Шахтерский Утес представлял собой рабовладельческий лагерь в пустошах, с сотней пленников, работающих безостановочно в недрах горы. Они работают без каких-либо мер безопасности, поэтому люди умирали почти каждую неделю от истощения, болезни или травм. Рабовладелец с черным сердцем не хотел тратить деньги на то, чтобы кормить рабов, поэтому мертвецов обычно измельчали и использовали для поддержания жизни других рабов.
Большинство рабов выжили благодаря этому насильственному людоедству. Отчаяние и безнадежность лишили их стыда. Однако те, кто не умер, скрывали в себе тайное семя восстания.
В течение месяца они готовились. Сегодня была та самая ночь — когда они будут рисковать своей жизнью ради лучшего будущего.
Седовласый раб обернулся и посмотрел на молодого человека по имени Спраут. Этот молодой парень совсем не соответствовал своему имени, так как был самым большим и сильным из порабощенных шахтеров. Спраут был здесь уже два года, но ни разу за это время не прибегал к поеданию своих товарищей по несчастью. Он не был особенным, так делал не только он, но в конце концов тот, кто отказывался есть, становился пищей для других, но благодаря силе Спраута надсмотрщики над рабами чувствовали, что он был более полезен им живым, чем на чьей-то тарелке. Они кормили его нормальной пищей, чтобы он оставался сильным и здоровым.
«Всем приготовиться.» — Старый раб понизил голос до изможденного шепота: «Спраут, мы задержим охранников. От тебя нужно, чтобы ты ворвался в дом, выпотрошил эту жирную свинью и забрал его пистолет. Используй его, чтобы убить охранников в сторожевой башне. Это наша единственная надежда.»
Простое, серьезное лицо Спраута выдавало тревогу. Но память о тех людях, которые всё еще ждали его возвращения, подстегнула его. Преисполненный решимости, он кивнул.
«Отлично. Живи или умри, всё решится прямо сейчас. Вперед!»
Группа рабов вскочила со своих мест и перелезла через высокий забор. Охранники, уютно расположившиеся у своих костров, были застигнуты врасплох. Пока они нащупывали оружие, на них набросилась сотня разъяренных мужчин. Хотя и закованные в кандалы, они сражались голыми кулаками, как сумасшедшие, и хватали тяжелые камни, которые выносили из шахт. В ночи раздались пронзительные крики боли.
Люди на сторожевых башнях услышали шум. Очевидно, это было восстание, поэтому они, не колеблясь подняли оружие и начали стрелять по толпе. Рабы начали падать, беспомощные, как рыбы в бочке.
Спраут услышал свист стрелы, пролетевшей в нескольких сантиметрах от его уха. Со всех сторон раздавались крики, умирающих собратьев-рабов. Он пробежал по телу своего самого близкого друга Брика. Фли, которая заботилась о нем много раз за последние два года, упала где-то справа от него и больше не вставала.
Его охватил страх.
Личный дом рабовладельца находилась в конце коридора, но его мужество быстро таяло.
Уш!
В его сторону полетела еще одна стрела.
Прежде чем он смог найти опору, сморщенная и истощенная фигура оттолкнула его в сторону. Старый раб упал на землю, схватившись за грудь: «Не останавливайся, Спраут!» — Воскликнул он: «Ты должен жить!»
Глаза Спраута покраснели от страха и горя. Внутренняя сила, о которой он даже не подозревал, вырвалась из него, и он вскочил на ноги. С ревом, который сотрясал всю ночь, он рванул вперед. Стрелы вонзились в землю, с которой он только что вскочил, и ещё несколько попали в его старого друга. Он умер, протянув свою узловатую руку к убегающей фигуре Спраута.
Многие ночи в холоде и темноте он провел, фантазируя о том, как выглядит дом рабовладельца. Когда Спраут ворвался в помещение, он не смог удержаться и остановился как вкопанный. В одном углу стояли горшки с чистой водой, а стены были увешаны копченым мясом и сушеными на солнце зернами. Группа из пяти или шести молодых женщин без единого стежка одежды жалась друг к другу, как испуганные голые овцы. Израненные, покрытые шрамами, они свернулись в дрожащий клубок из цепких конечностей.
