возможность они считали должным отплатить человеку, что хоть и не был с ними связан кровно, но заботился о них, как о родных. Самое малое, что они могли сделать — это попытаться.
— Нам просто повезло.
У Шина ведь была способность слышать голоса Легиона и чувствовать его расположение.
Их последний куратор, которой, вероятно, было не место в Республике, помогла им пересечь последнюю подконтрольную линию.
А когда они уже исчерпали последние силы и оказались на грани смерти, на помощь им пришёл старший брат Шина.
Они имели счастье достигнуть Союза, чем не могли похвастаться их погибшие товарищи.
Это всё, что их отличало.
— Нам помогали не часто, но если мы остановимся на этом, то просто не сможем посмотреть в глаза нашим братьям и сёстрам, что сражались и погибли. Наши сердца всё ещё бьются... И мы останемся на поле боя до самого конца.
Они оставили таблички с именами их так рано ушедших товарищей, с которыми они сражались бок о бок, рядом с Файдом. Это был их прощальный подарок падальщику, а также отметкой того, как далеко они забрались. Однако они не собирались бросать своих друзей, которым пообещали вести их за собой до самого конца.
Они помнят всех. Они всё ещё с ними.
Поведут за собой… До тех пор, пока не испустят последний вздох. Сражаясь, они будут вести их собой. Они обещали.
— Легион ещё не пал, и Союзу тоже необходимо сражаться, чтобы выжить. Поэтому мы не можем продолжать притворяться, что всё хорошо, и игнорировать реальность. Не можем просто жить в ожидании смерти.
Это было нормой для белых Республиканских свиней, но для них самих это было немыслимо. Они бы никогда себя не простили.
Республиканцы сбежали от битвы, предпочтя закрыться в своём фальшивом мирке и свалить всю ответственность на плечи Восемьдесят шесть. В итоге они совершенно забыли, как защищать себя. Даже скот сейчас был на порядок сильнее их, не говоря уж о людях.
Особая разведывательная миссия — поход по территории Легиона, куда они отправились, прекрасно осознавая, что их ждёт погибель. Там они наглядно убедились в том, насколько же велика военная мощь Легиона.
Стенания мертвецов не затихали ни на мгновение. Шин и сейчас слышал армию механических голосов, что разрослась до невероятных размеров.
У Республики нет ни единого шанса выстоять.
А может, и всё человечество обречено.
Они воочию видели, какую угрозу представляет Легион, и сейчас пытаться закрыть на это глаза уже поздно.
Они — Восемьдесят шесть.
Пребывать на поле боя, будучи окружёнными врагами, и сражаться до последнего вздоха — такова их воля. И даже в такой ситуации они будут изо всех сил вгрызаться в жизнь. Их неуёмное желание жить — это гордость и само доказательство их существования. Вот и всё, что досталось им, брошенным родиной, которая лишила их семьи, не оставив ничего, кроме самих себя.
— И хотя мы не можем изменить тот факт, что нас ждёт смерть, по крайней мере, мы можем сами выбрать, как это произойдёт. Мы умрём рано или поздно, а до тех пор будем сражаться. Не могли бы вы… не лишать нас этого выбора?
Дослушав его, уголки губ Райдена поползли вверх.
— К тому же… есть одна дурёха, которой мы сказали, что уходим первыми. Если нас там не найдут, то как же плохо мы будем выглядеть, — прощальные слова, которые Шин сказал их последнему куратору.
На его поддразнивание Шин не ответил.
Эрнест, однако, не был таким спокойным, и на этих словах повернулся к Райдену.
— Да это же совсем не то. Вы не понимаете!
Эрнесту был знакомо пекло войны.
Во времена Империи он был простым офицером, а когда разгорелась революция, он выступил в качестве лидера и взял командование на себя. Он многих лишил жизни и многим позволил погибнуть. Много у кого были похожие шрамы.
Уже и не сосчитать увиденных им солдат, чьи товарищи благородно сражались, но так и не смогли вернуться. Выживший воин, чьи друзья погибли, был безутешен. В конце концов некоторым всё же удалось обрести своё счастье, а другие были раздавлены чувством вины, хранить в памяти которое не было необходимости.
Но не в их случае.
— Вы оказались здесь как раз потому, что боролись до конца, это ваша награда. А что касается ваших погибших друзей, то они бы всем сердцем желали вам мирной жизни. Вам не стоит чувствовать себя в долгу перед ними.
За то, что вы выжили.
За то, что обрели мир и счастливую жизнь.
Люди не могут иначе. Те, кто не в силах сбежать от прошлого, приносят в жертву собственное счастье, вовеки не найдя душевного покоя!..
Но ни один из пятерых и бровью не повёл.
Может, они и понимали всё, что до них пытались донести, но виду не подавали. Переполненный непонятным ему самому волнением, Эрнест хотел было продолжить, однако тут вмешалась Фредерика, до этого молча стоявшая в стороне:
— Остановимся на этом, Эрнест, — тихо сказала она.
