Глaва 10 — Как маcтер, я составлю вам компанию на эту темную ночь.
Фанчжэн посмотрел на это явно трусливое дуо, и он улыбнулся своей обычной и спокойной улыбкой: “Bы беспокоитесь о том, что он, всё ещё, представляет для вас угрозу?”
Этот дуэт лишь как-то неловко улыбнулся.
Фанчжэн кивнул: “Tогда, как насчёт такого: сегодняшней ночью, я составлю вам компанию. И мы вместе проведём её снаружи.”
“Это... Mастер, нет никакой нужды в том, чтобы монах вашего величественного положения, делал что-то настолько хлопотное, ради пары непосвящённых. Вам лучше вернуться в свою обитель, ведь с нами, всё будет в полном порядке. Как никак, нас тут четверо, и мы все, являемся взрослыми людьми.”
Фан Юньцзин, из-за его слов кивнула и затем, она так же добавила: “Мастер, пожалуйста, не беспокойтесь о нас и спокойно отправляетесь спать, в свою обитель. Ведь с нами, всё будет в полном порядке.”
Ма Цзюань поспешила с ней согласиться: “Мастер, мы все будем чувствовать себя очень плохо и очень виновато, если из-за наших действий, вам придётся остаться тут, на всю ночь, на природе.”
Ху Хань, так же, уже хотел с ней согласиться, но, его, внезапно прервал волчий вой, который донёсся до него, с далёкой горы. Oн его услышал и затрясся. В общем: этот волчий вой, выдал ему такой неописуемый страх, что он заставил его, изменить все слова, которые он и планировал высказать: “A я вот думаю, что это будет просто замечательно, если Мастер останется тут с нами, снаружи!”
Он тут же ощутил на своём теле, три гневно-пронзительных взгляда, от своих товарищей, которые явно ему намекали на то, что он создавал им всем, лишь дополнительные трудности. Поэтому, он опустил голову, уставился на землю и начал ковыряться в грязи, ногой.
Фанчжэн на это всё, лишь усмехнулся: “Я же монах. Так что, место для сна, для меня, практически не имеет значения. Это была судьба, что заставила нас всех встретиться в эту тёмную ночь, так что я сделаю себе место для ночлега, снаружи, чтобы присоединиться ко всем вам, на эту, всё еще мрачную ночь.”
Hу и если говорить, совсем уж по правде, то и Чжао Датун и вся его компания, так же желали того, чтобы Фанчжэн оставался рядом с ними, на протяжении всей этой ночи. Ведь внезапное появление волка, очень сильно их всех напугало. Поэтому, когда рядом с ними будет находиться способный на чудеса — монах, это вселит в них огромную уверенность, и это успокоит их и так уже расшатанные нервишки.
Ну и когда они наконец-то расселись вокруг костра, они еще раз покормили волка остатками пищи и затем, они стали наблюдать за ярчайшими созвездиями, которые располагались там далеко, на ночном небосводе. Ну и под этим звёздным сиянием, лысая голова Фанчжэна отражала множественные, ночные, световые лучи и в то же время, она заставляла всю эту группу людей, чувствовать такое осязаемое чувство безопасности.
Данная группа людей, ощущала смешанные эмоции, когда они полностью погрузились в эту сцену и в эту атмосферу. Это их путешествие в дикие земли, было более чем достойно потраченного времени.
Ну и когда они начали общаться, они потихоньку друг к другу привыкли, и они начали говорить, более раскрепощённо.
Чжао Датун наклонил голову и повернулся к Фанчжэну: “Мастер, а какие правила обычно должен соблюдать прихожанин, когда он захочет прийти в Буддийский Храм?”
Ма Цзюань хлопнула ресничками: “Датун, ты же, вроде как — Христианин, а не Буддист? Так на кой ляд, ты вообще, это спрашиваешь?”
Ху Хань рассмеялся: “Точно, точно. Pазве тем человеком, который больше всех не хотел заходить в данный Буддийский храм, был не ты?”
Чжао Датун опроверг их слова и он, как бы невзначай, махнул рукой: “Времена постоянно меняются и ничто не вечно. Я ведь изначально, даже и не знал, что настоящий бог, сейчас проживает в этих далёких горах. Но теперь-то, я это знаю, и я естественно, был всецело убеждён его силой. Так что, я, уже стал настоящим учеником всемогущего Буддийского пути.” — Он хлопнул в ладоши, сложив их у себя на груди, явно копируя Фанчжэна: “Амитабха. C этого самого дня, вы можете обращаться ко мне как к Мастеру Датуну.”