Рабовладелец был занят одной из них, когда Спраут с силой распахнул дверь. С голой задницей он поспешно слез с кровати, схватив в руку брюки. Его член укоризненно торчал, указывая на дверь, но тут же поник, когда, увидев стоявшего там большого раба. Уродливое лицо рабовладельца превратилось в маску ярости: «Какого хуя ты тут делаешь?! Ты труп!»
Борьба за жизнь.
Спраут недооценил силу, заключенную в пухлом теле рабовладельца. Это стоило ему нескольких сломанных ребер, прежде чем он сумел обхватить руками горло дьявола. С удовлетворительным хлопком позвоночник надсмотрщика отделился.
Пошарив по хижине, Спраут схватил ружье хозяина и высунул голову наружу. Бах! Бах! Стражники, осыпавшие башни градом стрел, закричали и повалились со своих постов. Этот бой был выигран.
К тому времени, когда ночь достигла своей самой глубокой точки, тени цеплялись за совершенно другую сцену.
Те охранники, которым не повезло остаться в живых, были связаны. Рабы спорили, разрезать ли их на куски и съесть сырыми, или сначала сварить. Грязные рабы заполонили комнату хозяина и вытащили его женщин за волосы, брыкающихся и кричащих. Мужчины набросились на них один за другим, как стая голодных волков.
Спраут отступил назад и наблюдая за всем этим с мрачным выражением лица. Он тоже думал о женщине. О той одной из его прошлого, его первой, той, которую он поклялся защищать всю свою жизнь. Они были вместе всего два года, когда работорговцы схватили его.
Два года. Он не видел её долго, с тех пор как они были последний раз вместе. Он думал о ней каждую ночь.
Он был всё еще жив только потому, что так отчаянно хотел увидеть её снова. Его отчаянное желание было тем, что давало ему силы для борьбы, и за последние два года он научился улучшать мутантную конституцию своего тела. Когда его руки сомкнулись на шее толстого рабовладельца, он увидел её лицо перед своими глазами. Все это было из-за неё, из-за неё он так отчаянно цеплялся за надежду и выжил.
Он сильно отличался от остальных. Спраут никогда не прикасался к бедным женщинам, только крал часть еды и воды, которые хранил хозяин. Взяв немного припасов, он ушел.
***
Спраут понятия не имел, где находится лагерь, в котором он когда-то жил. Он полагался на обрывки воспоминаний, таких же ненадежных, как ветер. В своем безнадежном путешествии он встречал других, таких же странников, как и он сам, и убийц. Он боролся с песчаными бурями и другими стихийными бедствиями, и становился всё сильнее.
Трудности не сломили его железную волю. Что бы ни уготовила ему судьба, он только становился более решительным. Абсолютная уверенность в том, что он снова найдет свой дом, придавала ему новые силы. Он обязательно найдет её.
Но пустоши не заботились о том, чтобы удовлетворить желания одного человека. К тому времени, как он наткнулся на знакомые места, прошло уже четыре долгих года. Ничего не осталось от того места, которое он когда-то называл своим домом.
В конце концов, четыре года в этом бесплодном аду — это целая вечность. Женщина его мечты осталась недосягаемой, и навсегда останется лишь воспоминанием. Правда заключалась в том, что через два месяца после его исчезновения она попала в объятия другого мужчины. К сожалению, в конце концов он заскучал и продал её в бордель. Там она заболела и умерла. Её труп был потерян в пустошах, и никто не знает где похоронено тело.
Когда реальность дошла до него, что-то сломалось глубоко внутри Спраута. Он сошел с ума, нашел бордель и убил каждую живую душу, которую нашел. Он шел сквозь море крови, пока не нашел человека, который продал её, того, к кому она обратилась за поддержкой, когда Спраут исчез.
Он собирался разорвать его на части, кусок за куском. Но его обманули. В тяжелой борьбе он был ослеплен на один глаз, схвачен и брошен в Колизей.