Застигнутый врасплох, мужчина посмотрел на неё.
Его глаза встретились с твёрдым кроваво-красным взглядом.
— Подготовить безопасное жилище для подбитой пташки — это доброе дело. Но отнюдь не благородное, если и дальше пытаться удержать её взаперти, когда она вновь готова расправить крылья после истомного выздоровления. Словно клетка. Они только недавно вырвались из одной, где не было ничего окромя притеснений, а теперь ты намереваешься заточить их в другой клетке, имя которой милосердие?
На мгновение поджав бледные губы, он испустил вздох.
У него был взгляд раненого зверя, сбежавшего из заточения и стремящегося к людям, что находились по ту сторону ограды.
— Это ведь по сути своей ничем не отличается от того, как с ними обращались в Республике, неужели ты не понимаешь?
Эрнест не мог подобрать нужных слов.
— Они не наивная ребятня, которой неведом этот мир. Чаду свойственно покидать отчий дом. А раз уж ты вызвался на роль отца… то и подавно должен позволить им уйти, если такова их воля.
Эрнест был обезоружен девочкой, более чем вдвое младше него.
Такие мудрые слова никак не вязались с её возрастом.
— Стоит ли мне поблагодарить вас, принцесса? — спросил не ожидавший от неё такого Шин, смотря на неё сверху вниз.
— Я лишь высказала этому упёртому глупцу то, что давно хотела. У меня были свои думы на этот счёт, так что не стоит принимать мой поступок за жест доброй воли, — чихнув, она мельком взглянула на него. — Так ты всё же заметил?
— В общих чертах.
Вещи, о которых она говорила, и то, как вела себя, совсем не подходили её возрасту. Находясь под опекой Эрнеста, она не посещала школу и никогда не выходила из дома одна. С ней обращались так, будто хотели скрыть сам факт её существования.
И вдобавок...
—Твоя манера речи. Кажется, я где-то уже слышал нечто похожее. Лишь недавно вспомнил… Моя мать разговаривала так же.
Сейчас он уже и не мог вспомнить лиц или голосов родителей. Война и вопли призраков напрочь стёрли их из его памяти.
— Получается, твои родители в самом деле выходцы из благородной семьи старой Империи. Если копнуть глубже, то уверена, что нам удастся отыскать твоих родственников, но если желания такого ты не имеешь, то не стоит и пытаться.
Он посмотрел на неё, и в ответ на это неожиданно получил серьёзный взгляд таких же рубиновых глаз, как и у него самого.
— Мне глубоко не чужды ваши чувства. Покинутые собственной отчизной, лишённые семейного очага и отрезанные от наследия истории своей страны и культуры своего народа. У вас не осталось ничего, кроме вашей гордости, что даёт вам последнюю крупицу надежды. Но, право, такая жизнь обрекает лишь на огромные лишения. Ведь человек — это результат кровного родства и связей индивидуума с землёй. Ежели у вас нет ни того, ни другого, то стоит вам утратить свой путь, как душа ваша легко рассыпется на части... Запомните мои слова.
— …
Удивительно, но её слова попали точно в цель.
Сложно представить, что девочка, которой едва исполнилось десять, могла выдать нечто подобное.
Она говорила так, будто сама воочию была свидетелем чьего-то краха. Вот уже долгое время она по-своему искала ответ.
Внезапно у Шина возникло ощущение дежавю.
На него всё также смотрели эти кроваво-красные глаза.
Девочку немного потряхивало. Она зажмурилась, а когда распахнула глаза, то в них уже плескалась твёрдая, почти неестественная решимость.
— Моё истинное имя Августа Фредерика Адель-Адлер. Я — последняя императрица Великой Империи Гиаде, страны, которая начала агрессивное наступление и отдала приказ Легиону по захвату континента... Я та, кто отобрала у вас ваших родителей, братьев и сестёр. Если вам есть что сказать, я выслушаю.
Райден лишь тихо спросил:
— Сколько тебе тогда было?
Легион начал наступление десять лет назад. В то время Фредерика была лишь младенцем.
Он слышал, что в последние двести лет существования Империи правящая семья превратилась в марионетку диктаторского режима, который возвели аристократы.
— Тем, кто лишил нас всего, была Республика. Зачем прикидываешься, будто ничего не понимаешь?.. За дураков нас держишь?
— Мои извинения, — она пристыженно опустила голову.
Вдруг её пробила видимая дрожь, и она вновь подняла взгляд.
— У меня есть просьба. Я прошу вас, Восемьдесят шесть, оказать мне помощь, рассчитывая на ваше благородство. Раз уж вы вознамерились вернуться на фронт, то возьмите меня с собой. Помогите мне покончить с душой одного рыцаря, что до сих пор блуждает по полю брани.
Никаких объяснений не требовалось, чтобы понять смысл её слов.
Потому что они — Восемьдесят шесть. Хоронить своих погибших товарищей или же забирать с собой их останки было под строжайшим запретом, и порой всё, что им оставалось, это беспомощно смотреть, как враг уносит тела их друзей.
