Повисла долгая тишина.
Слова прозвучали так быстро, что казалось, будто они лишенных всяких эмоций и, в то же время, всякой логики.
Говорить так — все равно, что ничего не говорить. Думаю, что не ошибусь, предположив, что мы просто молчали.
Облака, закрывавшие небо, были окрашены в красный от садящегося солнца, но теперь их цвет менялся на темно-синий, предвещая надвигающийся снегопад и бросая тень на землю. Зажегшиеся вскоре уличные фонари разогнали тени, мало оставив от их первоначальных форм. Что ж, в итоге выходит, что разговор затянется.
Очевидно, что я не хотел молчать и дальше, но слов не осталось, да и никто против молчания не возражал.
Сам я хотел собрать волю в кулак и спросить, собираемся ли мы так и продолжать убегать? Но прежде всего этот вопрос я хотел задать самому себе. Ведь даже будь у нас больше времени, надежде на что-то просто неоткуда взяться.
Тем не менее, если перестать увиливать, то конкретный ответ приведет нас к какому-то решению. И потому возможности молчать дальше не оставалось.
Если молчать, друг друга мы так и не поймем. Но и сказав прямо, нельзя гарантировать, что поймем правильно. И все же, говорить придется, даже зная, что придется пожалеть об этом.
Все потому, что желая чего-то настоящего, я не хотел, чтобы оно оказалось холодным и жестоким.