Ма Цзюань покачала головой: “Тьфу! Мастер? Ты, что ли? Ты же каждый месяц, жрёшь мяса, размером с целую корову, а алкоголь что ты пожираешь бочками, имеет огромную концентрацию спирта. Если ты говоришь, что собираешься стать Буддистом, то возможно, только камни, тебе, в это и поверят.”
Чжао Датун, на эти высказывания, лишь спокойно улыбнулся: “Разве ты не слышала такое вот высказывание? Алкоголь и мясо, всегда пропускаются через желудок, когда Будда всегда находится в самом сердце. В моем сердце, теперь всегда существует Будда, так что, какой смысл мне бояться какого-то там мяса или же, высокоградусного алкоголя? Мастер, разве я не прав?”
Фанчжэн слегка покачал головой: “Ты вообще знаешь, кто именно произнёс, вот эти вот слова?”
Чжао Датун слегка покраснел и затем, он почесал свой затылок: “Ну, я их лишь слышал, а насчет того, кто их сказал изначально, я и на самом деле, совсем этого и не знаю.”
Фанчжэн кивнул: “Люди всегда неправильно понимают, сокрытый смысл, сказанной тобой фразы и это по-настоящему прискорбно. Происхождение фразы: «Алкоголь и мясо всегда проходят через кишечник, когда Будда всегда будет оставаться в вашем сердце!» Было в результате одной очень трогательной и очень трагической истории. В ней рассказывалось о Чжан Сяньчжуне[1] из династии Мин, и о тех временах, когда он нападал на город Юй, который в данный момент зовётся Чунцин. Он расположился сам и расположил свою армию в храме, который находился за пределами города, и он заставил всех его монахов, отказаться от их духовной диеты, и он заставил их кушать мясо. Один из монахов по Буддийскому имени Пошань ему и сказал, что он будет, есть его мясо, если сам Чжан Сяньчжун пообещает никого не убивать из мирных жителей города Юй, когда тот его, собственно и захватит. Чжан Сяньчжун согласился со словами этого монаха, он дал ему слово, и он поклялся его сдержать. Ну и именно поэтому, Пошань и кушал выданное ему мясо, тем самым нарушив свой пожизненный обед воздержания. Ну и по правде говоря, он так же желал, всем своим сердцем, вкусить сочного и вкусного мясца.”
“Мастер, я никогда не слышала рассказанную вами историю, но я слышала, как другие люди, говорили о том, что данная цитата изначально была изречена Мудрецом Цзи, который более известен в народе как Цзи Гун [2]. Это правда? По легенде говорилось что Цзи Гун ел мясо и пил алкоголь, и несмотря на это, он всё равно смог достичь бессмертия из-за его непреклонной веры в Буддизм.” — Фан Юньцзин произнесла данную фразу, чтобы парировать слова Фанчжэна...
Фанчжэн улыбнулся и затем он бросил на неё, пронзительный взгляд: “Большинство людей и вправду относят эту цитату, именно к Цзи Гуну. Однако же, они не знают о второй части этой цитаты: «Но, если же обычные люди, захотят пройти моей же дорогой, то это будет схоже со вступлением на путь, становления демоном и те, кто будут подражать мне, отправятся прямой дорогой в ад, когда те, кто будут очернять меня, отправятся прямиком на небо.»”
Ма Цзюань нахмурилась: “Что это всё, вообще, значит? Почему именно Цзи Гун мог есть мясо и пить алкоголь, когда другие люди, этого делать, не могли?”