— Его забрал Легион?
Фредерика слегка кивнула.
— Тот, что атаковал вас перед вашим прибытием сюда. Он начал обстрел во время сражения… Вы называете его «Пастухом»?
— Почему ты думаешь, что это был именно он?
По стонам, что он слышал благодаря его способности, Шин мог определять личность души, запертой внутри машины. Союз ведь даже не знал о технологии парарейда. Так как же Фредерика, живя в столице, так далеко от линии фронта, могла утверждать, что напавший на них в подконтрольной Легиону территории Пастух, был тем самым рыцарем. Она, наверное, даже Легион-то никогда не встречала.
Вопрос будто задел её за живое.
— Возможность заглянуть в настоящее и прошлое близких мне людей передалась по наследству... Прости. Рана, оставленная братом… должно быть, причинила тебе много страданий.
«Ты… Что случилось с твоей шеей?»
Видимо, уже тогда она что-то увидела.
Момент из прошлого, когда брат пытался убить его.
И тот миг, когда Динозавр, в котором находилась душа Рея, был уничтожен.
И то, что он принял решение добиться своей цели, несмотря ни на что, примерно в том же возрасте, что и она сейчас…
— Я не могу увидеть только себя. Спасти своего рыцаря, что рыдает где-то на краю того ада, в одиночку я не в силах. Поэтому и прошу вас о помощи. Молю, спасите моего рыцаря так же, как вы спасли твоего брата, и как твой брат спас всех вас.
Шин медленно прикрыл глаза.
Он наконец понял, что за чувство дежавю преследовало его всё это время.
Он был именно в точно таком же возрасте.
Именно тогда он решил, что убьёт своего старшего брата, что блуждал по полю человеческих костей.
— Ага.
Эрнест сделал протяжный выдох.
— …Понял. Я подготовлю всё необходимое, чтобы зачислить Фредерику в ту же эскадру в качестве талисмана. Однако для вас у меня будет одно условие.
Его слова немного охладили их пыл. На Эрнеста с укором — а некоторые просто незаинтересованно — уставилось несколько пар глаз, однако он не пошёл на попятную.
— Вы будете зачислены в качестве офицеров. В Союзе есть система специализированных кадетских школ, воинскую выучку для офицеров вы пройдёте там. И никак иначе.
Одним из условий поступления в кадетскую школу было окончание средней школы. Этому условию они не соответствовали. Но, наверное, как-нибудь обойдётся. Это не тот критерий, который должно соблюдать с особой строгостью. Союз был далеко не в том положении.
Крена недоумённо прищурила глаза.
— Зачем это? Нет ведь разницы, какое звание у нас будет.
— Другого пути нет. Я, например, смотрю на ситуацию с позиции родителя, который присматривает за вами. Будь ваши родители рядом, они бы наверняка сказали вам поступить так, следовательно, я не вправе пренебрегать вашим образованием.
— Но ведь вы этого не можете знать наверняка.
— Почему же, мне это хорошо известно... Я ведь тоже был отцом.
Он от всего сердца желал счастья этим детям… Вот таким человеком он был.
— Разница в возможностях офицера и рядового слишком велика. К окончанию войны лучше иметь как можно больше вариантов относительно вашего будущего.
К окончанию войны.
Эти слова застигли ребят врасплох, что явственно отразилось на их лицах.
Когда они начали осознавать происходящее вокруг, началась война с Легионом. В этом безумии они стали марионетками, сумевшими дожить до этого момента.
Они и не задумывались о том, что ждёт их в будущем.
«Может, это было слишком жестоко», — подумал Эрнест.
Они провели на фронте около четырёх-пяти лет. За это время у них сформировалась определённая готовность к тому, что их ожидает. А может, это произошло даже раньше, когда к ним пришло понимание, что родные, отправленные на фронт, больше не вернутся. Пока они ждали родителей, ушедших навсегда, и пока смотрели, как гибнут их товарищи, они знали, что завтра может настать их черёд. А если не завтра, то в любой другой день. Они были готовы к смерти.
И раз уж так, то, по крайней мере, они хотели бы умереть как люди.
А сейчас он говорит этим детям, ожидающим смерть: «Живите». Неизвестно, когда это всё закончится, поэтому давайте жить долго, очень долго.
Детям, которым отвели лишь мгновение на жизнь, он говорит, что есть другой путь.
С такой жестокостью они точно ещё не сталкивались.
— Этой войне когда-нибудь придёт конец. Если вы намерены сражаться до самого конца, то должны подумать и о том, что делать дальше, когда этот день настанет.
↑ Название ссылается к одноимённому фильму от немецкого режиссёра Вернера Херцога. Подробнее на [https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B0%D0%BB%D1%91%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D0%B8%D0%BD%D1%8F%D1%8F_%D0%B2%D1%8B%D1%81%D1%8C Википедии]
↑ wckdisgood: это блюдо подается при особенно радостных событиях: при рождении ребенка, возвращении родных издалека и т. п.