***
Жизнь на арене состояла из крови и боли, гораздо более жестокой, чем черные недра шахтерского утеса. Каждый день была борьба за его жизнь, против отвратительных монстров или других, подобных ему. Он обливал себя кровью, и в обмен слушатели пели ему дифирамбы. И всё ради того, чтобы прожить еще один мучительный день.
В Колизее у Спраута было еще меньше шансов на будущее, чем в шахтах. По крайней мере, в шахтах вместе со своими товарищами он мог замышлять восстание. Но на арене он был маленьким, слабым. Спраут не мог сделать и лишнего шага, чтобы его новые хозяева не узнали о этом, не говоря уже о том, чтобы спланировать побег. Хуже всего было то, что этот кусок дерьма приходил каждую ночь, чтобы оценить побои Спраута и посмеяться над ним.
Спраут отказывался сдаваться, поэтому он цеплялся за жизнь. Но теперь им двигала не память о женщине, а месть.
Большинство бойцов не выдерживают на ринге и шести месяцев, но этот крепкий юноша уже целый год сражался с противниками. Спраут больше не подходило ему, поэтому они дали ему другое имя. Более театральное и яркое прозвище для зрителей, болеющих за него.
Они называли его Циклоп.
Смерть была единственной судьбой, которая ожидала воинов Колизея. Неважно, насколько силен был Циклоп, каждый встречал на арене свой конец в грязи пропитанной кровью. В конце концов он упал на арене тяжело раненый и умирающий. Хозяин Колизея очень много заработал на ярости Циклопа, но это время прошло. Смертельно раненый, он был выброшен, как отброс — жизнь или смерть определялись им одним.
«Ты хочешь жить?»
Циклоп был похож на бродячую, побитую собаку, живущую среди мусорных куч. Мясники начали точить свои ножи, ожидая момента, когда он будет слишком слаб, чтобы сопротивляться. Но прежде, чем это случилось, к нему подошел человек в красивой одежде. Циклоп открыл свой единственный здоровый глаз, чтобы взглянуть на человека с его ониксовой черной кожей и красивым лицом. Одежда, которую он носил, была изысканной и мастерски сшитой, такой он никогда не видел в пустошах. Позже он узнал, что они были сделаны из элизийских материалов.
Этот хорошо одетый чудак с черной как смоль кожей называл себя Черным Дьяволом.
«Пустоши жестоки, поэтому выживают только самые жестокие. Единственный способ жить лучше других — это быть более диким, более жестоким и безжалостным.»
Как только Циклоп пришел в себя, он поклялся в верности Черному Дьяволу. В то время его новый хозяин собрал около двадцати таких же, как он, избитых и отвергнутых миром. Годы суровой жизни превратили Циклопа в ужасающую силу, и он стал еще сильнее с помощью этого странного элизийского предателя.
В этом кошмаре, который они называли пустошами, не было никаких принципов. Единственным законом была сила. Сила, чтобы захватить сотню рабов, убить своего хозяина своими собственными руками, взять чужих женщин.
Любимым цветом Циклопа был красный, цвет крови. Он выбрал кроваво-красную повязку на глаз, покрыл себя красными татуировками и покрасил волосы. Жестокие уроки жизни были выжжены в нем, и он был возрожден как бандит, терроризирующий пограничные земли. За этим последовали годы насилия, грабежей и изнасилований. Не было такого зла, которого бы он не совершил. Он никогда не знал, погоня ли за удовольствиями приводит людей к разврату, или это разврат заставляет искать эти удовольствия. После потери оков он действительно очень быстро привык к такой жизни, и он пришел к пониманию сердца своего бывшего хозяина. Он познал удовольствие, которое соблазнило убийцу его женщины, и удовольствие от наблюдения чужих страданий, точно таких же, как у зрителей, которые когда-то пускали слюни на его собственные.
Небо и земля не были добры друг к другу. Это была пустошь, и она не служила никому, не было смысла винить судьбу за то, что случилось с тобой. Судьба вообще ни на кого не обращала внимания. Лучше всего было отбросить эту жалкую отговорку и понять, что страдания ничего не значат в Великом плане. В конце концов, это было всего лишь чье-то развлечение.