Фанчжэн кивнул на её слова и продолжил: “Сама суть выражения: «Алкоголь и мясо всегда проходят через кишечник, когда Будда всегда будет оставаться в вашем сердце.» Имеет в себе сакрально запутанный смысл и унификацию человека и Будды, так же в ней сокрыта нравственность и добродетель. Это, по сути, еретическая идея, которую в нормальном мире, стоит просто игнорировать. В ней говорится о том, что все живые существа, по своей сути и по своей натуре, имеют в себе Будду. Ну и к тому же, он не избавляет существо от смертности, а также, он не увеличивает священность существа. У обычного человека, есть слишком много разных дел, событий и мелочей, о которых ему нужно было постоянно беспокоиться и которые, тяжеленым грузом, давят каждый день, на его обычные и смертные плечи, ну и под тяжестью такой огромной ноши, его Буддийская натура, просто не может быть им и увидена. Если ему приходится убивать и кушать мясо, для выживания, то за это он получает негативную карму, которая оседает на его непросвещённой душе, и из-за этого, он будет проживать лишь жалкую и короткую жизнь. Ну и уже в следующей жизни, он станет диким зверем, чтобы тем самым, покаяться за все свои человеческие прегрешения. Только лишь мудрецы, имеющие при себе значительную духовную силу и только лишь при очень особых обстоятельствах, могут кушать мясо, и делать они это могут, только лишь для того, чтобы защитить всё человечество, от его постоянных страданий. Это была такая вот форма сокрытия их личностей, как мудрецов и этот секрет нельзя было понять, имея при себе, лишь разум обычного смертного. Вы ведь должны уже знать, что Цзи Гун скушал двух мёртвых голубей, только для того, чтобы потом, выплюнуть из своего рта, уже двух живых. Если бы обычные люди, могли бы делать тоже, что и он, тогда бы и у них, был бы пропуск, на свободное поедание мяса. Но, если они, этого делать, не могут, то тогда, у них не оставалось никакого выбора, кроме как постоянно поддерживать свой нерушимый завет! Если заяц совершит попытку перепрыгнуть пропасть, которую только лев и мог перепрыгнуть, то это приведёт лишь к кончине, этого самого зайца. Обычные люди просто не имели в себе таких личностных качеств и способностей, которые могли бы помочь этим земным людям, имитировать поступки великих небесных людей. Ну, а моя культивация, служит спасению всех живых существ, нашей земли от страданий. И “все существа” не относятся лишь к людям, а на самом деле, они относятся ко всем разумным существам. Ну и как пример, вот к этому волку-одиночке.”
Чжао Датун кивнул с огромной лыбой на лице, а затем, он зааплодировал: “Великолепно! Мастер, отлично сказано!”
Ма Цзюань же, лишь закатила глаза: “Ты вообще, хоть понял, что он сейчас, нам всем, сказал?”
Чжао Датун почесал затылок: “Нет, но я точно знаю, что всё, что он сказал, было правильным!”
“Лизоблюд!” — Пробормотала Ма Цзюань. Однако же, тот взгляд, которым она теперь смотрела на Фанчжэна, похоже, что теперь, имел в себе, немножечко больше почтения.
Фан Юньцзин слегка кивнула: “Так значит, это высказывание, было неправильно понято людьми. Эх-эх-эх... Я вот думаю... Как же много людей, за всё это время, уже стали его непосредственными жертвами. Мастер, спасибо вам, за ваше наставление.”
Фанчжэн на эти слова, лишь покачал головой: “Это моя обязанность, просвещать прихожан, так что, у вас нет никаких причин для того, чтобы быть настолько вежливыми.”
Ху Хань попытался вернуть данную тему обратно на её законные рельсы: “Мастер, а всё же, какие есть правила, для того чтобы войти в Буддийский Храм? Я слышал, что у храмов их достаточно большое количество.”
Фанчжэн рассмеялся: “Да, их и вправду много, но невежество — это не грех. Будда никогда не винит разумных существ за невежество.”
“Мастер, тогда, не могли бы вы, нас всех просветить, насчет правил Буддийских храмов?” — Спросила Ма Цзюань чисто из-за чувства нарастающего любопытства.
Фанчжэн улыбнулся: “Их, просто, слишком, слишком много. Ну и для примера: ещё до того, как вы успели ступить ногой, на порог главного зала храма, уже тогда, для вас существует огромное количество правил."
“На входе в храм, всегда существует три входных двери,” — Продолжил он говорить: “Технически, прихожанин должен зайти в этот храм, через левую или же, через правую дверь, нежели чем зайти в него, через среднюю. Ну и сделать он это должен, чисто в качестве дани уважения храму.”
“Если вы собираетесь зайти в этот храм, через левую дверь, то тогда, вам сперва нужно зайти в него, используя вашу левую ногу. Правая же нога, при входе, идёт впереди, только тогда, когда вы заходите в храм, через правую дверь.”
“Уже после того, как вы вошли в главный зал, только Буддийские Писания, скульптуры божеств и палочки с благовониями, могут быть вами вынуты наружу.”
“В главный зал нельзя войти чисто по вашему хотению или же, по вашей сиюминутной воле. В него можно зайти, только если входящий захочет зачитать там сутры или же священные писания, так же, если он захочет выразить там, своё почтение Будде, ну или же, если он решит добавить масла к лампам, а также, если он захочет очистить уже горящее там пламя. Некоторые действия, такие как использование Буддийского коридора, в качестве прохода между двумя священными обителями, из-за того, что это было удобно, были запрещены.”
“Перед тем как войти в священный зал, входящий должен очистить как своё тело, так и свой разум. Обе ладони должны быть полностью вымыты и после вхождения, входящий не должен бегать своими глазками, по залу, из-за своего обильного любопытства. После выражения своего почтения Будде, прихожанин наконец-то может посмотреть наверх, со всем своим уважением к Будде, Бодхисаттвам и храму и затем, он должен шёпотом зачитать: «Когда мой взор ясно смотрит на Будду, Я клянусь, что эти разумные существа достигнут ничем не замутнённого взгляда, и они узреют всех Будд.»”
“Ну и в качестве формы почтения к храму: прихожанин в священном зале может поворачиваться лишь направо, но никак не налево. Когда народные массы свидетельствуют своё почтение Будде, им нужно всегда обращать внимание на углы и им не нужно кланяться, положив руки на талию. Всё что прихожанин должен делать в зале, это смотреть наверх, выражая своё безразмерное почтение.”
“В главном зале, прихожане не могут говорить о мирских делах, а также, они не могут создавать никакого шума. Ну и, если они не слушают слова из священных писаний или же, из Буддийских учений, то они все, должны сидеть в медитации снаружи, а не внутри, это я про зал. Ну и, если даже и идёт обсуждение Буддийских учений, прихожанин всё равно не может повышать голос или же смеяться.”
[1] Чжан Сяньчжу́н (кит. трад. 張獻忠, упр. 张献忠, пиньинь: Zhāng Xiànzhōng; 18 сентября 1606 — 2 января 1647) — руководитель восстания в Китае во время последних лет империи Мин и первых лет сменившей её империи Цин. Наряду с Ли Цзычэном, ведшим повстанческую войну в северном Китае, один из двух главных лидеров восстаний 1630—1640-х годов, приведших в конечном счете к падению минской империи.
В 1630-х годах Чжан Сяньчжун вёл повстанческую деятельность во многих провинциях Китая, от Шэньси на северо-западе до Цзянсу на востоке. В 1641 года взял два главных города тогдашней провинции Хугуан (современные Хубэй и Хунань), Учан и Чанша. В 1643 году провозгласил себя Царем Великого Запада (кит. упр. 大西王, пиньинь: Dàxī Wáng, палл.: Даси Ван), и на следующий год вторгся в Сычуань, сделав Чэнду своей столицей.
По свидетельству современников, был известен своей кровожадностью, уничтожая представителей правящих классов при любой возможности, и якобы даже имел склонность к людоедству.
[2] Цзи Гун (1130—1207 гг. н. э.) родился в состоятельной семье в начале правления династии Южная Сун. В возрасте восемнадцати лет, потеряв обоих родителей, он ушёл в буддийский монастырь Линъинь в городе Ханчжоу, где его приняли младшим монахом. Ему дали имя Дао Цзи, что буквально означает «помогать людям обрести спасение с помощью универсального закона».
В монастыре Цзи, будучи младшим монахом, занимался приготовлением пищи. Он усердно работал, однако в отличие от большинства монахов ходил в лохмотьях, а несколько раз даже ел мясо. Однажды он взял, да и продал несколько дорогих вещей из одежды старшего монаха. Его неуправляемый характер и эксцентричное поведение раздражали других монахов. Ему дали прозвище «сумасшедший монах Цзи».Старый настоятель видел в Цзи превосходные врождённые качеств, поэтому он единственный не позволял выгнать Цзи из монастыря. Он называл Цзи «монахом не в своём уме от радости». Несмотря на свои чудачества, Цзи был искренним и добрым, а также был прилежным последователем буддийского учения.
Цзи также был известен тем, что помогал беднякам и людям, находящимся в опасности, иногда даже спасая их жизни. В народе его называли Цзи Гун, или «Мастер Цзи». Существует множество китайских народных преданий, в которых описаны его разнообразные подвиги. Как правило, его изображали как монаха в рваных лохмотьях с искренней улыбкой на лице. В левой руке у него был сломанный веер из пальмовых листьев, с помощью которого он мог проявлять своё чудотворство. А в правой руке была тыквенная бутылка вина, или буддийские чётки, а иногда потёртое соломенное седло.
